На комоде стояло небольшое зеркальце. Девушка взглянула на свое отражение и откинула волосы со лба. Ей было очень жаль, что пришлось так коротко остричь их. Прежде они доходили ей до талии и вызывали всеобщее восхищение. Она была брюнеткой, как и мать, но в ее темных локонах порой вспыхивали золотые огоньки, которые она унаследовала от своего рыжеволосого отца и которые были видны лишь тогда, когда она резко поворачивала голову или когда на ее волосы падал яркий солнечный свет или отблески пламени.

Вентура достала ленту из комода и перевязала ею волосы на затылке. Теперь она была совсем готова.

Она окинула взглядом свое имущество: соломенный тюфяк, на котором она спала последние полгода, скамеечку, на которой она провела много долгих часов, погруженная в молитвы. Наконец-то ее молитвы были услышаны. Ей представилась возможность покинуть этот убогий мирок, где царили нищета, голод и одиночество. Может быть, она покидала его и ненадолго. Если ее секрет раскроют, ей придется вернуться. Но по крайней мере, на несколько дней, а может быть, и недель она вырвется отсюда.

Девушка на секунду опустилась на колени, перекрестилась и произнесла молитву. Потом достала из верхнего ящика комода шкатулку. Это была очень изысканная вещица, украшенная тонкой резьбой и перламутровой инкрустацией. В центре мелким жемчугом была выложена монограмма.

Если бы Вентура вздумала продать эту шкатулку, то могла бы выручить довольно приличную сумму. Но эта вещь принадлежала ее матери.

«Ты никогда не должна расставаться с этой шкатулкой, Вентура, — не раз говорила та. — Ты поняла меня? Что бы ни произошло, ты должна сохранить ее».

Она сказала это вскоре после того, как умер отец Вентуры и они были вынуждены продать маленький домик, в котором жили, и снять комнатушку на грязной улочке в бедном квартале города. Но кое-что из своих вещей они взяли с собой.

А после смерти матери Вентура понемногу распродала все, кроме комода и скамеечки для молитв, на которые никто не польстился. Не раз ее охватывало искушение продать и шкатулку. Часто по ночам, когда девушка не могла заснуть от голода и все ее тело ломило от непосильной работы, она думала о том, как глупо хранить эту бесполезную безделушку, которой следовало бы красоваться на туалетном столике какой-нибудь знатной дамы.

Но потом, вспоминая слова матери, Вентура понимала, что, как бы отчаянно ни нуждалась в деньгах, она никогда не расстанется с этой шкатулкой.

Вентура посмотрела на нее. Она возьмет ее с собой в Мадрид. Может быть, она принесет ей удачу. Может быть, в Мадриде ей предстоит узнать, что означали странные слова матери, сказанные ею перед смертью.

Вентура снова вспомнила ту ужасную сцену на рыночной площади, когда лошади графини д'Ардиса понесли и стали дико метаться из стороны в сторону, сбивая на полном скаку палатки, опрокидывая прилавки и круша все, что попадалось на их пути.

Никто не знал, что напутало их. На площади царило привычное оживление, бойко шла торговля, отовсюду слышались зазывные крики продавцов, пытающихся соблазнить прохожих своим товаром, а через мгновение началось настоящее светопреставление. Какой-то мужчина упал, остальные бросились врассыпную. Вентура, разглядывавшая книги на лотке, обернулась и увидела, что лошади во весь опор несутся прямо на ее мать.

Не успела Вентура даже вскрикнуть, как тяжелые копыта обрушились на спину бедной женщины, пытавшейся спастись бегством, и та рухнула на землю прямо под колеса кареты.

Вентура кинулась к матери, с трудом пробираясь сквозь толпу. Когда она наконец опустилась рядом с ней на землю и положила ее голову к себе на колени, несчастная открыла глаза и, сделав неимоверное усилие, шевельнула побелевшими губами.

«Отправляйся… в Мадрид… — пробормотала она таким тихим и прерывающимся голосом, что Вентура едва могла разобрать слова. — Передай… письма…»

В этот момент по ее телу пробежала судорога, она запрокинула голову и осталась недвижима. Ее губы были полураскрыты, словно то имя, которое она собиралась произнести, умерло на ее устах вместе с ней.

