– Ах да, мисс Скарлетт О’Хара! – Ретт с радостью оставил больную тему. – Прошлой весной, пока чарльстонцы были заняты подготовкой к войне, я покупал в Джорджии хлопок. Меня пригласили на пикник на плантацию одного местного заправилы. Сказали, что его сынок женится на кузине из Атланты. Эти сельские аристократы стараются не вносить в семью свежую кровь. Мне понравился Джон Уилкс, но Эшли, его сын, оказался настолько чистенький, что аж скрипел. Мисс Скарлетт О’Хара была там самой очаровательной девушкой, и она вбила себе в голову, что Эшли Уилкс должен жениться на ней вместо своей невесты! Джон, разыгралась настоящая любовная трагедия!

– Вопреки моим бесчестным намерениям, поскольку эта юная леди не смогла выйти замуж за Уилкса, то вышла за первого, кто оказался под рукой: брата невесты, Чарльза Гамильтона. – Батлер с сожалением покачал головой. – Какая потеря.

– Гамильтон? О’Хара? Семья из Джорджии? Рядом с Джонсборо?

– Та самая. Господи, как я завидую Чарльзу Гамильтону за ночи любви, что он провел с той несравненной девушкой, прежде чем уйти на войну. За море нежных слов. За долгие-долгие прощания.

– Чарльз Гамильтон мертв.

– Что?

– А вдова Гамильтон в Чарльстоне, гостит у своей тетушки Евлалии Уорд.

Ретт Батлер широко ухмыльнулся.

– Ну, Джон, вот это новости! В последнюю поездку я привез дочкам миссис Уорд французской парчи. Пожалуй, заеду к ним сегодня днем и посмотрю, что они из нее пошили.

Мирные граждане и новоявленные солдаты Конфедерации прогуливались вдоль больших черных пушек, установленных в чарльстонском Уайт-Пойнт-парке.

– А если из пушек начнут стрелять, мисс Скарлетт? – Присси отшатнулась от окна на втором этаже. – Повсюду большие пушки, в море федеральные корабли, и я боюсь, – она наморщила лоб, пока наконец не перескочила на нужную мысль, – боюсь за малыша Уэйда.

«Слава богу, он засыпает у нее на руках», – заметила Скарлетт О’Хара Гамильтон.

– А если мы с Уэйдом будем гулять, когда пальба начнется? Что, если прямо в гавань приплывут и из пушек стрелять будут? У маленького массы Уэйда душа уйдет в пятки!

Чарльстон, колыбель сецессии, остро реагировал на победы федералов.

Федералы хвалились:

– Есть пока такой Чарльстон, где восстание началось, и оно закончится там, где он когда-то был.

В прошлый декабрь пожар в самом центре города уничтожил восемь кварталов с церквями, домами и тем самым залом, где было принято решение отделиться. По городу шептались, что сожженный район предвещает будущее Чарльстона.

– Хоть бы федеральный флот вошел наконец в гавань, – сказала Скарлетт скорее себе, чем Присси. – Развеял бы скуку.

Она с неохотой несла бремя вдовства. Презирала тусклую траурную одежду, ненавидела свою вынужденную обязанность посыпать голову пеплом.

По крайней мере, в Чарльстоне она могла позволить себе лиловую окантовку на рукавах! На родной плантации Тара любой наряд, который не был совершенно отталкивающим, вызывал поспешный упрек матери, Эллен:

– Скарлетт, дорогая, люди могут неверно истолковать твои истинные чувства.

Ее истинные чувства…

Скарлетт угнетала чопорность. Кто это болезненное создание в черной вуали и плоской вдовьей шляпке? Разве эта карикатура – настоящая Скарлетт, самая веселая, самая очаровательная молодая женщина в округе Клейтон? Неужели она должна отказывать каждому кавалеру ради мертвого мужа, об утрате которого она сожалела меньше, чем о потере любимого пони? Чарльз Гамильтон был совсем мальчишка, а в постели – такой серьезный и скучный!

Жизнь ужасно несправедлива! Скарлетт должна притворяться, что ее сердце похоронено вместе с Чарльзом, тогда как она бредит Эшли Уилксом, мужчиной, за которого просто должна была выйти замуж. Эшли Уилкс… Его улыбка, томные серые глаза… В холодной вдовьей постели Скарлетт вновь и вновь оживляла в памяти каждый миг, проведенный вместе с Эшли, – прогулки по саду, напоенному ароматом роз, на плантации Двенадцать Дубов, его тихие любезные речи, разговоры о книгах, которые он читал, о великих полотнах, которые видел в Европе, веселые прогулки верхом по полям и лугам Джорджии. Их любовь была до того изысканна и нежна, что не нуждалась в словах, – пока не настал тот роковой день, когда произошла ссора в библиотеке: Скарлетт призналась ему в любви, а Эшли отверг ее, чтобы жениться на другой.

