— Вы же видели, что никто не подъезжает близко к этим проклятым стенам, — рассерженно сказал он, хватая поводья ее коня, словно сама Иден не могла управлять Баланом. — Это из-за того, леди, что там опасно, как вы могли уже заметить.
— Этот тон не к лицу тебе, Жиль. Ты не учтив. Как бы там ни было, они промахнулись.
Жиль возвел глаза к благословенным небесам.
— Так это потому, что они пожелали промахнуться. В последние дни мы не шли на приступ. Мы выжидали. Так же, как и они. Они предупреждали вас, но вам в любом случае не стоило лезть в ловушку. В лагере и так довольно напастей, нет нужды преумножать их количество.
Иден внимательно оглядела его. За словами и поступком Жиля ощущался иной ментор, чем король Ричард.
— Мне нет нужды спрашивать тебя, почему ты здесь, — грубовато проговорила она. — Отправляйся обратно в Мэйтгрифон и скажи королеве, что я прекрасно смогу обойтись без твоей помощи. Мои дела касаются только меня.
— Однако у меня есть приказ, — упрямо ответствовал юноша.
— Ты нравился мне больше в роли придворного поэта! — накинулась на него Иден. — А теперь ты, кажется, пытаешься уподобиться шевалье де Жарнаку в роли назойливой няньки.
Жиль довольно ухмыльнулся, озабоченность его мигом прошла:
— Если бы не любезные услуги сэра Тристана, вы сами сейчас были бы трупом и покоились на дне морском, привлекая лишь голодных рыб.
Иден прокляла себя за упоминание имени де Жарнака. Сбросив руку Жиля с поводьев, она пустила Балана в галоп.
Быстро удаляясь от зловещего соседства справедливо названной башни, Иден старалась подавить тошноту, скрутившую ее желудок, когда она увидела ров. С той поры, как она покинула Англию, Иден пыталась приучить себя к омерзительным личинам смерти, понимая, что они будут часто встречаться на ее пути, но последнее зрелище было слишком впечатляющим. Вновь она была поражена не укладывавшейся в голове мыслью: почему они не хоронят своих мертвецов? Эти гниющие тела, должно быть, лежат там со времени последнего приступа. Но тут же ей пришло на ум, что отвратительный смрад гораздо сильнее должен был ощущаться в крепости, обороняемой неверными, чем в лагере христиан. Так что от зловредного зловония страдали прежде всего враги. Полный разлагавшейся плоти ров должен был служить к тому же рассадником ужасных болезней, распространяемых мухами и их личинками. Но вести войну, используя тела погибших! Это воистину достойно презрения. Это не могло быть одобрено Богом.
Алый крест на белом знамени Ордена рыцарей святого Иоанна Иерусалимского — эмблема чистоты и милосердия — немного укрепил ее ослабевший дух. Она направилась к самому внушительному шатру, круглому и кроваво-красному, который стоял впереди длинных рядов других шатров — белых и прямоугольных. Оруженосец в длинной черной тунике, подпоясанный белым длинным кушаком, быстро подбежал, чтобы подхватить узду Балана и помочь Иден спешиться. Он, похоже, был еще в миру и не давал обетов.
Внутри шатра, обстановка которого была практичной и скромной, полдюжины рыцарей корпели с перьями в руках над листами пергамента, разложенными на досках для письма, а один из них тщательно привязывал какое-то послание к ноге терпеливого почтового голубя с яркими глазками. Все носили суровое облачение Ордена — длинные черные туники со скелетообразными белыми крестами на груди. Шесть пар глаз вопросительно уставились на вошедшую Иден. Посещения женщин были им привычны. Шлюхи навещали своих раненых спутников, делая это, как правило, по двум причинам: чтобы сохранить расположение в случае его выздоровления или чтобы быть упомянутой в завещании. Однако Иден, без сомнения, не была шлюхой, если только не пользовалась благосклонностью какого-нибудь принца или короля.
— Я желаю поговорить с сэром Уолтером Лангфордом, — сообщила она, представившись и объяснив причину своего появления — Он единственный человек, который может помочь мне. — Было ясно, что она сгорает от нетерпения.
Рыцарь, державший остроглазого голубя, улыбнулся и сделал ей знак следовать за ним. Выйдя из шатра, он разжал руки и выпустил птицу в безграничную безоблачную голубизну.
