— Ну ладно, — скривился он. — Вообще-то в паре хорошо работать. Но если ты не умеешь, только больше риску засыпаться. Так что пока разделяемся. А на закате приходи ко мне. Подумаем, чё дальше делать. По крайности спать на пляже больше не придется.

Как я поняла из его объяснений, он жил где-то в районе портовых доков. В каком именно доме, он не уточнил, сказав лишь, что без его помощи внутрь я все равно не попаду, так что он меня встретит. После чего мы пошли каждый своей дорогой, и я искренне пожелала ему не попасться.

Днем я бродила по городу, несколько часов провела в порту, сидя с ногами на парапете и глядя на морские суда, два из них отчалили на моих глазах, одно из них — под гантруским флагом; впрочем, я уже достаточно знала об обычаях гантрусов, чтобы не рваться плыть на их корабле. Когда вечерние тени затопили улицы и в небе, пока еще беззвездном, засветился полумесяц Лийи, я была уже на месте встречи.

Нельзя сказать, чтобы это место мне понравилось. Нодрекс точно описал дорогу, и я явно не ошиблась поворотом, но никаких жилых домов, даже трущобных, поблизости не было. Только глухие каменные стены, какие-то сараи, заборы, нагромождения гнилых досок и старых ящиков, сквозь которые прорастали кусты колючки… Вокруг не было ни души, и если бы кому-то захотелось со мной разделаться без свидетелей, место было бы идеальным. «Брось, — сказала я себе, — никому ты здесь не нужна!» И тут же у меня за спиной раздался лихой разбойничий свист. Я обернулась, сунув руку под плащ и хватаясь за рукоятку ножа.

Но это был всего лишь Нодрекс. Он сидел на плоской крыше низкого сарая и махал мне рукой. Видя, что я его заметила, он повернулся, соскользнул с края крыши, на какой-то миг повис на руках и легко спрыгнул вниз.

— Идем. — Он подошел ко мне, отряхивая руки.

— Ты зачем туда забрался?

— Мало ли… посмотреть, не увязался ли кто за тобой. Здесь народ разный попадается.

Была ли это забота о моей безопасности или он боялся, что я наведу полицию на воровское логово? Я предпочла не уточнять.

Мы еще немного прошли по пустынной улочке между глухими стенами, потом нырнули в щель между длинными сараями. Там было почти совершенно темно, пахло сыростью и гнилью. Затем Нодрекс отодвинул доску в заборе, и мы вдруг очутились на морском берегу. Никаких домов здесь, конечно, не было. Справа прямо в море уходила каменная стена дока. Слева в полусотне локтей от нас в песок вросла старая баржа, на каких сплавляют по рекам зерно и лес (вверх по течению их втаскивают тйорлы-тяжеловозы). Должно быть, много лет назад в шторм ее вынесло в море из устья Гирры, а потом выбросило на берег. Это было так давно, что кромка воды с тех пор успела отступить. Над волнами в рыжих закатных лучах реяла одинокая йувва.

— Пришли, — сообщил Нодрекс.

— Где же твой дом?

— Вот. — Он зашагал к барже.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Нос баржи, в непогоду омываемый прибоем, совсем сгнил, в боку зияла дыра, полузанесенная песком, но корма выглядела достаточно крепкой. Нодрекс прошел вдоль борта и нырнул в пролом, откуда вскоре показался с деревянной лестницей в руках. Приставив ее к борту ближе к корме, он вскарабкался на палубу и махнул мне рукой — давай за мной. Когда я тоже влезла, он втащил лестницу наверх и хозяйским жестом указал мне на проход в кормовую надстройку.

Его нынешние апартаменты, вероятно, раньше служили и кубриком, и камбузом. По крайней мере, вдоль одной стены располагались в два ряда четыре койки (команды барж очень невелики), а у другой стояла железная плита с уходившей в потолок закопченной трубой; дрова, точнее, доски для плиты были сложены рядом. Еще в помещении были изящный, если бы не отсутствие одной ножки, круглый столик в центре, явно не из первоначального интерьера судна, а откуда-то притащенный Нодрексом, бочка с водой в углу, надтреснутое деревянное корыто рядом с ней и в разных местах — несколько ящиков, которые в зависимости от необходимости использовались и как шкафы, и как стулья. На койках, конечно, не было ни белья, ни матрасов, но на двух нижних таковые заменяли большие охапки соломы — не иначе как вторую подстилку Нодрекс сделал только сегодня специально для меня. Солома была разбросана и кое-где по полу.

— А говорил — не придется больше спать на пляже, — усмехнулась я.

— Пляж внизу, — обиделся Нодрекс, — а здесь мой дом. Шикарная хата на самом деле. Здесь даже зимой классно, у меня все щели законопачены.

«Ну, — подумала я, — учитывая, что Далкрум всего в нескольких градусах южнее южного тропика, зимы здесь не самые страшные».

— Воду, правда, таскать далеко, — продолжал рассказывать хозяин. — Зато такая здоровая баржа — и вся моя. Это тебе не вшестером в одной комнате на чердаке, как когда еще мать жива была… Только ты смотри, не сболтни никому. А то много найдется желающих на дармовую-то квартиру… Все ж думают — тут сгнило все, а оно еще сто лет простоит. Сюда без лестницы не добраться, но узнают, так и лестницу притащат…

— Не скажу, — пообещала я со смехом. — Да и кому бы я рассказала, я же тут не знаю никого.

— Утром ты и меня не знала, — логично возразил он. — Ладно, ты жрать хочешь?

— Я поела в городе, — ответила я. Хотя это была правда, на предложение подкрепиться мне все еще трудно было отвечать отказом; но при взгляде на эти роскошные апартаменты мне стало стыдно объедать их хозяина. Хотя, учитывая его утренний улов, он был в этот момент, пожалуй, богаче меня, но я тогда не подумала об этом, ибо все еще воспринимала себя представительницей одного из высших сословий, а он был из простонародья.

— Вот классно, и я тоже, — обрадовался Нодрекс. — Значит, не готовить. Ну, чаю попьем. — Он открыл плиту, вытащил из ее нутра закопченный чайник, зачерпнул им воды из бочки, кинул в плиту несколько досок, предварительно сломав их об колено, достал из ближайшего ящика кремень и огниво. — Ты плащ-то сымай, — предложил он, сидя на корточках спиной ко мне и чиркая огнивом. — И так тепло, а горячего напьемся — жарко будет.

М-да. А собственно, на что я рассчитывала? Если я собираюсь прожить с ним хотя бы несколько дней, он все равно узнает. А если я буду демонстративно кутаться в плащ все это время, станет подозревать неизвестно что — это, пожалуй, еще хуже правды…