– Так вот, почему меня вы подозреваете черт знает в чем, а своего соседа с девятого этажа даже на секунду не заподозрили в неверности жене, которая, как вы считали, сидит с ребенком на даче? Ведь роза могла предназначаться и не ей.

– Вы слишком циничны, Глеб.

Захаров аккуратно поставил Таню на ноги перед ее дверью, продолжая, однако, поддерживать под руку, пока та искала в сумке ключи.

– Просто я не верю в идеальный брак.

– И я не верю. По-моему, высказывание Оскара Уайльда об идеальном муже вполне можно распространить и на идеальный брак. Это тоже нечто ненастоящее. «То, чего и нет на этом свете, а разве что на том», – процитировала она любимую пьесу3. – Господи! Да где же эти чертовы ключи? Что касается Макса, то, во-первых, он всегда дарит жене именно такие розы. Во-вторых, она потрясающе красива. Я вас уверяю, Глеб, увидев Леру однажды… Вот они! Уж ее вы бы точно никогда не забыли. И в-третьих, они поженились всего года полтора назад, а он, между прочим… ну вот, заходите… влюбился в нее еще на первом курсе.

– О господи! В кого я только не был влюблен на первом курсе!

– Я наслышана, – ехидно вставила Таня, скидывая наконец бывшие свои любимые итальянские туфли. – Не жениться же, в самом деле, на всех!

– А кто вообще женится на первом курсе? То есть с некоторыми такая неприятность случается, однако ваши соседи тоже не из их числа. Полагаю, они примерно ваши ровесники и первый курс окончили довольно-таки давно.

– Вы, Глеб, правы, с Максом мы примерно ровесники, и на первом курсе он учился давно. А Лера тогда только что окончила университет и преподавала у него английский.

– Н-да, пожалуй, этот случай не совсем ординарный, – признал Захаров, проходя на кухню вслед за Таней. – Мне, однако, хотелось бы вернуться к вопросу о моей репутации, к тому, о чем это вы наслышаны. И, кстати сказать, от кого.

– А-а, пожалуйста. Я не раз слышала, как своими впечатлениями о вас делился кое-кто из наших преподавателей. Начиная с первого курса…

– Преподавателей или преподавательниц? – уточнил Захаров.

– Это имеет значение?

– Возможно.

– Вам виднее. – Таня не смогла удержаться ни от двусмысленной реплики, ни от такой же двусмысленной улыбки.

Включив кофеварку, она нырнула в холодильник, и теперь оттуда торчала лишь ее обтянутая короткой юбкой попка. При желании, впрочем, можно было увидеть и стройные Танины ножки.

– Кажется, это была Наталья Леонидовна Герен, – донеслось из холодильника.

– Наталья Леонидовна?.. – Голос Захарова завис на высокой вопросительной ноте. Увлекшись созерцанием соблазнительных пропорций своей собеседницы, на мгновение он утратил нить разговора, но тут же ее и нашел. – По прозвищу Кот Баюн? Помнится, она читала у нас средневековое искусство. Вообще-то милейшая женщина, голос такой тихий, обволакивающий. С утра на первой паре, когда все были совершенно сонные, он просто убаюкивал. Ко второй, однако, некоторые успевали выспаться, и тогда у них заметно повышалась сопротивляемость сонным чарам ее голоса. Наверное, потому ее лекции всегда были сдвоенными. Мне даже кажется, что на второй паре Наталья Леонидовна непременно повторяла основные положения, высказанные на первой…

– Насколько я поняла, Глеб, – снова донеслось из холодильника, – ваша сопротивляемость имела высокий уровень на протяжении обеих пар.

Разочарованно вздохнув, Таня выпрямилась. К сожалению, кусок сыра оказался пока единственным ее уловом. Интересно, чем она завтра будет кормить отца? Поймав вопросительный взгляд Захарова, она пояснила:

– Наталья Леонидовна упоминала как-то, что на первой паре вы обнимали одну девушку, а на второй гладили коленку уже другой девушке.

– Я?! Ну-у… может быть… Только это никак не могло быть на первом курсе…

– Правда? – рассеянно переспросила Таня, открывая подвесной шкаф. Там, слава богу, обнаружились конфеты и немного печенья.

