Литмир - Электронная Библиотека

Ну, и теперь я самым честным трудом зарабатываю себе хлеб мой насущный, – стрижкой этого чистокровного английского барана.

Когда я чуть не выбил ему глаз, он дал мне сто долларов. За разбитое ребро я получил полтораста. За каждый выбитый зуб – по пятьдесят долларов.

– А за расквашенный сегодня нос сколько вы получили с него?

– О мистер Джон! Расквашенный нос – это чистейшие пустяки! От каждого раза я получаю только по десять долларов. Так что сегодняшний день, положим, не пропал даром, но и не дал мне порядочного заработка.

– Но что же вы делаете с заработанными вами столь оригинальным способом деньгами?

– Я? Я посылаю их моей матери. Знаете, моя старушка весь свой век мечтала о том, чтобы остаток жизни прожить не в наемной квартире, а в собственном доме. Домовладельцы – это настоящие акулы, джентльмены! Ну, и теперь у моей матери, благодаря моим трудам и моему искусству, есть маленький, но уютный коттедж, поле, садик, огород – все как игрушечка!

И, кроме того, старушка может, посещая приходскую церковь, подносить маленькие подарочки господину пастору, может принимать участие в подписке в пользу общества утирания слез у малолетних глухонемых китайцев и так далее… Не правда ли, это очень трогательно?

И Сэнди Гук так лукаво подмигнул своим знакомым, что те не выдержали и расхохотались как сумасшедшие.

Тем временем из глубины зала, из какой-то боковой галереи, показалась странная и нелепая фигура неисправимого эксцентрика, лорда Вильмора.

Шагая деревянными шагами, он приблизился к группе охотников, смотревших на него во все глаза, внимательно оглядел их, потом потер себе руки и вымолвил спокойно и решительно:

– Знаю. Узнаю. Разбойники. Грабители.

Эти эпитеты относились к Джону и обоим трапперам.

Лорд Вильмор не мог забыть и простить честным охотникам того обстоятельства, что когда-то, несколько лет тому назад, они, нанявшись к нему в качестве проводников и помощников для охоты на бизонов, потом отказались возиться с ним из-за начавшегося восстания индейцев, чтобы принять участие в защите истребляемых краснокожими поселков пионеров.

Помня странности английского аристократа, попросту считая его маньяком и невменяемым, беглецы отнеслись очень равнодушно к тем эпитетам, которыми Вильмор их награждал, и только расхохотались, когда Вильмор обратился к настоящему бандиту с заявлением:

– Вы, мистер Гук, должны будете защищать меня от этих темных рыцарей больших дорог!

– Я? – отозвался бандит, подмигивая Джону. – С величайшим удовольствием, ваша светлость! Подержите-ка вы их тут, а я сбегаю за ближайшим полисменом, и мы их тут же повесим.

– Вешать их я не желаю! – смилостивился лорд. – Но они должны быть переданы законным властям для судебного разбирательства!

– Ладно, ладно, ваша светлость, – смеялся бандит. – Вот мы сейчас возьмем с них подписку о невыезде.

Вильмор милостиво изъявил свое согласие с этим предложением и уселся рядом с Сэнди Гуком.

Глава III

Каменная мышеловка

Монотонно и скучно тянулся этот день – первый день беглецов в недрах скалы, в «последнем убежище атапасков».

Предсказания молодой индианки не оправдались: вода разлившейся Волчьей реки не убывала, а, напротив, поднималась.

Потайной выход из пещеры через коридор, оказавшийся теперь залитым на протяжении не менее нескольких десятков метров, был закрыт, и беглецам оставалось только одно – отсиживаться в пещере.

Разумеется, очень скоро охотники, приученные своей полной приключений жизнью смотреть в глаза сторожащей их смерти, освоились с соседством нескольких сотен мумий индейцев и обращали на высохшие трупы столь же мало внимания, как и сама хозяйка этого подземного жилища, последняя из вымершего племени атапасков.

Только агент Джон Максим попрекнул бандита Сэнди Гука за его неуместную шутку, сказав:

– Неладно вы шутите, Сэнди!

– Почему это? – удивился бандит.

