Ох, кажется, я перепутал сказку. Вместо чувственных приключений Востока зрителю предлагается классическая рыцарская история про дракона, паладина и прекрасное создание, томящееся в неволе.

- Он - кто? - переспрашиваю тупо. - Рау, да вы никак хотите намекнуть, что мой Старший меня бьет?

- А что я еще могу подумать? - возмущается мой несостоявшийся защитник. Объятия, правда, разжал. И на том спасибо. - Я опасаюсь, что даже этот разговор может вам грозить очередным, э-э, витком воспитательных мер. А вы непохожи на человека, получающего удовольствие от безграничного терпения. Поймите, вы не обязаны выгораживать вашего Старшего... если он так явно преступает свои права. Если дело лишь в том, что вы одиноки и некому за вас заступиться, - хотите, это буду я?

Рау никак не понимает, почему я принимаюсь хохотать. Точнее, ржать, как полковая лошадь. И не в последнюю очередь потому, что его обвинения отображают в карикатурном виде то, что было правдой какие-то пару месяцев назад. Но теперь...

Цетский рыцарь с копьем наперевес защищает хрупкого и беззащитного барраярского офицера. Лопнуть со смеху можно.

- Прошу вас, мыслите логично, майор, - советую я, отсмеявшись. - Если я его не выгораживаю, ваши подозрения фантастичны. Если выгораживаю, значит, я к нему точно неравнодушен, и они - бестактны.

- А... вы неравнодушны? - слишком точно подхватывает он мою мысль.

- А это решайте сами, - хмыкаю. - Что до этого украшения, - потираю щеку, - я обрел его стараниями здешних полицейских, из рук которых именно Иллуми меня и освободил. Ваша забота трогательна, но выводы - абсолютно неверны.

- Это действительно так? - переспрашивает Рау.

Я ручаюсь ему своим словом, и наслышанный о барраярском отношении к этому вопросу майор кивает, а его недоверчивость сменяется облегчением.

- Что ж, тогда я желаю вам удачи, - подтверждает он, улыбаясь, - и буду ждать, время от времени напоминая о своем существовании. И вы не стесняйтесь, прошу вас, если аскетическая жизнь затворника вам вдруг прискучит.

- В этом случае - непременно, - соглашаюсь, доведя, наконец, гостя до выхода. - Благодарю вас за визит, Рау, и за самоотверженное предложение помощи, пусть она и не понадобилась.

После чего спешно возвращаюсь туда, где за столом сидит мрачный Иллуми, катая по блюдцу чашечку и пощипывая со свежепринесенного букета лепестки.

Увы, рассказ о том, как Рау решил меня спасти, облачившись в доспехи и взобравшись на коня (полосатого?) с букетом наперевес, ожидаемого хохота не вызывает. Иллуми избегает глядеть мне к глаза, отворачивается, демонстрируя явную неловкость, словно злится непонятно на что. Он сейчас так неразговорчив, что чуть ли не клещами из него удается вытащить признание: он действительно ревнует меня к майору.

- У нас ревность - это признак низшей крови, - объясняет Иллуми неохотно, - и для меня внове. Но Рау молод, хорош собою, легконравен... Я не вправе лишать тебя выбора.

Ну как же, вольготные развлечения приличны на Цетаганде, вдруг и я заражусь подобным легкомыслием? А он не хочет меня никому отдавать, черт возьми! - это он почти выкрикивает.

- Я слышал из-за двери, как Рау пытался меня просто-напросто одолжить, - признаюсь. - Ты что думаешь, это так лестно? Я, конечно, распутник, как все мужики, но не настолько. К тому же ты мне важней, поэтому гипотетическое случайное "хочу" сдержать ради тебя я всяко сумею. Выбор, ха. Имей в виду, что я выбираю тебя, чудовище, и не смей на это жаловаться.

Ревность... Так и начнешь думать, от какой "низшей крови" он ею заразился. Не надо было мне самому так старательно его ревновать. Похоже, мы слишком сильно меняем друг друга, трансформируем под собственные представления. И от привычного мне подхода к верности и интимной близости моего цетагандийца корежит, как от чужеродного вируса. Смотреть больно. А я, похоже, так незаслуженно сильно страдаю над осколками собственной личности, что никак не желаю той же катастрофы и дорогому мне человеку. Но как этого избежать?

