После двух-трех ее успешных глотков, он заявил: «с меня достаточно», буквально подкинул ложку Саше, брякнул тарелку на тумбочку и превратился в самого себя, закинув ногу на ногу и опять откинувшись к стене.

– А я сразу поняла. Это почти как по-французски: L'appétit vient en mangeant[91]. А еще что-то про Леонардо и Рафаэля.

– Именно. Я наблюдаю, не замедляйся. Когда поешь, подарю тебе что-то.

Надо ли говорить, что еда проскочила совсем не так трудно, как раньше. Забежавшая проведать больную Даша застала Сашу и Виконта, склонившимися над Сашиной рукой.

– А… это из чего? – выпытывала в этот момент Саша.

–Из старого золота, это итальянская работа. Но выполнено в египетском стиле, я ценю его... Следи: два параллельных кольца, вернее, по три четверти кольца, а между ними… следи, следи: пеликан, кошка, скарабеи, как кружево. Тонкая работа! Но такая техника, хотя ей и больше пяти тысяч лет, не свойственна настоящим египетским мастерам. Это филигрань, или как мы, русские, говорим, скань.

– А смотрится или не смотрится? И так высоко. Выше локтя! Так же не носят?

– Носили. Египетские жрѝцы, например. Поверни. Я сам еще не насмотрелся.

Даша заглянула сверху и тихо сказала:

– Такого, Павел Андреевич, подарка ей еще от вас не было. Это же не для маленькой… Не забава. А она и не понимает еще. Вон, какую сорочку переодела на полосатку!

– Да, действительно. Матросик. Я в подобном одеянии смахивал бы на беглого каторжника.

– Конечно, у вас – мускулы… А у меня – нет.

– О чем ты, собственно, сожалеешь – о внешности каторжника, или об отсутствии геркулесовой силы?

Даша тронула его за плечо:

– Я спросить у вас хотела, Павел Андреевич… Новое ей постелить можно?

– Это вы меня спрашиваете? Да, смените! Вы же в этом лучше разбираетесь. Что вы нерешительная такая, Даша?

– Это правда, сущая. Нерешительная я. Все могу сделать, на все сил хватает, только чтоб кто-то указал. Плохо, когда главного над тобой нет, чтобы его одного слушать. А так я у ста подружек спрошу, прежде чем дело самое малое решить. Был жив мой Вася, и все было просто. Он скажет, я сделаю. Хоть и не всегда ладно выходило, ну так что ж, тоже ведь живой человек. Я не роптала.

Даша говорила спокойно, как всегда, мягко, то поднимая, то застенчиво прикрывая необычно светлые чистые глаза в рамке темных ресниц.

– Я думаю... Иногда, бывает не спится ночью, ну вот и лежишь, думаешь...Так я вот про что: как трудно мужчинам... Сам себе голова, сам все решай. И не попросишь подсказать, стыдно, тут тебя и спросят: «Какой же ты мужчина, миленький?». Павел Андреевич, а можно я еще вас спрошу, я бы не стала, неудобно, вы не родня мне. Но вы сами заговорили, а я привыкла к вам за пятнадцать дней. Можно?

– Да спрашивайте, что вам захочется. Зачем такие приготовления?

– Ой, извините вы меня! Мне бежать пора, больные не кормленные…

– Как бежать? Вы же сказать что-то хотели?

– А можно?

– Почему вы, собственно, сомневаетесь так долго, Даша, объясните мне? Будьте поувереннее.

– Да вы прикрикнули, я подумала: «Осерчал». Это дочка с вами смелая. Я даже удивляюсь.

Дочка только открыла рот, чтобы гневно возразить, что она как раз не дочка, но Даша уже журчала дальше:

– Павел Андреевич! Вот не знаю, ехать мне в деревню или нет? Сестра приглашает – хозяйство у нее под Курском, коровы, пчелы. А я не знаю, ехать или остаться… Как лучше будет.

– Да что я вам – оракул, что ли? Не зная подробностей вашей жизни. Нет, конечно. Какие коровы? Вы же городская жительница. У вас тут жилье, работа. Хорошая квалификация. Решать надо самой, Даша. О чем тут думать? – и после паузы добавил:

– Вы сейчас на работу? Я тоже ухожу.

– Да, это я проведать забежала, узнать, как и что. Спасибо вам большое, Павел Андреевич, значит, не еду… Я этих коров, как чумы, боюсь с детства…

– А я нет,– заявила с вызовом Саша, – и вообще – встаю. Дайте мне халатик.

– Нет, Александрин, что ты, доктор сказал: не больше получаса в день. Ты вставала уже сегодня.

