– По-видимому, придется мне пить пустой кофе. – Он взглянул на бокал с виноградным соком, который несколько минут назад принесли Джеймсу Хоудену. – Вот вы можете не волноваться. У них, наверное, галлоны этого добра.

А генерал-губернатор возмущенно пробормотал:

– Я за это сниму с кого-нибудь скальп.

– Успокойся, Шелдон. – Хозяин и хозяйка по-прежнему говорили шепотом, не думая о том, что забавляют этим окружающих. – Такое случается, и ты знаешь, что надо быть осмотрительнее с прислугой.

– Да плевал я на прислугу!

Натали Гриффитс терпеливо произнесла:

– Я подумала, что тебе надо об этом знать. Но я сама со всем разберусь, дорогой.

– Вот и прекрасно. – Его превосходительство с облегчением и любовью улыбнулся жене, и они вернулись к камину.

– Sic transit gloria[4]. Человеку, который отдавал команды тысяче аэропланов, не пристало ругать судомойку.

Это было произнесено резко и чересчур громко. Премьер-министр нахмурился.

А произнес это Харви Уоррендер, министр по вопросам гражданства и иммиграции. Он стоял сейчас возле них – высокий плотный мужчина с редеющими волосами и громовым басом. Он, по обыкновению, был дидактичен – наверное, сохранил эту манеру с тех лет, когда, прежде чем перейти в политику, был профессором в колледже.

– Притормози, Харви, – сказал Артур Лексингтон. – Ты топчешь царственную особу.

– Порой, – ответствовал ему Уоррендер, немного понизив голос, – я возмущаюсь, когда мне напоминают, что шишки всегда выживают.

Повисло неловкое молчание. Все поняли, на что он намекал. Единственный сын Уоррендера, молодой офицер авиации, героически погиб во Второй мировой войне. И отец продолжал гордиться сыном, как продолжал и горевать по нему.

Несколько человек могли бы легко парировать его высказывание о шишках. Генерал-губернатор храбро воевал в двух войнах, и Крест Виктории не давали по пустякам… Смерть и жертвы в войне не знают ни рангов, ни возраста…

Все решили, что лучше промолчать.

– Что ж, займемся чем-то другим, – весело произнес Артур Лексингтон. – Господин премьер-министр, Харви, извините меня. – Он поклонился и направился через зал к своей жене.

– Почему это у некоторых людей определенные темы вызывают смущение? – спросил Уоррендер. – Или у памяти есть свой срок?

– Я думаю, тут имеет значение главным образом вопрос времени и места.

У Джеймса Хоудена не было желания продолжать разговор на эту тему. Ему иной раз хотелось избавиться от Харви Уоррендера в качестве члена правительства, но были причины, по которым он этого сделать не мог.

Стремясь переменить тему разговора, премьер-министр произнес:

– Харви, я хотел поговорить с вами насчет вашего департамента. – Он понимал, что нехорошо использовать праздничную атмосферу для дела. Но последнее время ему приходилось откладывать многое из того, что лежало на его столе, из-за более срочных дел. Одним из таких дел была иммиграция.

– Я должен гордиться или огорчаться, что вы намерены устроить мне выволочку? – В вопросе Харви Уоррендера была легкая враждебность. Бокал вина, который он держал в руке, был явно не первым.

А Хоуден вспомнил о разговоре, который был у него два-три дня назад с главой партии, когда они обсуждали текущие политические проблемы. Брайан Ричардсон сказал тогда: «Из-за департамента по иммиграции у нас постоянно плохая пресса, а, к сожалению, это одна из немногих проблем, которая понятна избирателям. Вы можете сколько угодно менять тарифы и банковские ставки, но это почти не повлияет на голоса. А вот стоит в газетах появиться фотографии депортируемой матери с ребенком, как это было в прошлом месяце, и партии приходится поволноваться».