Определенно, надо поговорить с Нару.

***

Действительно, не проходит и полусуток, как я въезжаю в ворота особняка Нару. Безлистные ветви мягко шелестят по крыше машины, дверь стоит гостеприимно распахнутой.

Телохранитель, сидящий подле меня на заднем сиденье лимузина, бдительно озирается по сторонам. Это необходимая уступка опасениям моего Старшего, и хотя сперва я отбивался от предложения навязать мне вооруженную охрану, благоразумие взяло свое. "Если тебя похитят и ты не сможешь явиться на Высокий Суд", - объяснил Иллуми досадливо, - "я буду не в силах доказать, что не подстроил твоего исчезновения. Мы рискуем проиграть все, даже не вступив в судебную залу". То, что под угрозой окажется и его собственное старшинство в клане, Иллуми не сказал напрямую, но я догадался, и мне стало стыдно за собственное упрямство. Но не сидеть же мне все время дома взаперти, точно девице в башне? В конце концов, мы сошлись на списке разумных мер по моей безопасности - постоянный вооруженный телохранитель рядом, обещание не есть / не пить в общественных местах и не заводить новых знакомств, включенная брошь-монитор... Иллуми еще хмыкнул, что я прямо как его мальчишки: им он тоже подарил такие, но все равно под предлогом забывчивости они вечно стараются не включать следящий приборчик.

Хорошо, что мы с Иллуми оговорили меры безопасности заранее. Мне не пришлось отвлекать Иллуми просьбой и неизбежными спорами, когда я решился на визит к его патрону. Пока неотложная необходимость приковала лорда Эйри к парикмахерскому креслу на несколько часов, я могу распоряжаться своим временем. "Будь спокоен, я уж как-нибудь прощу тебе измену с парикмахерским гребнем и расческой", пошутил я, уходя к себе. Хотя какое там удовольствие - просто завтра он обязан выглядеть безупречно. Я могу лишь радоваться, что моя шевелюра ограничена уставной длиной в полпальца. Но как бы ни были длинны и капризны двухцветные пряди, их нельзя укладывать вечно, и, следовательно, в моем распоряжении только пара часов на разговор.

Надеюсь, я вернусь раньше, чем он зайдет в гостиную и обнаружит там мою записку на комме. Не то, чтобы я непременно хотел сохранить эту поездку в тайне (я уже давно не в тех годах, когда в побеге из дома по секрету от старших есть какая-то привлекательность), но он неизбежно спросил бы, о чем я хочу поговорить. А я еще не решил, что лучше - обидеть его неправдой или расстроить прямотой. Оба варианта хуже.

Нару встречает меня уже знакомой церемонией приветствия, приглашает к столу и ведет беседу ни о чем. Я с грехом пополам поддерживаю оную; талант вести светский щебет в нужном тоне всегда казался мне недостижимым искусством. Слава богу, это длится ровно до того момента, как подают первое блюдо, и слуга бесплотной тенью выскальзывает за дверь, где остался и мой охранник.

- Приятного аппетита, - разостлав на коленях салфетку, желает Нару. И добавляет с едва заметной усмешкой: - Приступим?

- Спасибо, и взаимно, - киваю, нацеливаясь вилкой в угощение. - Есть ли темы, на которые у вас не принято говорить за столом?

- Не думаю, что ты принес сюда одну из них на кончике языка, - отзывается гем-лорд. - Ты ведь пришел, чтобы поговорить со мной о своем ближайшем будущем? О твоих опасениях и завтрашнем суде?

Интересно, это у меня на лбу написано? Киваю.

- Главное вот что, - замечает Нару. - Необходимо, чтобы завтра представления о тебе как о барраярце вообще уступили место представлениям о тебе как о человеке. И чтобы ты представлял сам, что тебя ожидает. Иллуми успел просветить тебя относительно процедуры?

Совсем немного, как я теперь понимаю. - В основном его поучения сводились к "не дерзи почтенным людям и не лги, впрочем, первое у тебя получается непроизвольно, а второго ты просто не умеешь", - чуть улыбаюсь. - Я могу представить себе наши аналоги, но наверняка в них будет крыться ошибка.