– Или вы балуетесь, или я рассказываю. Tertium non datur[93].

– Дано, маленькая. Ты будешь спать, я пошел. До свидания. Полночь.

– Вы же обещали не уходить, пока я не засну, Поль? Ну, пожалуйста! – Ее охватил страх остаться одной, особенно, когда лампу следует выключить. Возможно, это было одним из признаков выздоровления – ведь она никогда не была любительницей темного времени суток.

– Ну, что же, – Поль во второй раз безропотно сбросил с себя куртку.

– Поль, а вы далеко отсюда живете?

– Я не намерен развлекать тебя разговорами. Молчу. Колыбельных не знаю.

– Поль, а откуда у вас этот браслет и вообще все?

Виконт не сделал ни малейшего поползновения ответить.

– Вы что, совсем отказываетесь разговаривать?

– Категорически.

Саша закрыла глаза. Она убедила себя, что это не просто предчувствие страха, а сейчас снова поплывут мучительные видения, как это бывало совсем недавно, едва приходила дремота. Поспешно открыла глаза и страдальчески посмотрела на него:

– Не могу спать.

– Свет выключить? Уйти?

– Нет, что вы. И так мне плохо, то кружится, то прыгает перед глазами, я не могу лежать… Так плохо… Не уходите. Возьмите меня с собой. Мне каждую ночь так. Я думала, если вы тут, то не будет. А оно опять…

– Должно отступать уже. Ты же выздоравливаешь. Просто боишься, ждешь. Давай руку.

– Одну руку мало. Поднимите меня на свои руки целиком… на минуту. Вы ведь можете…

– Могу. Пожалуйста.

– Вот так хорошо. Даже глаза могу закрыть. Какая разница!

– Ну, спи! – он поудобнее перехватил Сашу и стал прохаживаться по комнате.

– Почитайте мне стихи…

– Что мне спеть в этот вечер, синьора? Что мне спеть, чтоб вам сладко спалось?

– Вы же не знаете колыбельных?

– Есть такой поэт. Блок. Наш современник. Это его слова.

– Стихи? А я, почему не читала?

– Потому что читаешь бессистемно. Впрочем, рано тебе.

– Раньше вы меня подобными высказываниями не оскорбляли…

– Господи! Раньше я тебя с ложечки не кормил и на руках не укачивал.

– Сейчас я вывернусь и упаду на пол. Есть больше не буду. Если я вам надоела, так и скажите. И уходите тогда. Просто бросьте на пол и идите…

– Ну, какие там песни пела тебе Катяшка? Без этого не обойдется, я вижу. Начинай. Может быть, мне удастся уснуть. Лошади спят стоя, я попробую на ходу.

– Поленька, – она повернула обеими руками его голову, чтобы видеть синие глаза,– прошу вас, так прошу, спойте еще раз эту: «Йо те вольо...».

Виконт неопределенно хмыкнул:

– Ты и в самом деле уснула на первом куплете. От восхищения, видимо. Что ж спою еще. Вот, как нельзя, к случаю...

Он, улыбнулся с оттенком иронии и совсем тихим голосом пропел куплет, которого в первый раз не было:

La notte tutte dormeno, e io che buo' durmire?!

Penzanno a Nenna mia, me sent' ascevolí!

Li quarte d'ora sonano a uno, a ddoje, a tre...

Io te voglio bene assaie e tu, nun pienze a me!

Io te voglio bene assaie e tu nun pienze a me![94]

– Про кого вы поете? Про Ненну какую-то? А браслетик мой не упал? – Теперь Саша решила поговорить, раз он сказал, что она засыпает от его пения. Но он встряхнул ее и тихо прикрикнул:

– Спи, кокетка!

Странно, но от этого Саша и в самом деле притихла, а вскоре и уснула, но, как худший из младенцев, открывала глаза и начинала капризничать всякий раз, стоило ему перестать ходить.