– А вам хочется, чтобы я лежала тут все время, как неодушевленная? Ходят, куда хотят, а я должна лежать? И разучиваться ходить? Видели, как я спотыкаюсь? Пустите, буду тренироваться, возможно, до утра.

Даша осуждающе покачала головой и, накинув платок, вышла, затем опять просунула в дверь голову:

– Я ночью на дежурстве буду, пусть спит, Павел Андреевич, или хотите, с собой прихвачу?

– Пусть спит. Ну что, до завтра, Александрин? Спи! – он взялся за ручку двери. Сашина агрессия моментально улетучилась, как будто вылетела в дверь, вслед за Дашей.

– Поль, не уходите еще немножко, я вам расскажу. Нашла тут книжку про Шерлока Холмса. Среди старых «Нив», там в углу. Мне говорили про него, а я даже, вскользь, устыдилась, что не знаю. Читала, читала всю жизнь и на тебе – на Холмса не наткнулась!

Виконт приостановился по Сашиной просьбе и обводил на прощание глазами комнату, выискивая устранимые несовершенства. Не прислушиваясь, о ком идет речь, он машинально ответил:

– Потому что читаешь бессистемно.

– И теперь… не было бы счастья… Нашла, наконец, этот шедевр английской литературы. А что, Виконт, действительно своеобразный шедевр. Жуткая вещь. «Собака Баскервилей!»

– Вот, ты о ком! О Конан-Дойле. Я прослушал. Принесу тебе книг завтра, раз уже читать можешь.

– Спасибо, давно бы так, Поленька, хороший. А пока садитесь, без пререканий. А то буду плакать! Сильно.

Виконт послушно стянул куртку и, как будто удивляясь собственной сговорчивости, смущенно улыбнулся:

– Вот как, оказывается, со мной надо – кнутом и пряником!

– Теперь свет прикройте чем-нибудь, режет!

– Прикрыл. Так хорошо?

– Да, хорошо.

– Хо-го-шо. – спокойно передразнил Виконт.

– Когда я избавлюсь от этой картавости и акцента? Просто годы идут, а воз и ныне там! – щегольнула Саша знанием идиом.

– Нет, продвинулся немного… – он подавил зевоту, проморгался и шевельнул плечами, как бы встряхиваясь.

– Итак, «Собака Баскервилей». А вы не читали случайно?

Виконт вздохнул, снова опускаясь на стул:

– Кто-то кому-то подавал сигналы, ловил бабочек. Кто-то светился фосфором. Калитка вела на болото. Все. Такие вещи забываются, Саша.

– Лучше б совсем не читали, а то по ходу событий, станете припоминать и перебивать, высказывать версии…

– Ergo[92], полет моей фантазии тебя не интересует.

– Не вставайте, Поль, Поль! О-о-о! Так и сделаем. После каждого малюсенького события, там, в повести, станете высказывать предположения всякие, догадки. Посмотрим, сколько раз Вы пойдете по ложному следу?

– Не трать силы, отдыхай. Посижу, пока заснешь.

– И уйдете?? Но мне спать – гораздо хуже. Все кружится, слабость такая… во сне… и я спала днем… – Саша взяла его за руку и прижалась к ней щекой.

– Давайте расскажу, разрешите, Поль!

– Рассказывай. Как бы ни ударить в грязь лицом. Преступник, наверняка, уйдет у меня из-под носа со своей собакой.

– Вот. Уже забегаете вперед. Откуда вы знаете, что это собака преступника?

– А чья же? Порядочный человек водит своего питомца на поводке и не пускает слоняться по болотам.– Он снова сел на стул верхом и устроился поудобнее: положил руки на спинку, голову на руки и сомкнул веки.

– Виконт, вы опять знаете! Поэтому засыпаете! А если это привидения?

– Все, Александрин, сведения исчерпаны. Стра-ашно интересно, – растягивая слова, заявил он и открыл глаза. – Ну, значит, кто-то куда-то приезжает. Кто? Куда? Зачем? И что ему на месте-то не сиделось?

Саша начала рассказ, стараясь держать слушателя в непрерывном ужасе, о котором, по-видимому, свидетельствовали периодически округляющиеся глаза и короткие смешки.

Она добралась до поимки дворецкого и произнесла заготовленную фразу:

– На сегодня достаточно, ложитесь спать, завтра утром все узнаете.

– Я не доживу с этим до завтра. Умру от любопытства. Нет, каков! Роковая фигура! Вероятно, собаки и вовсе не было. Я припоминаю, что у Конан-Дойля кто-то бегал на четвереньках. Не дворецкий ли с фонарем? Оттого и светился… Ночью все кошки серы, все, что на четвереньках – собака.