И сломать.
Сломать так, чтоб в ближайшие две недели её не смог бы починить и сам Господь Бог.
А как пахнут цветы в городке, они уже знали.
Первые два дня спецгруппа приходила в городок ночами, обследовали его, а утром, до рассвета, возвращались к себе. Тут даже не скажешь – сопутствовала им удача или нет. С одной стороны – их не обнаружили, что было замечательно, а с другой стороны они и сами ничего не нашли, что никак не радовало.
Правда, теперь они могли точно сказать, где нет этого чертова устройства. Не обследованными остались три корпуса.. Ближайшей ночью они планировали осмотреть хотя бы два из трех, а если повезет –то и закончить операцию. Даже если для этого придется брать языка.
САСШ. Аламагордо.
Май 1931 года.
…А профессор стал бояться ночей.
Теперь, чтоб оттянуть неприятный, но неизбежный момент, он литрами пил черный кофе и допоздна бродил по лабораториям. Только это не помогало. Чужое сознание пробивало его как короткое замыкание в плохо изолированных проводах. Иногда несколько раз в день, а уж после сна – обязательно.
Рано или поздно сон его настигал и тогда…
В это утро он проснулся немцем.
Прочитав записку, которую традиционно писал себе каждый день, пожал плечами и сунул её в карман. Там таких уже лежало с десяток. Он не выбрасывал их, собирал. В одном кармане лежали написанные по-русски в другом – по-немецки.
Память русского профессора никуда из него не делась, но он ощущал её как прочитанную и не особенно хорошо запомненную книгу. Вроде что-то такое когда-то было, но… Мир вокруг доказывал свою реальность звуками и запахами, а память пряталась где-то на задах.
Теперь оказываясь в шкуре немца, он постоянно думал - что делать? Как вернуться?
Ощущение сотворенного собственными руками предательства бередило душу. Взрыв на Свердловской пусковой площадке, попытка подставить своих товарищей… Он помнил все это и стыдился. Мало того, он и тут делал все, чтоб повредить людям и стране, которая дала ему возможность завершить его космический проект, все то, что не получилось в Германии. Надо было думать о будущем, о возвращении.
Но как?
Как добраться в СССР? Своим аппаратом? Тем, на котором сбежал? Легко сказать!
Дважды он собирался поехать Окичоби, но оба раза на утро немца вытеснял русский, и все оставалось по-старому. И в этот раз все будет так же.
Люди вокруг видели все несуразности, но он молчал и не просил помощи. Он стал сторониться людей. На его странности окружающие внимания уже не обращали. Просто к тем странностям, о каких американцы уже знали, добавилась еще одна - мизантропия..
За привычки бродить ночами по городку, его за глаза называли тенью отца Гамлета. С ним вежливо здоровались и также вежливо прощались. Он вяло реагировал, стараясь реже попадаться на глаза сотрудникам Тесла, да и самому великому сербу. Облегчало положение, что у того дел было невпроворот. Мистер Вандербильт наконец-то выделил деньги и в лаборатории спешно строился новый аппарат.
Вот и сегодня, дотерпев до вечера, он, досадуя, что нет смысла садиться в поезд – все одно утром русский вернет его назад - традиционно вышел побродить по городку, но побродить тенью литературного героя ему не дали. Кто-то ухватил его за горло и уложил на лабораторный пол.
- Кто такой? Чего бродишь?
Вопрос задали по-английски, но этот английский был нечист и профессор, запинаясь от волнения, ответил по-немецки.
- Их бин дойче коммунист!
- Ну-ка, ну-ка.. Что он там про коммунистов сказал? -подозрительно спросил Веселейгляди.
- Говорит, что немецкий коммунист.
Услышав русскую речь, профессор с облегчением прохрипел.
- Так вы советские, товарищи. Слава Богу!
Те должно быть тоже обрадовались, но виду не подали.
- А ну-ка, немецкий коммунист.. Третий куплет «Интернационала», быстро…
- Горло отпустите,- просипел профессор.