…– Сашуня, ты сейчас смотришь повеселее, чувствуешь себя получше. Теперь вот скажи мне, чего отца вымучиваешь? На него же сегодня утром смотреть страшно было: глаза ввалились, осунулся весь… Не стыдно тебе было его заставлять себя всю ночь на руках проносить? На гóре его играешь? Я ночью, когда заглянула тебя проведать, уговаривала его, уговаривала… Да разве его убедишь: «Она иначе спать не может.» Ты ж спала как-то раньше? И похуже было – спала…

Саша пристыжено молчала, ковыряя одеяло. К стыду примешивался страх. А вдруг с ним что-нибудь будет от переутомления и недосыпания? Он ведь и до этого днем где-то по делам ходил, и сегодня с утра пошел… Ей просто не верилось, что вчерашняя бессердечная черствая негодяйка – это она, Александра. В ней сидит эгоизм. Причем, очевидно, наследственный. Вот в чем проявилась вся прелесть сочетания Курнаковых с Мадам Доминик. Александра – хуже их всех! Умножено и перемножено! Сашу передернуло от отвращения к себе. Даша смотрела на нее недовольно:

– Сегодня я дома ночую, а завтра уж, пожалуйста, пересиль себя, не терзай ты его. Он, коли хочет, пусть и остается, поспит… Я не боюсь уж его… Не просто человек – сокровище, вот и доктор говорит… А сколько разговоров о нем по больнице… Сашуня, а ты лицом на маму свою похожа, прости что спрашиваю?.. Любил верно… Такой уж, коли полюбит, так насовсем…. Я не против, чтоб оставался. Как же я могу быть против? И говорила уж ему… Сам не хочет, где-то в городе живет.

– На маму?– Саша, не будучи в силах сейчас понимать связную речь, уловила слово. Мысленно она продолжала себя четвертовать. – На какую маму? Нет. Нет. Нет. Я на свою собственную бабушку похожа.

– Не угадала, значит… Так вон оно что, оказывается! Но все равно, в тебе память ему.

– Память… Это сидение в этом городе – память. Здесь все такое… все будет напоминать, как себя вела… нужно уже уезжать. Я в дороге все для него буду делать… Беречь.

– А ваш знакомый дней десять назад приходил, ты спала, Сашуня, приходил и звал Павла Андреича ехать куда-то, обещал после за тобой проводника прислать. Вроде, дело какое-то у них было, Андреича уговаривал. Я не разобрала.

– Кузьмин приходил?– встрепенулась Саша.– И что? Даша, ну что вы так медленно рассказываете?

– Как что? Отказался наш Павел Андреевич, сказал: «это исключено». Очень серьезно сказал, недовольно так, словно ему Бог весть что предлагают. А может быть, здесь, в Смоленске, хочет обосноваться? А что? Город у нас неплохой…

– Мы из Петрограда! Мы только туда! Это знаете что? Это значит, что Кузьмин сам уехал! Это из-за меня, конечно, вечно я… А такой мандат был… Мы прямо в Петроград могли. Без задержки. Что же теперь?

– Не волнуйся, не волнуйся, миленькая... Ты что – одна? Да ты счастливица! Где б ни была, чтоб ни случилось – такой отец рядом, все придумает, все сделает и тебе, что делать, подскажет.

– Да не отец он мне! В конце концов! Как вам не надоедает повторять это слово?

– Ну, папа, папа, все одно. Ты такую глупость при нем не сморозь. Он до смерти обидится. Отец – так в народе всегда говорят.

– Любому человеку?

– Как тебе не стыдно! Он всей душой к тебе! Себялюбка, капризная!

Даша занервничала, стала кусать конец воротничка и отошла от Сашиной кровати, чуть не плача. Саша подумала-подумала… Нет, никакого другого надежного объяснения, кроме «отца», не найдешь… Длинно, путано, неправдоподобно. Друг, но ведь друзья разные бывают, как объяснить, что это самый родной на свете человек, ближе, чем все отцы, матери и братья мира? Даша, конечно, не имела никакого права говорить «наш», но жалко ее, это чувство Саше легко понять – тоска по опоре, товарищу умнее и сильнее, чем сама. Значит, надо мириться:

– Дашенька, не надо возмущаться! Я просто с детства его по имени называю. Мне странно слышать… вот и сболтнула.

– Ну, смотри, чтобы капризов больше не было. Пожалей отца, папу, то есть.

…Как только Даша ушла, после ночи Сашиных угрызений совести, которые не утихали даже во сне, наступила пора созидательной деятельности. Вялости она больше не поддастся! Слабые ноги? Покруживается голова? Ерунда! Залежалась. Он должен почувствовать, насколько лучше, когда она – умелая, расторопная, заботливая, – рядом. Чем проявить все это? Конечно, главным своим козырем – умением вкусно готовить! Распалила себя хорошенько – активности прибавилось! Теперь следует посмотреть, что у них есть из запасов. О, да они по продуктам – Крезы! Половинка курицы, баночка масла, блюдечко томатной пасты, понемногу муки, лука и картошки.