– Я бы – с огромным и всенепременным удовольствием! – от души загрустил Иван Фёдорович. – Но вынужден отказаться, благородный Пьер, от вашего заманчивого и, безусловно, интересного предложения…

– Почему?

– А как же мои приборы, датчики и самописцы? Кто-то ведь должен всё это зафиксировать, записать, оформить и задокументировать по всем правилам? Не так ли? Вот, то-то же, молодой человек! Долг каждого настоящего учёного – выполнять, умерив излишнее любопытство, свои прямые должностные обязанности. Сколь скучными они не были бы…

– Что же, дорогой мой академик, это был ваш выбор, – Пётр приподнял стаканчик с самогонкой в приветственном жесте. – Итак, предлагаю выпить за то, чтобы все наши многочисленные приключения и эскапады всегда завершались достойно, успешно и…

– И с минимальными людскими потерями, – подсказал профессор. – А милой и славной Марии Гавриловне передавайте от меня горячий и сердечный привет! Ну, и искренние пожелания – истинного супружеского счастья…

Часа в три пополудни небо – прямо на глазах – начало хмуриться. Вскоре с востока пришли-приползли плотные, грязно-серые облака, из которых незамедлительно на землю полетели, кружась плотным и беспокойным роем, крупные белые «мухи». Стайки весёлых лимонно-жёлтых синичек, с самого утра бодро и радостно перепархивающих вокруг красно-бурой палатки, куда-то запропали.

– Может, улетели к ближайшему густому лесу, – предположил Петька. – А, может, спрятались в снегу. То бишь, нырнули – головами вперёд – в высокий сугроб. Я где-то читал, что животные и птицы загодя чувствуют приближение серьёзной непогоды…

Потом задул-загудел, постоянно и планомерно усиливаясь, северо-западный рваный ветер. Полпятого над землёй понеслась лёгкая весёлая позёмка, обещая в самом скором времени превратиться во всесильную и тревожную метель.

Пётр, расстегнув молнию полога, вошёл в палатку, где ровно и сыто гудел, обогревая бесценные приборы и датчики, компактный газовый примус. Раздвижной столик – вместе с примусом и тускло горящей керосиновой лампой – был задвинут в дальний торец, а в проходе между стеллажами размещалась допотопная раскладушка, на которой беззаботно похрапывал, высунув длинный нос из спального мешка, достославный профессор Гафт.

– Иван Павлович! – Петька настойчиво потряс спящего за плечо. – Вставай, родимый! Дело есть!

– Что за дело? – недовольно заворчал уфолог. – Никакого тебе покоя, надоеды противные! Опять заявились «гости»? Сам с ними, Пьер, разбирайся, проводи вежливые и правильные беседы, не маленький. А мне спать очень хочется…. Имею я право на отдых, или как? Ну, будь ты человеком! Мне ещё всю ночь дежурить, костёр поддерживать…

– Вставай, вставай, соня уфологическая! Метель уже начинается. Что говорят твои умные приборы, а? Поднимайся! Смотри у меня, сейчас свежего снежку сыпану за шкирку…

Минут через пятнадцать-двадцать Иван Павлович, смущённо позёвывая устоявшимся алкоголем, объявил:

– Прав ты, Петруша. Начинается. Частотные амплитудные колебания уже вышли за верхнюю границу. Примерно через час-полтора будет достигнут максимум. Собирайся, дружок…. Может, на посошок? Помнишь, ваша Ольга говорила, что, мол, никогда нельзя нарушать старинные народные традиции? Мол, Иваны мы, родства непомнящие, или как? Ещё одну бутылочку я тебе выделю с собой. Угостишь там, в славном девятнадцатом веке, кого-нибудь достойного, или там – достойную…

– Это уже лишнее, – грустно усмехнулся Пётр. – Я про «бутылочку с собой». Думаю, что в российской глубинке 1812-го года деревенской самогонкой никого удивить невозможно.

– Неправильно так думать! Мой-то самогон особый, очищенный с помощью модульной центрифуги седьмого поколения. Таким благородным напитком и заносчивых аристократов попотчевать не зазорно. Бери, бери, пока я не передумал…

Пётр дотошно и аккуратно застегнул все пуговицы на полушубке и натянул на ладони рук шерстяные перчатки, презентованные на прощанье заботливым Иваном Павловичем.

