— Разговорчики! Вы в строю иль на посиделках?!

Войсковая часть, в которой мы должны были забрать обед, оказалась далековато: шли около часа. Мишка уже начал бурчать, что могли бы и на трамвае подъехать, но тут командир подал команду «Стой!» — и мы увидели массивные зеленые ворота с красной пятиконечной звездой. Ворота сразу же открылись, и мы вошли в широченный, вымощенный булыжником двор. Вокруг длинные двухэтажные дома из красного кирпича.

— Глянь, танки!

Мишка восторженно колотит меня локтем в бок, хотя я и без него все вижу. Грозные боевые машины выстроились в длинный ряд, вдоль них расхаживает часовой с винтовкой.

Да-а, это тебе не пехота! А может, и мне попроситься в танкисты? Чтобы вместе с Мишкой. На одной машине: он водителем, а я — командиром…

Тем временем подходим к единственному одноэтажному дому, останавливаемся у дверей. Командир приказывает нам подождать, а сам заходит внутрь. Вскоре появляется с двумя дымящимися паром ведрами в руках. Ведра огромные, каждое как бадья.

— А ну-ка, налетай, кто проголодался!

Я ринулся было подскочить первым, но Мишка вовремя дернул меня за рукав:

— Куда, дурной? Может, полегче будут.

Более легких так и не дождались. Командир сказал:

— Нужно с часок подождать. На два ведра не хватило: доваривают.

— Товарищ командир, борщ же остынет!

Командир подумал-подумал и решил так: он поведет тех, кто с борщом, а нам с Мишкой оставаться здесь. И ждать, пока он снова вернется. Ясно?

Ясно-то ясно, да не очень весело. Есть так хочется, аж в животе бурчит, и еще не терпится побыстрей к эшелону добраться, узнать, куда нас повезут. Но приходится ждать, и мы рассматриваем танки.

— Толька, ты какой взял бы себе?

— Вон тот, что с двумя башнями.

— Дурной, это же устаревший. Бери тот, что с одной!

Не успели закончить спор, который танк лучше, как на пороге появился повар в белом:

— Вы за борщом? Держите!

Эти ведра вроде бы больше тех. И тяжелей. Стоим и не знаем, как быть дальше. Когда-то еще вернется командир, а борщ стынет и стынет.

— Давай пойдем! Что мы, дороги не найдем?

Пошли. Ведра тяжелые, и нести их неудобно. Перегибаемся на бок, а борщ хлюпает и хлюпает. Несли, несли, устали — остановились. Поставили ведра, вытираем вспотевшие лбы.

— У тебя деньги есть?

— А что?

— Сейчас бы мороженого, хоть по порции! Ты любишь мороженое?

А кто его не любит! Глотаю голодную слюну, а Мишка соблазняет:

— Пломбир с изюмом тебе приходилось пробовать?

Я не выдерживаю, хватаю ведро и говорю решительно:

— Идем!

— Куда?

— Мороженое искать!

Нашли мороженое лишь в центре: едва добрались. Если бы не ведра, как гири, было бы легче.

Мороженщица как нас увидела, сразу догадалась, кто мы такие:

— Налетайте, солдатики, забирайте последнее!

— Видишь: последнее! — шепчет Мишка. — Хорошо, что сразу пошли, а то не хватило б.

Съели по порции, облизнулись. Посмотрели друг на друга:

— Еще по одной?

— А денег хватит?

— Хватит.

Вот так мы и проели Сергунькины деньги. Лакомились мороженым, пока языки не задубели.

Взялись было за ведра, а куда идти — не знаем. Пока мороженое ели, и дорогу забыли.

— Вам, ребятки, на станцию? — спрашивает мороженщица. — Так вы идите по этой улице. Три квартала пройдете, а потом повернете направо. А там прямо, прямо — как раз в станцию и упретесь.

Поблагодарили, подняли вновь ведра, пошли. Отшагали три квартала. Остановились на углу, отдохнули и снова в путь. Хотя вокзал и далековато, едва виднеется вдалеке, но ничего, дойдем, солдатам не привыкать к походам.

— Зато все наедятся, — утешаю Мишку.

Доплелись до вокзала. Руки ноют, ноги гудят. Где же эшелон?

— Эшелон? — переспрашивает дежурный. — Погодите, хлопцы, вы допризывники?

— Да, допризывники.

— Так вы, голубчики, не туда попали! Ваш эшелон на товарной, а это пассажирская…

— На то-о-варной?..

