Молодой кардинал, усердно поддакивая, несколькими поспешными штрихами начертал преувеличенно монументальную картину Монте-Кьярского порта, его оборонительных сооружений, металлических ворот, бойниц и бастионов, но прежде всего и главным образом — оснащения кораблей.

— Это впечатляющая картина, я еле успевал переводить взгляд, — добавил он. — Но там есть и своя слабина.

— Какая? — спросил папа.

— Его прекрасные галеры и шлюпки малоподвижны, потому что он не использует на них рабов.

— Не использует рабов? — удивился папа. — А кого же? Уж не вольных ли гребцов?

— Именно, — ответил молодой кардинал. — Он нанимает вольных гребцов, и у него с ними постоянные неприятности и стычки.

— Могу себе представить, — проговорил папа и задумался. — Ну тут уж ничем не поможешь. Как наместник Бога на земле, я несу ответственность за все правоверное человечество, и мой долг с корнем выкорчевать и выкинуть вон дерево, хоть и прелестное, и прекрасное, и потому приятное моему взору, но опасное непомерной смелостью своего роста. Человек во мне сокрушается об этом поступке: но в остальном и радуюсь, что с соизволенья Господа, чьим наместником я являюсь, меня осенила мысль, каким образом обставить дело, чтобы Петр был обезврежен, а Мое Святейшество остались в стороне.

Резко дернув за шнурок звонка, он позвонил. Сей же миг в приемную вошел красивый молодой кардинал в красной мантии, перехваченной золотой цепью, — личный секретарь папы.

— Жду указаний Вашего Святейшества, — сказал он.

— Настало время, — проговорил папа, — осуществить новый и важный шаг в наших дружественных отношениях с султаном, установленный в позапрошлом году, и вознаградить его за посольства мира. Так вот, я велю вручить ему письмо, в котором со всем многословием, заменяющим этим язычникам учтивость, пожелаю ему здоровья и так далее и тому подобное, впрочем, вы уж сами подыщите подходящие формулировки, а потом, как бы между прочим, чтобы проявить свою добрую волю, обратите его внимание на тот факт, что один фанатический недруг Османской империи, граф ди Монте-Кьяра, владелец острова неподалеку от нашего города Римини, строит в своем порту военный флот, с помощью которого злоумышляет нанести еще один удар по морским силам султана возле Леванте. Подчеркните, что этот авантюрист действует на свой собственный страх и риск, без нашего соизволения и содействия, и что, хотя остров Монте-Кьяра находится в территориальных водах папского государства, я не стал бы считать нарушением наших дружественных договоров, если бы султан почел настоятельно необходимым ради безопасности своей империи с упомянутым авантюристом расправиться и подавить зло в самом зародыше.

Папский секретарь, сделав пометки золотым грифелем на восковой дощечке, опустил руки и поклонился.

— Ваше Святейшество приказали, и желание Вашего Святейшества будет исполнено, — сказал он.

Папа, прищурив глазки, взглянул на молодого кардинала Гамбарини.

— Ты доволен? — спросил он.

— Я восхищен и потрясен мудростью и, осмелюсь выразиться, профессиональным дипломатическим искусством Вашего Святейшества. Это и в самом деле единственный способ расстроить замыслы Куканя и обезвредить его, причем, даже оставшись в живых, он никогда не догадается, кто это учинил.

— Что для тебя, cardellino, очень важно, могу себе представить, — произнес папа и обратил взгляд на препоясанного золотой цепью секретаря, который все еще стоял возле его кресла. — Что-нибудь еще? — спросил он.

— Не желают ли Ваше Святейшество, — спросил секретарь, — чтобы к письму был присовокуплен еще и подарок?

— Разумеется, — согласился папа. Он немного подумал и протянул секретарю перстень Борджа, который до сих пор держал в руке. — Наверное, это будет то, что нужно, — сказал он, выражаясь все еще на своем сиенском наречии.

Молодой кардинал, ужаснувшись и не в силах овладеть собой, прошептал побледневшими губами:

— Это… это означает, что…

— Что «это», cardellino? — переспросил папа. — Что ты тут блеешь? Не хочешь ли ты сказать, что перстень твой? Ошибаешься, дружочек. Если мне не изменяет память, свою кардинальскую шапку ты получил за то, что все наследство, доставшееся тебе после отца, передал Святому престолу. А перстень, если я не ошибаюсь, составляет часть этого наследства. Или нет? Может, ты сэкономил на своем нищенском жалованье и купил его, когда уже стал кардиналом?

Убитый горем, молодой кардинал сокрушенно молчал и краснел.

— Ну так как? — настаивал папа. — Получил ли ты его в наследство от отца или приобрел на свои скромные сбережения?

— Получил в наследство, — подтвердил молодой кардинал. — Однако я полагал… позволил себе предположить…

— Что ты позволил себе предположить?

— Что договор, о котором сейчас упомянули Ваше Святейшество, касался лишь недвижимого имущества, — ответил молодой кардинал.

— А я позволяю себе предположить, что он касался всего, в том числе и движимого имущества, — сказал папа. — А если я, как наместник Бога на земле, что-либо предполагаю, то это уже не предположение, но реальность.

— Уверяю Ваше Святейшество, это недоразумение, наверное, я необдуманно и сбивчиво выразился, — произнес молодой кардинал. — Речь сейчас не о том, что представляет для меня этот перстень, — сейчас меня беспокоит лишь то, что если бы Кукань увидел этот перстень на руке султана, и если бы султан, упаси Боже, сверх того еще рассказал, что получил его от Вашего Святейшества, Кукань легко свел бы все воедино и догадался, что случилось и как, и…

— … и кто его еще раз, не помню уж — в который, предал, — договорил папа. — Но успокойся, дружок. Во-первых, невозможно представить, что бедняга Кукань из этой несчастной истории выйдет целым и невредимым, но если он все-таки останется в живых, я, даже призвав на помощь всю свою фантазию, не могу вообразить, каким образом он может встретиться с султаном, а тот — в довершение всего — примется рассказывать ему о происхождении своих драгоценностей.

Но даже если по неисповедимому самоуправству судьбы нечто подобное случится, ceterum autem censeo [15] , ты это, мерзавец, вполне заслужил.