Здравый рассудок возвращается вместе со свободой рук, быстрыми поцелуями и крепкими объятиями. Сейчас у меня одно желание - вцепиться в моего отчаянного барраярца, только что даровавшего мне изумительное по силе наслаждение, и не отпускать. Разве что еще - воды.
Эрик бросается исполнять мою просьбу столь торопливо, что я удивляюсь, но, кажется, понимаю. Предельное удовольствие может быть пугающим: так вместе мы могли переместиться из грешного мира в небесный, и не заметить перемены. Но опаски в сером взгляде слишком много, хотя обычно смертельный риск Эрика только подстегивает; так, может быть, его испугало не удовольствие, а я?
- Я тебя не слишком? - спрашиваю осторожно. Еще луны не миновало, как мы разделили подушку впервые, а привычки - самая неподатливая вещь на свете.
Эрик замирает с предназначенной мне чашкой в руках.
- Ты - меня? - недоумевающе встряхивает он головой. - Еще наоборот - куда ни шло.
Я выразительно смотрю на четкие отпечатки зубов, двумя полумесяцами отметившие его руку. Не сдержался.
- Прости, - вздыхаю. - Больно?
- А, это. Забыл, - досадливо отмахивается Эрик и снова отводит глаза. - А ты... как?
- Это не очевидно? - удивляюсь я, запивая улыбку холодным чаем.
- Я хватил лишнего, - полуутвердительно произносит Эрик. - Прощения не прошу только потому, что это было бы еще большей глупостью.
Приходится сделать официальное заявление о том, что произошедшее полностью соответствовало моим желаниям и не вызвало протеста. Вот о том, что лежать связанным и принадлежащим ему понравилось мне настолько, что даже стыдно признаваться, я умалчиваю.
Но вот понравилось ли Эрику?
- В определенный момент я переборщил и ты перестал ... хотеть, - сумрачно озвучивает свои подозрения любовник.
Я готов рассмеяться, но молчу. Иногда побояться бывает полезно.
- Словом, - заканчивает он, - у тебя были все шансы прийти к финалу с грамотно завернутой за спину в болевом захвате рукой. А вот этого я себе бы точно не простил.
Вот тут я не выдерживаю и принимаюсь смеяться.
- Лучше того, что я в любой момент мог тебя остановить, - признаюсь, - было то, что останавливаться мне нисколько не хотелось. Не смей портить мягкость подушек раскаяньем.
Эрик втекает в мои объятия, как растаявшее масло, тяжелой головой опирается о мое плечо и, кажется, вовсе не против объятий. Мы пьем чай и беседуем о том, что опробованный способ спустить пар не так уж плох. Совсем не плох, если начистоту. Страх потери меня оставил, и Эрик опустил колючки, получив желаемое.
Так что, пожалуй, можно поговорить о том, что действительно важно. С чего все началось. Потому что в одиночку я не могу разобраться с этой загадкой.
- Наркотик, - констатирую я, выслушав подробный, по моей просьбе, пересказ событий. - Я практически не сомневаюсь. Что ты резистентен к фастпенте, полиция не могла не знать; очевидно, попытались развязать тебе язык хоть так. Скажешь, я параноик?
- Меня не кололи, - пожимает плечами Эрик и почему-то усмехается. Снова непонятная мне барраярская шутка?
- Значит, исхитрились как-то иначе, - настаиваю я. - Знать бы, как.
- Если бы я знал, как, - с досадливым - или покаянным? - вздохом отвечает Эрик, - я бы не попался. Признаю себя идиотом.
И он не идиот, и я не параноик. Лучше бы это усвоить обоим.
- Ты что-то нюхал, ел, пил, держал в руках? - перечисляю.
Эрик качает головой, потом вспоминает: - Держал разве что ручку, подписывал протокол, - и вскидывается: - Выпил воды, самой обычной, без привкуса.
Вода, как выясняется минутой позже, была из графина. Немного странная для полицейского участка склонность к архаике. И, кроме Эрика, при нем оттуда никто не отпил ни глотка. Я едва не скрежещу зубами: надо же было Дерресу так оплошать, Эрику - попасться, а мне не оказаться рядом!
