– Ну скажи, Лоран, кто еще может похвастаться таким богатым выбором? Перед нами аж три варианта: султанов дворец, городок и замок! Но я тебе признаюсь: ни в одном из них не найдется таких прелестей и наслаждений, что пришлись бы мне по вкусу.

– Но, милая, тебе ж совсем неведомо, что ждет тебя во дворце у султана, – возразил я. – Везде по-разному. У королевы просто содержатся сотни обнаженных невольников. В городке такие же сотни заняты всяческим трудом. Что, если у султана даже больше невольников? Если у него собраны рабы со всех королевств от Востока до Запада и их столько, что он может использовать их просто как скамеечки для ног.

– Думаешь, он это делает? – оживилась она, тут же приняв очаровательно дерзкий вид. Между влажными губами блеснули восхитительные зубы. – Ну, значит, нам надо изыскать способ, чтобы как-то выдвинуться среди прочих, Лоран. – Елена подперла кистью подбородок. – Я вовсе не желаю быть одной из тысячи несчастненьких принцев и принцесс. Мы должны дать знать о себе султану!

– Опасные мысли у тебя, дорогая, – усмехнулся я. – Ведь мы не можем ни с кем разговаривать, да и к нам никому не позволено обращаться с речами. Нас холят и наказывают, как обычных домашних питомцев.

– Мы что-нибудь придумаем, Лоран, – пообещала Елена, и на ее лбу пролегла прелестная морщинка. – Прежде тебя ничто, помнится, не пугало. Ведь, если не ошибаюсь, ты сбегал лишь для того, чтобы узнать, каково оно, когда поймают? Разве не так?

– Уж очень ты сообразительна, Елена, – улыбнулся я. – С чего ты взяла, что я сбежал вовсе не из страха?

– Я в этом даже не сомневаюсь. Никто и никогда не сбегает из королевского замка из страха. Беглецами неизменно движет жажда приключений. Я и сама не удержалась, как ты знаешь, за что и была выслана в городок.

– Ну, и как, моя радость, имело смысл сбегать? – спросил я.

О, если бы я мог припасть к ней поцелуем, чтобы она вдохнула в меня свой вольный непокорный дух! Стиснуть бы пальцами ее маленькие плотные соски… Как это ужасно, что в замке мне не довелось ни разу хотя бы просто оказаться рядом с ней!

– Пожалуй, это того стоило, – задумчиво молвила она. К моменту набега «охотников» Елена пробыла в городке где-то с год. В числе других невольниц она работала на ферме у лорд-мэра. Трудилась в его садах, на четвереньках выискивая в траве плоды и собирая их зубами. А рядом с ней неизменно топтался суровый верзила-садовник, не выпускавший из руки тяжелого ремня.

– Но знаешь, я всегда была готова к чему-то новому, – добавила она, откидываясь на спину и, как обычно, расслабленно раздвигая ноги. Я не мог оторвать глаз от бурой густой шерстки, выглядывающей из-под золотой накладки на лобке. – Воины султана явились в городок словно по зову моего воображения. Запомни, Лоран: нам непременно нужно выделиться из толпы!

Я усмехнулся про себя. Мне был по вкусу такой ее боевой настрой!

Впрочем, мне нравились все мои товарищи по несчастью. И Тристан, с его столь притягательным сочетанием физической мощи и опустошенности, молча сносящий все свои переживания. И Дмитрий с Розалиндой, оба вечно во всем раскаивающиеся и тяготеющие услаждать других, словно рождены не повелителями, а рабами.

Однако в замке Дмитрий не умел владеть собой, не в силах был сдерживать возбуждение и похоть, не мог с неподвижной покорностью удовлетворять чью-то страсть и так же принимать наказания, хотя и был весь преисполнен любви и смирения. Свой короткий срок в городке Дмитрий провел у позорного столба на Позорищной площади, все время ожидая, когда его в очередной раз погонят на «вертушку».

Розалинда тоже напрочь лишена была хоть какого-то самообладания, присмирить ее могли разве что тугие наручники.

Оба они надеялись, что городок своими грозными порядками изничтожит все их страхи и они научатся наконец служить с тем изяществом и совершенством, что так восхищало их в других.