Вначале Вентура была слишком убита горем и не могла думать ни о чем другом, кроме гибели матери. Она остро ощущала свое одиночество. Но спустя какое-то время девушка взяла себя в руки и принялась искать письма.

Но какие письма? И где ее мать могла их спрятать? Она обыскала всю комнату. Писем нигде не было. Что же в таком случае имела в виду ее мать? Вентура не имела ни малейшего представления. Ее мать почти никогда не говорила о Мадриде, лишь иногда рассказывала дочери забавные истории о веселых и шумных fiestas[13], на которых ей довелось побывать в молодости.

Только оставшись совсем одна, Вентура начала понимать, как мало она знала о своей матери. С безграничной детской верой она воспринимала своих родителей как нечто само собой разумеющееся и никогда не интересовалась их прошлым. Она знала, что ее отец — повстанец; он неоднократно рассказывал ей о своем родовом замке в Шотландии и говорил о своей преданности дому Стюартов.

О прошлом своей матери она не знала ничего, даже не имела понятия, какую мать носила фамилию до замужества.

Поддавшись внезапному порыву, Вентура сняла со старой, обшарпанной стены маленькое распятие и положила его в шкатулку. Она сказала себе, что оно было самым дорогим из всех сокровищ, которые когда-либо побывали в этой шкатулке. И в то же время, как настоящая женщина, она не могла не мечтать о бриллиантовых ожерельях, сверкающих перстнях и браслетах из драгоценных камней.

Потом, вспомнив о том, что ей вряд ли когда-нибудь доведется носить подобные украшения, она грустно пожала плечами и стала осторожно спускаться по шаткой приставной лестнице, стараясь не испачкать и не порвать свой роскошный бархатный костюм.

Сеньор Падилла ждал ее во внутренней комнате позади своей лавки. При ее появлении он издал удивленное восклицание, а потом восторженно хлопнул в ладоши.

— Потрясающе! — объявил он. — Невероятно! Вы выглядите как настоящий юный дворянин. Я никогда не узнал бы вас, сеньорита!

Вентура поспешно приложила пальчик к его губам.

— Тише! — сказала она. — Никто не должен ничего знать. В этом городишке слухи распространяются молниеносно. Всегда найдутся желающие сообщить милорду или кому-нибудь из его слуг, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю. Вы послали за Минито?

— Я велел мальчишке передать Минито, что его ждут в «El Gallo de Oro». Я просил сказать, что если он хочет заполучить в клиенты очень важного джентльмена, почти такого же важного, как сам король, то должен быть там не позднее чем через двадцать минут. — Сеньор Падилла хмыкнул. — Минито очень жадный. Он будет там вовремя.

— Это было очень умно с вашей стороны, — улыбнулась Вентура. — Я и сама уже подумала о том, что Минито вовсе ни к чему появляться здесь и тем более видеть нас вместе. Он не должен знать, что мы с вами как-то связаны.

— Не беспокойтесь понапрасну, — сказал сеньор Падилла. — Минито думает только о золоте. Это один из тех людей, у которых голова постоянно занята лишь мыслями о собственном кошельке.

Вентура рассмеялась, потом снова сделалась серьезной.

— А теперь, сеньор, я должна проститься с вами.

— Храни вас Бог, дитя мое, — ответил он. — Я буду часто думать о вас. Может быть, когда-нибудь вы вернетесь.

— Я буду вам писать, — пообещала Вентура. — Я знаю, что вы неграмотны, поэтому прошу вас, чтобы с просьбой прочесть мои письма вы обращались только к священнику, и ни к кому другому, — это может оказаться небезопасным.

— Я стану молиться за вас, — с чувством произнес сеньор Падилла; его глаза наполнились слезами, одна слезинка даже скатилась по его толстой щеке. — Прощайте, маленькая Вентура! Я не сделал для вас всего, что мог, потому что я такой бесхарактерный и трусливый человек. Но я отчаянно боюсь свою жену — я, такой большой и сильный, боюсь эту маленькую костлявую длинноносую женщину. Если бы не это, я принял бы вас в семью и воспитывал бы, как собственную дочь. Вам не пришлось бы унижаться до тяжелой и грязной работы.