Ну что ж, прекрасно. Если уж он женится на этой мышке Мелани Гамильтон, тогда она приворожит ее наивного братца, Чарльза, и выйдет за него!

Спустя шесть месяцев Чарльз помер от дурацкой эпидемии в военном лагере, и Скарлетт, ждавшая ребенка, овдовела – пришлось ей обрядиться во все черное.

Скарлетт старалась горевать по Чарльзу. Очень старалась.

Беспокоясь за здоровье дочери, Эллен О’Хара отправила Скарлетт в Чарльстон погостить у тетушки, Евлалии Робийяр Уорд, надеясь, что смена обстановки улучшит ее душевное состояние.

Скарлетт возлагала надежды на Чарльстон, тот славился своими развлечениями. Однако там оказалось еще скучнее, чем дома.

Каждый день у Евлалии собирались подруги, чтобы обсудить мелкие городские сплетни и помериться родословными.

О матери Скарлетт в доме сестры вспоминали редко, а если кто-нибудь заговаривал об Эллен Робийяр О’Хара, о ней отзывались в тоне, припасенном для дамы, которая больна гораздо серьезнее, чем хотела бы думать.

Молоденькая Присси нянчилась с малышом Уэйдом усердней девочки, что носится со своей куклой.

– Слышите, как малышик посапывает? Просто чудо!

– А разве не все дети сопят? – вздыхала Скарлетт, спускаясь по лестнице на очередное занудное собрание тетушки с подругами, где они все вместе щипали корпию.

Поскольку в Конфедерации не сыскать было льняных бинтов, знатные дамы, порывшись на чердаках, вытащили сорочки и фуфайки, которые теперь пригодились для тампонирования ран.

Шурин Евлалии, Фредерик Уорд, отличавшийся чрезмерной разборчивостью, покидал свое привычное кресло и пересаживался на диванчик, подальше от нижнего белья, которое разбирали женщины; он считал, что романы все до одного безнравственны, и еще о нем ходили слухи, что он скорее покинет комнату, чем будет выслушивать мнения «богемы».

Уорд поднялся, когда вошла Скарлетт.

– Добрый день, миссис Гамильтон.

Он имел непоколебимую уверенность, что лиловая окантовка на рукавах недопустима для вдовы, муж которой не пролежал в могиле двенадцать месяцев. Юная миссис Гамильтон, похоже, оставалась безучастна к неодобрению Фредерика; она вообще редко выказывала почтение, которого следовало ожидать от девушки из глубинки.

Евлалия Уорд, также вдова, ходила в черном уже много лет, а Шарлотта Фишер Раванель надела траурное платье месяц назад, когда умерла бабушка Фишер.

Шарлотта Раванель и Розмари Хейнз уладили все разногласия на похоронах, где Шарлотта окончательно забыла Патриотический бал. Самые изощренные инсинуации Джулиет натыкались на беспамятство Шарлотты: «Хотелось бы быть в курсе того, о чем ты говоришь, дорогая, но у меня тогда разболелась голова, и я рано ушла с бала».

Джулиет Раванель, разрывая на полоски сорочку, подняла глаза и с гордостью объявила:

– В утреннем выпуске «Меркурия» Эндрю сравнили с Джексоном Каменной Стеной[16].

Скарлетт Гамильтон зевнула.

– Генерал Джексон? Вот уж урод так урод!

Собачка тетушки Евлалии, Императрица, тявкнула.

Розмари Хейнз усмехнулась.

– Ага! Вот почему федералы дали стрекача от Джексона. Их оттолкнул его внешний вид! Замечательный план! Обратим их в бегство обликом наших мужчин! Наши генералы могут собрать специальные батареи для атаки на врага, – Розмари дернула воображаемый спусковой шнур, – где будут использовать дагерротипы с некрасивыми южанами. Федералы поскачут, как зайцы! Пусть у нас нет муки, обуви, ткани, сахара, кофе и чая, зато в избытке косых, кривых и беззубых мужчин с перекошенными лицами и всклокоченными бородами!