– Угу, средневековое искусство читают все-таки уже на третьем.

– Принципиальная разница. – Черт, придется прямо с утра бежать в магазин! – Ладно, Глеб, давайте пить кофе.

На следующее утро в девять двадцать мрачная Таня вышла из супермаркета. Если через десять минут она не окажется в метро хотя бы на эскалаторе, а она там ни за что не окажется, то опоздает. Опаздывать на встречи, которые сама же назначала, она терпеть не могла, даже если речь шла о студентах-практикантах. В этом году на нее как раз навесили трех человек из родной Академии. И практика у них начинается именно сегодня. Ну ладно, если вдруг паче чаяния попадутся пунктуальные, придется им подождать.

Она была обвешана сумками, как вьючный верблюд. Или как вьючная лошадь. Прикинув, какое из этих сравнений подходит больше, Таня не смогла отдать предпочтение ни одному. Нет, это решительно невозможно! Таскать на себе такое количество поклажи! Если бы не навязчивая идея родителей, что она плохо питается, она ни за что не стала бы закупать всю эту снедь, ведь отец ее в еде весьма умерен.

Из-за тяжелых сумок, которые Таня тащила, она и сама еле тащилась. Идея сбегать в супермаркет с утра, прямо к его открытию, сегодня уже не казалась столь удачной, как накануне. Просто вчера вечером ей ужасно не хотелось никуда идти, хотя она распрекрасно успела бы – «чашечка кофе» с Захаровым много времени не отняла.

За кофе они вели непринужденную светскую беседу: поболтали немного об Академии, вслед за Натальей Леонидовной Герен вспомнили и некоторых других преподавателей. Ни о современном градостроительстве, ни о Таниной статье не говорили вовсе. До тех пор, пока речь не зашла о Николае Николаевиче Головине, читавшем у них историю архитектуры.

– Между прочим, Таня, помните наш разговор о рекламе? Так вот, сославшись на вашу статью, Головин помог сегодня Линденбауму заключить отличный контракт, – весело сообщил Захаров.

Она была совершенно ошарашена, чуть кофе на себя не пролила.

– Как это? – Ей все-таки удалось донести чашку до блюдца, только чуть-чуть горячей жидкости попало на пальцы. – Черт!

– Обожглись? – Выдернув Таню из-за стола, Захаров потащил ее к мойке. – Давайте-ка руку под холодную воду! Да перестаньте же упираться! Что вы все время упираетесь?

– Ничего я не упираюсь, – огрызнулась Таня, подставляя пальцы под холодную струю. – О господи! Все в порядке! Скажите лучше, при чем здесь Головин и при чем здесь моя статья?

– Ладно, удовлетворю ваше любопытство, – усмехнулся Захаров, протягивая ей полотенце. – Сегодня утром Витька отправился в Петергоф, чтобы посмотреть участок под застройку. Там же он должен был встретиться с нашим потенциальным заказчиком. Дело в том, что мы получили весьма выгодное предложение, но…

Далее он объяснил, в чем заключалось это «но».

Втолковать клиенту, что тот не прав, бывает непросто, однако на сей раз эта задача показалась Линденбауму в принципе невыполнимой. Он и так сверх всякой меры был загружен работой, а тут еще домашние проблемы навалились… В общем, примерно через полчаса абсолютно неконструктивного разговора он, к большой своей досаде, начал понимать, что только зря теряет время.

Еще минут пятнадцать спустя терпение его иссякло совершенно. Как ни жаль было терять выгодный заказ, но времена бесправной архитектурной молодости давно миновали и за что попало их мастерская больше не хваталась.

Открыв было рот, чтобы решительно отказаться от заказа, Линденбаум, однако, не произнес ни слова. Рот его так и остался слегка приоткрытым. Дело в том, что именно в этот драматический момент он заметил приближающегося легкой трусцой профессора Головина. А следом за ним с вывалившимся наружу языком семенил на коротких лапках складчатый симпатяга, породу которого Линденбаум определить затруднился, поскольку в собаках совершенно не разбирается.

Что Петербург город маленький, все давно знают4, о Петергофе и говорить нечего, поэтому случайная встреча с проживающим там знакомым едва ли может кого-то удивить. Собственно, Линденбаум особенно и не удивился, его замешательство имело иную причину.