— Не слишком ли жарко для нее? — спросила Иден, чтобы снять нервное напряжение разговором на отвлеченную тему.
— Это не принесет ей вреда. Ей нужно долететь лишь до Тира, где находится наша братия. Мы очень сильно нуждаемся в опиуме. — Говоря так, рыцарь вел ее между рядами шатров.
— Не опасаетесь ли вы, что птица попадет в чужие руки?
— К врагам? О, нет, не думаю. Она изрядно натренирована и очень верная. Если она подведет нас, это будет большим несчастьем. Султан объявил личный "джихад" госпитальерам, а также храмовникам. Вместо опиума мы можем получить какой-нибудь яд.
— Почему он питает к вам ненависть? Из-за вашей доблести в сражении? — Рыцари обоих орденов считались очень сильными бойцами, уступавшими разве что самому Львиному Сердцу. Он покачал головой.
— Каждый из нас способен проявить доблесть, когда приходит время. Нет... Причина в том, что мы столь же тверды в своей вере в Бога, как он — в поклонении Аллаху и его пророку.
— Разве не все христиане таковы? — пробормотала Иден, смущенная страстностью его взгляда и речи. —
— Пожалуй, не все, — проронил рыцарь с оттенком иронии, которая показалась ей странно знакомой. Иден подумала о разграблении Сицилии и Кипра и, пристыженная, промолчала. Верят и поклоняются не только Богу. Госпитальер замедлил шаг и откинул полог шатра, опущенный, дабы предохранить от палящего солнца.
— Я обязан предупредить вас. Сэр Уолтер совсем плох. Вероятно, он не сможет говорить с вами.
Иден закусила губу, чтобы унять дрожь, и вступила вслед за ним в шатер, осторожно продвигаясь меж рядов походных коек, состоявших из деревянных планок и набитых шерстью подстилок. Она не поднимала глаз на раненых, не интересуясь их увечьями, равно как и их любопытством к ней. На стоны она старалась не обращать внимания. Сердце молотом стучало в ее груди. Но вот черный рыцарь остановился, и в нос Иден ударил резкий запах трав.
Длинная фигура на постели была недвижима, словно в могиле. Глаза закрыты, лоб и щеки столь же бескровны, как и губы. Голова была совершенно лысой — череп, обтянутый кожей. Сэр Уолтер едва дышал. Стоявший у изголовья кровати госпитальер-врач приподнял тощее запястье и покачал головой. Иден заметила, что пальцы руки были почти лишены ногтей.
— Что у него за рана? — шепнула она. — Он будет...?
— Он был ранен мечом. Мы заштопали его. Но потом он подхватил лихорадку — арнальдию. Мы сделали все, что могли. Он не выживет.
Перед мысленным взором Иден предстала миловидная женщина средних лет, с аккуратно уложенными волосами, стоящая в зале замка в окружении выводка молодых людей — жена сэра Уолтера и шесть его крепких сыновей. Она спросила себя, сколько их отправилось вместе с ним в поход и сколько погибло. Потом она поняла жестокую правду, которую гнала от себя прочь. Сэр Уолтер не мог ничего рассказать.
— Пожалуйста! Я должнаспросить его... Не могли бы вы...
Врач встретил взгляд полных отчаяния зеленых глаз. Он вздохнул. Она была так красива.
— Я не могу разбудить его. Он не спит — это забытье лихорадки. Если его вывести из этого состояния, он будет говорить бессвязные, бессмысленные речи. Милосерднее не тревожить его. Арнальдия причиняет страшные страдания.
Она кивнула, стараясь держать себя в руках. Ей доводилось слышать немало печальных историй об ужасной лихорадке, известной как арнальдия, или леонардия у французов... Выздоровление бывало быстрым, но чаще всего оно не наступало.
Она отвернулась от больного, почти ненавидя его за неспособность помочь ей.
— Если что-нибудь произойдет, если он заговорит... Вы дадите мне знать? Вы спросите его, что сталось со Стефаном де ля Фалезом из Хоукхеста?
Врач кивнул, повторив имя.
— Вряд ли это случится, миледи. — Затем он нахмурил брови. — Стефан из Хоукхеста? Незадолго до вас здесь был рыцарь, который наводил о нем справки. Такой черноволосый...