На миг Хоуден почувствовал вспышку гнева от того, что ему надо заниматься мелочами, тогда как – особенно в данный момент – более крупные и жизненно важные проблемы требовали всего его внимания. А потом мелькнула мысль, что политикам всегда приходится сочетать дела домашние с крупными проблемами. И часто способность никогда не упускать малое среди большого является ключом к власти. А иммиграция была предметом, всегда волновавшим его. Тут столько граней, окруженных как политическими провалами, так и плюсами. И самое трудное решить, какая грань что принесет.

Канада по-прежнему была для многих землей обетованной, и, пожалуй, такой и останется, поэтому всякое правительство должно крайне осторожно регулировать потоки иммигрантов в свою страну. Слишком много иммигрантов из одного источника и слишком мало из другого могли изменить на протяжении одного поколения баланс власти. «В известном смысле, – думал премьер-министр, – у нас есть своя политика апартеида, хотя, по счастью, барьеры расы и цвета кожи установлены у нас благоразумно и действуют за пределами наших границ – в канадских посольствах и консульствах. И сколь бы они ни были резко очерчены, у себя дома мы можем делать вид, что их не существует».

Некоторые люди в стране – и он это знал – хотели бы, чтобы было больше иммигрантов, а другие – меньше. Группа, выступающая за «больше», состояла из идеалистов, готовых широко распахнуть двери всем желающим, и предпринимателей, ратующих за увеличение рабочей силы вообще. А возражения против иммиграции обычно поступают от профсоюзов, начинающих кричать о безработице всякий раз, когда возникает вопрос об иммиграции, и не желающих признать тот факт, что безработица в известной мере является необходимым фактором экономики. Этого же придерживаются англосаксы и протестанты, поразительное число которых возражает против «слишком большого числа иностранцев», в особенности если иммигранты являются католиками. И правительству часто приходится выступать в роли канатоходцев, чтобы избежать отделения одной части или другой.

Премьер-министр решил, что настал момент сказать все напрямик.

– У вашего департамента, Харви, плохая пресса, и я считаю, что в значительной мере по вашей вине. Я хочу, чтобы вы крепче держали в руках вожжи и перестали позволять вашим чиновникам поступать как им вздумается. Смените несколько человек, если надо, даже среди ответственных работников – мы не можем выгнать чиновников, но у нас достаточно полок, на которые мы можем их пересадить. И, ради всего святого, не давайте газетам сообщений о спорных ситуациях с иммигрантами! Взять хотя бы эту историю прошлого месяца – женщину с ребенком.

– Эта женщина держала бордель в Гонконге, – сказал Харви Уоррендер. – И у нее венерическая болезнь.

– Возможно, это не лучший пример. Но было множество других, и когда подобные случаи происходят, правительство выглядит по вашей милости безжалостным чудовищем, наносящим ущерб всем нам.

Премьер-министр произнес это спокойно, но с нажимом, не спуская глаз с собеседника.

– Мой вопрос, – сказал Уоррендер, – явно получил ответ. Одобрение не стоит в повестке сегодняшнего дня.

– Речь идет не об одобрении или порицании, – резко произнес Джеймс Хоуден. – Речь идет о политически правильном решении.

– А вы всегда лучше меня принимали политические решения, Джеймс. Так? – Уоррендер, прищурившись, поднял глаза к потолку. – Если б было иначе, я мог бы стать главой партии вместо вас.

Хоуден на это не реагировал. Его собеседник был явно под парами.

– Мои сотрудники просто проводят в жизнь существующий закон, – сказал Уоррендер. – И я считаю, что они хорошо работают. Если вам это не нравится, почему бы нам не собраться и не изменить Акт об иммиграции?

Премьер-министр подумал, что зря он выбрал это время и место для такого разговора. И, стремясь закрыть тему, он сказал:

– Мы не можем этого сделать. В нашей программе по законотворчеству слишком много других вопросов.

– Чепуха!

Словно кнут щелкнул в зале. На секунду воцарилась тишина. Все головы повернулись. Премьер-министр увидел, как генерал-губернатор посмотрел в его сторону. Затем разговоры возобновились, но Хоуден чувствовал, что все прислушиваются.