Темные, мрачные тени в мерцанье
свечей и ламп,
В пламени красном, в дыму
смоляном огромного факела
Тела на полу вповалку и на
церковных скамьях;
У ног моих - солдат, почти мальчик,
истекает кровью (раненье
в живот);
Кое-как я остановил кровотеченье
(он побелел, словно лилия);
Перед тем как уйти, я снова окинул
все взглядом;
Санитары, хирурги с ножами, запах
крови, эфира,
Нагроможденье тел в разных позах,
живые и мертвые;
Груды, о, груды кровавых тел - даже
двор переполнен,
На земле, на досках, на носилках,
иные в корчах
предсмертных;
Чей-то стон или вопль, строгий
докторский окрик;
Блеск стальных инструментов при
вспышках факелов
(Я и сейчас вижу эти кровавые тела,
вдыхаю этот запах);
Вдруг я услышал команду: "Стройся,
ребята, стройся!"
Я простился с юношей - он открыл
глаза, слегка улыбнулся,
И веки сомкнулись навек, - я ушел в
темноту,
Шагая сквозь мрак, шагая в шеренге,
шагая
По неизвестной дороге.
ЛАГЕРЬ НА РАССВЕТЕ, СЕДОМ И
ТУМАННОМ
Лагерь на рассвете, седом и
туманном,
Когда, проснувшись так рано, я
выхожу из своей палатки,
Когда бреду по утренней прохладе
мимо лазаретной палатки,
Три тела я вижу, их вынесли на
носилках и оставили без
присмотра,
Каждое накрыто одеялом, широким
коричневатым шерстяным
одеялом,
Тяжелым и мрачным одеялом,
закрывающим все сверху донизу.
Из любопытства я задерживаюсь и
стою молча,
Потом осторожно отворачиваю
одеяло с лица того, кто ближе;
Кто ты, суровый и мрачный старик,
давно поседевший,
с запавшими глазами?
Кто ты, мой милый товарищ?
Потом я иду ко второму - а кто ты,
родимый сыночек?
Кто ты, милый мальчик, с детской
пухлостью щек?
Потом - к третьему - лицо ни
старика, ни ребенка, очень
спокойное, словно из прекрасной
желто-белой слоновой
кости;
Юноша, думаю, что признал тебя, -
думаю, что это лицо -
лицо самого Христа,
Мертвый и богоподобный, брат всем
и каждому, он снова
лежит здесь.
КОГДА Я СКИТАЛСЯ В
ВИРГИНСКИХ ЛЕСАХ
Когда я скитался в Виргинских
лесах
Под музыку листьев, под ногами
шуршавших (была уже осень),
Я заметил под деревом могилу
солдата,
Он был ранен смертельно и
похоронен при отступленье - я
сразу все понял:
Полдневный привал, подъем! Надо
спешить! И вот надпись
Нацарапана на дощечке, прибитой к
стволу:
"Храбрый, надежный, мой хороший
товарищ".
Долго я стоял там и думал, а потом
побрел дальше.
Немало лет протекло с тех пор,
немало событий,
Но в смене лет, событий, наедине и
в толпе, я порой вспоминаю
Могилу неизвестного солдата в
Виргинских лесах, с надписью
краткой:
"Храбрый, надежный, мой хороший
товарищ".
КАК ШТУРМАН
Как штурман, что дал себе слово
ввести свой корабль в гавань,
хотя бы его гнало назад и часто
сбивало с пути,
Как следопыт, что пробирается
вглубь, изнуренный
бездорожною далью,
Опаленный пустынями,
обмороженный снегами, промоченный
реками, идущий вперед
напролом, пока не доберется
до цели, -
Так даю себе слово и я сложить для
моей страны - услышит ли
она или нет - боевую походную
песню,
Что будет призывом к оружью на
многие года и века.