Что же касается Красавицы, то, почти как Елена, она казалась чрезвычайно загадочной и необычной особой. С виду холодно-равнодушная, но невообразимо манящая. Всегда задумчивая и непокорная. Долгими темными ночами в море я то и дело сквозь решетки наших клеток ловил на себе ее внимательный взгляд, видел какую-то странную озадаченность на ее сосредоточенном личике. Встретившись со мной взглядом, она мгновенно расцветала в улыбке.

Когда Тристан как-то раз безутешно разрыдался, она лишь тихо сказала в его защиту:

– Он очень любил своего господина, – и легонько пожала плечами, находя это, конечно, печальным, но отнюдь не недоступным пониманию.

– А ты любила кого-то из господ? – спросил я у нее однажды ночью.

– Нет. По-настоящему нет… Только таких же, как я, рабов… – и так провокационно глянула на меня, что мой приятель разом всколыхнулся.

В этой девушке было что-то дикое, необузданное, что-то чистое и нетронутое, несмотря на всю ее кажущуюся искушенность.

Однако то и дело Красавица, казалось, пыталась разобраться в природе своей непокорности.

– А что ты разумеешь под тем, чтобы их любить? – спросила она однажды. – Что означает: всем сердцем отдаться господину? Наказания – да, люблю. А вот какого-то конкретного господина или госпожу… – в ее глазах вдруг промелькнул испуг.

– И это не дает тебе покоя, – посочувствовал я.

Да, долгие ночи на море всем нам пошли на пользу. Эта изоляция от мира позволила нам многое рассудить и взвесить.

– Знаешь, я страстно жажду того, чего не имею, – прошептала Красавица. – Я отвергаю это, но всей душой желаю. Может быть, это просто потому, что я пока что не встретила своего настоящего господина или госпожу…

– А как же кронпринц? Ведь это он привез тебя в королевство? Несомненно, он был для тебя поистине великолепным господином?

– Ну, не таким уж и великолепным… – рассеянно ответила она. – Я его почти и не помню. Видишь ли, он был мне совсем неинтересен… А что бы произошло, окажись я в руках того хозяина, который бы полностью мною завладел? – Она бросила на меня быстрый взгляд. Ее глаза странно заблестели, словно обнаружили вдруг целый мир новых возможностей.

– Этого я не могу тебе сказать, – сказал я, от ее слов внезапно испытав чувство потери.

Вплоть до этого момента я не сомневался, что любил свою госпожу, леди Эльверу. Но теперь я вовсе не был в этом так уверен. Может, Красавица говорила о некой более глубокой, все затмевающей, беспредельной любви, которой еще не довелось мне испытать?

Как бы то ни было, точно я знал то, что Красавица меня «зацепила». Мне интересна была эта девушка, лежащая на шелковой постельке всего в одном дыхании от меня. В полусумраке каюты ее обнаженные ручки и ножки вырисовывались безупречным скульптурным совершенством, в глазах скрывалось множество недосказанностей и тайн.

И все ж таки при всех наших различиях, несмотря на все наши проникновенные беседы о любви, мы были истинными рабами, рабами по призванию. И это бесспорно.

Годы службы у королевы многое открыли в нас самих, необратимо изменив всех нас. Несмотря на все страхи и противоречия, мы уже не были теми, что поначалу, пугливыми и робкими существами. Мы выплыли – каждый своим собственным путем – в затягивающий своим вихрем поток чувственных мук и наслаждений.

И лежа сейчас в каюте наедине со своими мыслями, я пытался осознать, в чем основные различия между замковой жизнью и жизнью в городке, и угадать, что сулит нам нынешний плен в султанате.

В замке я прослужил целый год, будучи личным невольником строгой леди Эльверы, которая взяла за правило пороть меня каждое утро за завтраком. Это была гордая и чрезвычайно тихая, молчаливая леди с синевато-серыми глазами и волосами цвета воронова крыла, которая часами просиживала, склонясь над тончайшей вышивкой. После экзекуции я неизменно целовал ее туфельки в знак признательности за порку, рассчитывая хоть на толику похвалы – что я достойно вынес все удары или что я по-прежнему красив и мил. Но что там! От леди Эльверы редко когда удавалось услышать хоть слово. Она вообще крайне редко отрывала взгляд от иглы.