— Конечно, в пяти километрах отсюда.

Мы оба готовы разреветься. Легко сказать: пять километров! Да еще с полными ведрами, будь они неладны! Вы идите по колее, — советует дежурный. — По улицам чуть ближе, но можете с дороги сбиться…

Шагаем и шагаем. А колее ни конца ни края. Ффу, наконец дошли. Но где же наш поезд? Столько кругом эшелонов, что глаза разбегаются.

— Дя-адь, вы не знаете, где наш эшелон?

— А вы кто такие?

Железнодорожник в замасленной форме подозрительно осматривает нас. И мы торопимся ответить:

— Мы допризывники.

— Допризывники? Так ваш эшелон уже отправлен.

Я растерянно смотрю на Мишку, Мишка — на меня.

— Как же вы умудрились отстать? — интересуется железнодорожник.

Нехотя объясняем. О мороженом, понятно, ни слова, при чем тут мороженое? Послали за обедом, пока дождались, пока донесли, эшелон и ушел. Что же теперь нам делать?

— Что-нибудь да придумаем, — утешает железнодорожник. — Вы, ребята, постойте тут, а я узнаю, куда ушел эшелон.

Сели прямо на шпалы, уставились бездумно на ведра. А железнодорожника все нет и нет. Уже и солнце к закату отправилось, уже похолодало, а он как сквозь землю провалился.

Сидим еще полчаса. А может, и дольше.

— Заждались, ребятушки?

Железнодорожник! Мы так и подскочили.

— Берите свои ведра да живо за мной.

Ведет нас через рельсы, между вагонами, на ходу рассказывает:

— Ваш эшелон направили на Полтаву. А сейчас отходит второй. Садитесь и дуйте следом…

— А вдруг не догоним?

— Еще и обгоните, — успокоил нас железнодорожник. — Этот пойдет с ветерком, зеленой улицей… Вот и он! Залезайте быстренько в тамбур…

И только мы влезли, только поставили ведра, как поезд — ту-ту! — и поехал. Не успели даже железнодорожнику и спасибо крикнуть.

Мчались — и вправду только ветер свистел! Мелькали полустанки и станции. Перед каждой из них паровоз отчаянно кричал: давай дорогу! И семафоры едва успевали поднимать свои руки. Нам с Мишкой совсем было бы весело, когда б не ветер. Холодный, пронизывающий, он продувал открытый тамбур и трепал на нас одежду. Да еще если бы не уголь на платформе, перед самым нашим тамбуром. Через час мы выглядели как трубочисты — только зубы блестели.

Вот тогда я и вспомнил добрым словом маму, заставившую меня взять пальто. И когда Мишка не выдержал — оделся, я достал и свое. Уперлись спинами в стену вагона, руки — в рукава, головы — в плечи. Сидим нахохлившись, как совы.

В Полтаву приехали далеко за полночь.

— Эшелон с допризывниками? Есть такой. Вот он, хлопцы, и стоит. А вы что ж, отстали?

Мы даже не ответили — бросились со всех ног к эшелону. Чтобы опять без нас не тронулся.

Утром помкомвзвода сердито допытывался:

— Самоволочка? Погулять вздумалось? Не выходить из вагона, пока не доедем до части!

Потом мы узнали, что ему досталось на орехи от начальника эшелона за то, что мы потерялись.

— А сейчас — умываться! Вы в трубе паровозной ехали или в цистерне из-под мазута? И ведра вымойте!

Мы долго плескались под краном, потом отмывали ведра от борща, который никто не захотел и пробовать. Но не это нас удручало. Неприятно поразило другое: после Полтавы разузнали мы с Мишкой, что всех нас везут в одну часть. Не в матросы, не в танкисты — в пехоту! Царицу полей.

Вскакиваю от неистового крика. Только что снился мне сон: ярко освещенный коридор и открытая дверь в темную комнату. В той комнате, в густой тьме, притаилось какое-то чудище. Нечто настолько страшное, что я весь дрожу. Хочу убежать, но ноги приросли к полу. Хочу закричать, но голос пропал. В это самое время свет в коридоре гаснет и врывается этот зычный крик.

Сердце стучит так, что, кажется, вот-вот выскочит из груди. Ошалело моргаю, а в ушах стоит это яростное:

— По-одъе-ом!

Наконец доходит до сознания, что я в казарме. На узкой двухэтажной койке: я внизу, наверху Мишка.