ВРАЧЕВАТЕЛЬ РАН
<>
1
<>
Согбенный старик, я иду среди
новых лиц,
Вспоминая задумчиво прошлое,
отвечаю ребятам
На их: "Расскажи нам, дед", и
внемлющей мне молодежи
(Взволнован, ожесточен, я думал
забить боевую тревогу,
Но пальцы мои разжались, голова
поникла, - я снова
Стал раненым боль облегчать, над
мертвыми молча
скорбеть);
Скажи о военных годах, об их
неистовом гневе,
Об их беспримерных героях (иль
только одной стороны? Ведь
был так же храбр и противник),
Так будь же свидетелем вновь -
расскажи о двух армиях
мощных,
О войске стремительном, славном, -
поведай о том, что видел,
Что врезалось в память тебе. Какие
битвы,
Победы и пораженья, осады навек ты
запомнил?
<>
2
<>
О девушки, юноши, любимые и
дорогие.
От ваших вопросов опять в памяти
прошлое встало;
Вновь я, солдат, покрытый пылью и
потом, прямо с похода
Кидаюсь в сраженье и с криком
после удачной атаки
Врываюсь во взятый окоп." Но вдруг
словно быстрый поток
все уносит,
И все исчезает, - не вспомню о
жизни солдатской
(Помню, что было много лишений,
мало утех, но я был
доволен).
В молчанье, в глубоком раздумье,
В то время как мир житейских забот
и утех дальше несется,
Забытое прочь унося, - так волны
следы на песке смывают, -
Я снова вхожу осторожно в двери (и
вы все вокруг,
Кто б ни были, тихо идите за мной и
мужества не теряйте).
Неся бинты, воду и губку,
К раненым я направляюсь поспешно,
Они лежат на земле, принесенные с
поля боя,
Их драгоценная кровь орошает траву
и землю;
Иль под брезентом палаток, иль в
лазарете под крышей
Длинный ряд коек я обхожу, с двух
сторон, поочередно,
К каждому я подойду, ни одного не
миную.
Помощник мой сзади идет, несет
поднос и ведерко,
Скоро наполнит его кровавым
тряпьем, опорожнит и снова
наполнит.
Осторожно я подхожу, наклоняюсь,
Руки мои не дрожат при перевязке
ран,
С каждым я тверд - ведь острая боль
неизбежна,
Смотрит один с мольбой (бедный
мальчик, ты мне незнаком,
Но я бы пожертвовал жизнью для
твоего спасенья).
<>
3
<>
Так я иду! (Открыты двери времени!
Двери лазарета
открыты!)
Разбитую голову бинтую (не срывай,
обезумев, повязки!),
Осматриваю шею кавалериста,
пробитую пулей навылет;
Вместо дыханья - хрип, глаза уже
остеклели, но борется жизнь
упорно.
(Явись, желанная смерть! Внемли, о
прекрасная смерть!
Сжалься, приди скорей.)
С обрубка ампутированной руки
Я снимаю корпию, счищаю сгустки,
смываю гной и кровь;
Солдат откинул в сторону голову на
подушке,
Лицо его бледно, глаза закрыты (он
боится взглянуть
на кровавый обрубок,
Он еще не видел его).
Перевязываю глубокую рану в боку,
Еще день, другой - и конец, видите,
как тело обмякло, ослабло,
А лицо стало иссиня-желтым.
Бинтую пробитое плечо,
простреленную ногу,
Очищаю гнилую, ползучую,
гангренозную рану,
Помощник мой рядом стоит, держа
поднос и ведерко.
Но я не теряюсь, не отступаю,
Бедро и колено раздроблены,
раненье в брюшину.
Все раны я перевязываю спокойно
(а в груди моей полыхает
пожар).
<>
4
<>
Так в молчанье, в глубоком раздумье
Я снова по лазарету свой обход
совершаю;
Раненых я успокоить стараюсь
ласковым прикосновеньем,
Над беспокойными ночи сижу, есть
совсем молодые,
Многие тяжко страдают, - грустно и
нежно о них вспоминаю.
(Много солдат обнимало вот эту
шею любовно,