Его чуть отпустили, и он пошептал:
Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда,
Владеть землёй имеем право,
Но паразиты — никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей, —
Для нас всё так же солнце станет
Сиять огнём своих лучей.
Резо и Игнат переглянулись. Партбилет этот фрукт с собой не носил, что понятно, но и третий куплет Интернационала кое-что говорил. Найти человека, который в американской глубинке просто так взял да и выучил пролетарский гимн, было еще менее вероятным, чем повстречать настоящего коммуниста.
- Правильно. Когда выучил?
- Я работал в СССР.
- Где?
- Свердловская пусковая площадка. Лично знаю первых космонавтов…
Он схватил их за руки, как хватаются за веревку или соломину. Это был шанс! Вот они люди будущего! Они дадут знать товарищам и его вытащат отсюда.
- Найдите товарищей Малюкова и Дёгтя и передайте им, что тут профессор Вохербрум…
От волнения его заколотило крупной дрожью.
Договорить он не успел. Речь прервалась, глаза полезли из орбит.
- Флягу.. –шепотом приказал товарищ Лацис.
Глоток спирта все поставил на свои места. Профессор прекратил трястись, глаза вернулись в орбиты и даже порозовел, вроде.
- Кто… Что случилось?
- Ну, так что тут делает немецкий коммунист? – вопросом на вопрос ответил товарищ Лацис.
Профессор тяжело молчал, переводя взгляд с одного на другого, потом выдавил из себя.
- У вас свое задание, у меня свое.. Не маленькие, понимать должны… Что вам тут нужно?
- Совет. Где-то тут есть установка. Лучевое оружие. Знаете где?
Поочередно оглядев каждого из четверки, он, наконец, кивнул.
- А-а-а-а, понятно. Покажу… Помогите подняться…
Ему помогли.
- Где мы?
Они не засмеялись только потому, что выглядела их находка очень непрезентабельно. Её шатало, и новые товарищи прислонили профессора к стене.
- Ну это вам лучше знать..
Профессор медленно провел головой из стороны в сторону, читая таблички на дверях. Прикрыв глаза, несколько секунд стоял, покачиваясь, словно перемогал какую-то слабость.
- Нам в здание напротив, в левое крыло. Второй этаж.
Тяжело переставляя ноги, он пошел, слыша позади себя осторожные шаги посланцев из страны Советов.
Внизу, в вестибюле никого не было. Да и кому там быть в три часа ночи? Сквозь вращающиеся двери они вышли в темноту. Фонари, освещавшие дорожки, не помешали им незаметно перебраться через дорогу. Чувствуя настороженное дыхание за спиной, профессор отпер двери и вошел. Кто-то за спиной лязгнул опасным металлом.
- Спокойнее… сказал он сопровождающим. – Обычно тут никого нет… Нам теперь налево. Зал в торце здания….
Через три десятка шагов подошли к металлической двери лаборатории. Один из советских поковырялся в замке каким-то крючком, и та распахнулась. Поставить сигнализацию на неё никому не пришло в голову.
Профессор, словно экскурсовод, прошелся, показывая, где тут что… Трансформаторы, система наведения, калибровщик, поворотный стол…
Товарищ Лацис смотрел внимательно, слушал пояснения. Аппарат не очень походил на рисунки французского аппарата, но общий вид не оставлял сомнений, функции устройства выполняли одинаковые.
Все вроде бы так, но рождало это все у него какое-то тягостное недоумение. Слова «грозное оружие» и то, что он видел перед собой, никак не связывалось воедино. Вместо грозной чистоты, присущей мощному оружию тут во всем сквозила какая-то небрежность, недоделанность… Разруха… Висели провода, стояли какие-то коробки. То там, то тут лежали на козлах катушки бронированного кабеля. Ведра какие-то. И уж совсем лишней смотрелась в комнате кувалда с грязной, захватанной ручкой.
- Что это вы нам показали? Какой-то он недоделанный…
- Так ведь ремонтируют его, -ответил профессор сквозь зевок. – Пять дней как авария случилась… Чувствуете как гарью пахнет?
Товарищ Лацис потянул носом. Точно! В воздухе висел запах какого-то химического смрада.