– Да так, вообще… Покой мертвых следовало бы уважать. А вы дергали мумию, как куклу, заставляли ее махать руками, трясти головой… Нет, неладно это вы сделали, Сэнди!

Но бандит не любил лазить за словом в карман и отпарировал выпад старого агента, заявив:

– Так, так… Извиняюсь, мистер Джон! Но, видите ли, я-то, собственно, тут решительно ни при чем. Просто, когда услышал звук шагов и ваши голоса, желая убедиться, что мне и полоумному лорду не грозит от пришельцев опасность, я забрался в тень, спрятавшись за одной из мумий, ничуть не желая этим оскорблять, как вы изволите выражаться, покой мертвых. Отношусь к этому покою с полным уважением.

Ну, и сидел бы я тут смирнехонько, слушая ваши интересные разговоры, покуда не настал бы вожделенный момент представить мою скромную персону вашему блестящему обществу. Но тут кому-то из вас пришла в голову дикая мысль предложить чарочку виски мумии вождя, за которой я скрывался. Разумеется, я воспользовался любезным предложением и заговорил от имени приглашенного.

Джон, как говорится, прикусил язык. Удар Сэнди Гука метко попал в цель.

Разговор не замедлил обратиться к другим темам, и очень скоро беглецы принялись толковать о странном поведении их гостеприимной хозяйки, молодой индианки.

Девушка эта, по виду полуребенок, была по-своему красива. У нее были пышные вьющиеся волосы, словно мантией прикрывавшие ее тонкие плечи, черты лица отличались известной правильностью, и только бронзовый цвет кожи выдавал ее индейское происхождение. Устроив в «последнем убежище атапасков» беглецов, индианка, казалось, перестала обращать на них внимание и занялась своими делами.

Пещера имела несколько отделений, своего рода ниш или побочных коридоров-тупиков, по-видимому, служивших для индианки в качестве ее спальни, кухни, туалета и так далее.

И вот, оставив гостей располагаться как им угодно и делать что им больше по душе, индианка удалилась в одно из этих помещений, откуда вышла только через полчаса, но вышла совершенно преображенная.

Она изменилась настолько, что беглецы с трудом узнали ее: изменились ее походка, ее манеры, ее костюм.

Она расчесала свои пышные волосы и заплела их в несколько десятков отдельных тоненьких кос, перевитых цветными ленточками и ремешками.

Вся эта масса косичек сдерживалась на голове подобием диадемы из массивного золота с какими-то иероглифами и изображениями птиц и зверей.

Плечи оказывались открытыми, равно как и обе руки, тонкие и нежные. Стан индианки облекало теперь одеяние из белой шерстяной ткани, украшенной опять-таки иероглифами и символическими рисунками.

Вместо мокасин ножки последней из атапасков были обуты в подобие сандалий.

Личико казалось словно побледневшим, поблекли алые уста, но глаза светились странным, мрачным огнем. И голос звучал глухо и трагически.

– Что с тобой, дитя? – спросил индианку агент.

– Я слышу голоса ушедших в страну теней! – отозвалась индианка, рассеянно оглядываясь вокруг.

– Кого это?

– Моих предков! Всего моего племени!

– Что ты выдумываешь?

– Я никогда ничего не выдумываю! – ответила девушка серьезно и печально. – Мой дед учил меня всегда говорить правду и стыдиться лжи, потому что ложь оскверняет уста, ее произносящие, а мои уста должны быть чистыми в смертный час.

– И что же тебе говорят эти фантастические голоса твоих предков, которые я считаю просто за шум в твоих ушах от прилива крови?

– Они зовут меня к себе! Они твердят, что пришел час, когда последняя из атапасков должна на крыльях смерти лететь в страну теней, чтобы присоединиться к ранее ушедшим туда атапаскам и вместе с ними принять участие в жизни на зеленых лугах Великого Маниту…

– Словом, эти голоса предрекают тебе смерть? Но ведь ты здорова! И мы с тобой! Если ты боишься чего-нибудь, то ведь мы мужчины. Мы будем защищать тебя и, покуда не ляжем все до последнего, не дадим тебя в обиду никому!

Девушка, глядя в неведомые дали затуманенным взором, пожала плечами.

6
{"b":"205810","o":1}