Впрочем, дело обошлось малым злом. Это был не яд, полиция не добилась ничего - разве что убедилась в том, что и в наркотическом бреду мой родич не признает себя виновным, - а мы впредь будем осторожней. И, кроме того, визит к сатрап-губернатору оказался весьма успешен.
- На этот раз повезло, - говорю я, и не удерживаюсь: - Вот же мерзавцы. Они тебя взяли точь-в-точь в нужное время: когда меня не было в доме, но до того, как ты вышел из под их юрисдикции. Эти парни тут не просто тебя охраняют, кто знает, что еще они могут изобрести... хотя теперь это им будет сложнее, раз дело перенесено в Небесный суд.
- А разница? - осведомляется Эрик.
Я потаенно вздыхаю: он ведь и вправду не понимает, мое обожаемое барраярское чудовище.
- До суда я сам тебя сторожу и отвечаю во всем, - объясняю. За собственную безопасность Эрика, за безопасность окружающих от него... Был бы он иным человеком - я уже беспокоился бы о возможном побеге. - После суда... Если ты выиграешь дело, наказание понесет Лерой, если проиграешь - осудят тебя. А определять меру и наказывать придется мне, как Старшему, по клановому праву. Кому-то из Эйри придется пострадать, так или иначе... плохо. Я хотел бы уговорить Лероя решить дело миром, это было бы лучшим из исходов. И еще, - непоследовательно добавляю я, вспомнив, - на суде нужны свидетели. По три с каждой стороны. Я посоветуюсь с Нару, но как минимум один у нас уже имеется. Наглый юнец...
Такая масса хлопот, но дело не в них самих, а в поводе, и от осознания шаткости своей позиции я устал, как не уставал от тысячи дел. И Эрик. Его нельзя оставлять в одиночестве - мало ли, какими могут быть провокации тех, кто лишился сладкой добычи, уже практически распробовав ее на вкус.
Было бы легче, вероятно, будь я окончательно уверен: Лери не передумает, шанса уговорить его нет. А так - каждый звонок комма отзывается тревожным, изматывающим ожиданием, обманывающейся надеждой. Нет иного способа спасти Эрика, грешно укорять судьбу в жестокости, но до чего же тяжело воевать против собственной крови!
***
Бремя забот не украшает никого, и Кинти не исключение. Супруга бледна, тени под глазами и у скул это подчеркивают; охрана маячит поблизости, как будто Кинти опасается вторжения неизвестных врагов под ее кров. Надеюсь, меня она к ним не относит.
Пожалуй, только осознанная необходимость примирения могут служить причиной этого визита. Мы договаривались о нем, не глядя друг другу в глаза, из одного лишь благоразумия.
- Я рада, что успела увидеть тебя прежде чем состоится Высокий суд, - без предисловий заявляет жена, - и хочу попытаться спасти что можно, если от репутации нашей семьи осталось что-то, кроме осколков.
Неужели все же дух возобладал над словом, а честь - над надменностью? Я выжидающе смотрю на супругу, решительно настроенную и держащуюся слишком прямо.
- Я хочу, - продолжает она, - избежать позора для семьи, который может случиться буквально завтра. Что бы ни решил Небесный суд, с нашего имени это пятно не сойдет несколько поколений. Я желаю примирения не потому, что мне неуютно в одиночестве - хотя, признаться, я скучаю по тебе, - тут она улыбается легко и быстро, - а потому, что семья - большее, нежели любые сиюминутные капризы и желания обоих.
Я улыбаюсь в ответ, и на душе теплеет. Лерой решил верно, неужели все обернется так просто?
- Лерой снимет обвинения? - не веря своему счастью, спрашиваю я.
Если он это сделает, я отдам ему старшинство. И это решение будет им заслужено по чести.
- Я уговорю его это сделать, - обещает Кинти; уголки ее губ вздрагивают. - Он не изменил своего мнения о происшедшем, но он, как и я, знает, что семейное имя заслуживает жертв.
Жить, не надеясь, невозможно, но в этот раз мечта погибает, едва успев расправить крылья. Лери просто так же упрям, как и я. Впрочем, готовность идти на компромиссы - не худший вариант.