– Ты держись там, Петруша! – просил старенький профессор, обнимая приятеля (раз собутыльник – значит и приятель). – Не посрами, ужо, современную Россию-матушку…. Стой! А на ноги не забудь навернуть толстые фланелевые портянки, чтобы пальцы ненароком не отморозить. Вдруг, в Прошлом сейчас зверствуют лютые морозы?

– Не посрамлю, Палыч, не посрамлю! – искренне обещал Петька, тщетно пытаясь отодвинуть не в меру сентиментального уфолога в сторону. – Ты прекращай, пожалуйста…. Ха-ха-ха! Извини, старина, но у тебя слёзы такие щекотные….

На западе коротко сверкнула изломанная, светло-зелёная молния.

– Не нравятся мне эти цветные электрические разряды! – заявил Иван Павлович. – Что им тут надо? Тем более, зимой?

Итак, Пётр пошёл прежним, уже хорошо знакомым маршрутом – с конечной точкой в деревне Шадрино-Жадрино. Путь был неблизким, порядка семнадцати-восемнадцати километров. Но нашего героя данный факт нисколько не смущал. Во-первых, так была выше (теоретически) вероятность встречи с фиолетовой бесшумной метелью. Во-вторых, он особо и не торопился, будучи в глубине души уверенным, что всё уже заранее предопределено Судьбой, и чему быть, тому уже не миновать. И, в-третьих, тучным и пухлым людям, как известно, много ходить пешком – очень полезно для здоровья…

Он неторопливо и размеренно шагал, внимательно – насколько это позволяла снежная круговерть – посматривая по сторонам, и размышлял о всяком разном, изредка включая-выключая карманный фонарь. На первом перекрёстке свернул налево, начиная затяжной подъём. Петру было достаточно тепло и комфортно, даже ноги в тоненьких гусарских ботиках, благодаря фланелевым портянкам Палыча, почти не мёрзли.

А вот метель, сволочь драная и лохматая, никак не желала меняться: всё завывала, визжала, плакала и безостановочно бросала в лицо пригоршни холодного и колючего снега. Причём, исключительно белого, без малейших оттенков сиреневого и фиолетового…

«Итак, братец, считаю, что надо подбить некоторые промежуточные итоги. Сориентироваться на скорую руку, так сказать, в мыслительном пространстве…», – напомнил о своём существовании дотошный внутренний голос. – «Что, собственно, ты задумал? Куда идёшь так целеустремлённо и уверенно? Зачем? Какие преследуешь цели и задачи? Конечные, промежуточные?».

– Куда иду, цели и задачи, понимаешь…, – хмуро пробурчал Петька, старательно прикрываясь рукавом полушубка от резких порывов противного северо-западного ветра. – Иду я, как легко догадаться, в январь 1812-го года. Цели и задачи? Отыскать там прекрасную Марию Гавриловну и…. Ну, первым делом, извиниться перед ней за произошедший казус. То есть, за венчание, сопровождавшееся несанкционированной заменой жениха…. Потом, э-э-э…. Объясниться в любви, наверное. А после этого уговорить Машу – проследовать вместе со мной в цивилизованный двадцать первый век…. Уговорить? Если что, то и настоять! Я же, как не крути, не чудак с безымянной горы, а муж венчанный, в конце-то концов. Чёрт побери! Ну, и последнее дело остаётся…. А, именно, снова найти – уже вдвоём – сиреневую бесшумную метель, и успешно вернуться в 2012-ый год. Придумать что-нибудь с легализацией Марии. Например, занять у Глеба денег и купить ей полновесный комплект необходимых документов. По телевизору уверяют, что это дело плёвое и не очень дорогое…. Впрочем, зачем, собственно, занимать? Пусть это будет свадебным подарком со стороны Нефёдова! Он же, в конце концов, к произошедшим событиям имеет самое непосредственное отношение. Вот, пусть и поможет, раз называет себя другом…. Чай, не обеднеет, олигарх местечковый…

Иногда Петру казалось, что сзади – по его следам – кто-то крадётся. Несколько раз, выждав подходящий момент, он резко оборачивался, но ничего странного и подозрительного не замечал. Перед глазами был только тёмно-серый, призрачный и слегка подрагивающий вечерний сумрак, до самых краёв наполненный бесконечной тревогой. Но ощущение чужого незримого присутствия упорно не оставляло…