– Красотка Уотлинг вполне привлекательна, – заметила некрасивая мисс Раванель, – для селянки.

Элизабет Батлер покачала головой.

– Эта девушка испытывает терпение своего отца.

Когда Лэнгстона не было дома, Элизабет присоединялась к семейству надсмотрщика для воскресных молитв. Непонятно почему, но она чувствовала себя покойно в этом простом фермерском доме, где когда-то цвели ее надежды – трогательные надежды новобрачной – на счастливую жизнь. Непреклонная вера Исайи Уотлинга в Христа утешала ее.

– Место дуэли – чудный луг за рекой. С ветвей дубов там свисает испанский мох. Когда я вышла замуж, то мечтала, что однажды мы с Лэнгстоном устроим там пикник. У нас могли быть такие прекрасные пикники!.. – Миссис Батлер опустила глаза. – Я совсем заговорилась, простите. – Она посмотрела на часы. Там на безмятежной поверхности циферблата золотой месяц медленно погружался в эмалевое море. Она снова позвонила Соломону: не заводил ли он часы недавно, и если да, не трогал ли стрелки?

– Нет, госпожа. – Соломон облизал губы. – Я завожу их по воскресеньям. Вы хотите завести их сейчас?

Она отпустила его жестом, выражающим явную досаду.

– Извиниться – только и всего… – произнесла миссис Батлер. – Никто и не думает, чтобы Ретт женился на этой девушке.

– Прекрасная мысль! Извиниться! – Мисс Раванель захлопала в ладоши.

– Мой брат ни за что не будет извиняться! – Протестующий возглас Розмари испугал взрослых, совсем позабывших о присутствии девочек. – Шэд Уотлинг – задира и лгун! Ретт не будет просить прощения у Шэда Уотлинга.

Пусть щеки ее пламенеют – она не откажется ни от одного своего слова! И когда благоразумная Шарлотта стиснула подружке ногу, Розмари оттолкнула ее руку.

– Ретт никогда не любил Чарльстон. – Глаза миссис Батлер беспокойно блуждали по сторонам. – Ретт говорил, между аллигаторами и чарльстонцами только одно различие: аллигаторы показывают зубы, прежде чем напасть.

– Ретт похож на своего деда, – повторила Констанция Фишер. – Черные как смоль волосы, смеющиеся черные глаза… – Она словно перенеслась в прошлое. – Господи, а как Луи Валентин танцевал!

– И почему бы той девушке не уехать? – воскликнула миссис Батлер. – У нее есть какие-то связи в Миссури.

Мисс Раванель заявила, что в Миссури очень много незаконнорожденных. Возможно, даже больше, чем в Техасе.

Сверив свои часы с напольными, Джулиан Батлер перевел стрелки напольных немного назад.

– Мы не услышим выстрелов, слишком далеко.

Его мать охнула, а Констанция Фишер сказала:

– Возможно, твой брат и плут, но ты, Джулиан, тупица.

Джулиан пожал плечами.

– Последняя выходка Ретта вывела из равновесия весь наш дом. Даже слуги сами не свои. Думая, что кухарка приготовила это печенье для уважаемых гостей, – Джулиан поклонился в их сторону, – я похвалил ее. «О нет, мастер Джулиан. Я испекла его для массы Ретта. Когда он придет с дуэли».

Шарлотта прошептала:

– Розмари, пожалуйста, не говори ничего. Нам надо притвориться опоссумами, будто нас тут нет. – И добавила тоскливо: – Я так бы хотела имбирного печенья.

Слышалось тиканье больших часов.

Джулиан кашлянул.

– Миссис У орд, мне следовало бы побольше знать о первых семействах Саванны. Вы ведь, кажется, из Робийяров?

Мисс Раванель припомнила слухи и пересуды.

– Помнится, кто-то из Робийяров находился на пороге мезальянса – вроде бы с кузиной.

– Дорогой кузен Пьер. Моя сестра Эллен находила его великолепным. – Евлалия захихикала (к этому моменту она выпила третью рюмку хереса). – Я полагаю, лев тоже великолепен, пока не сожрет вас.

Мисс Раванель вспомнились кое-какие подробности.

– Тогда Робийяры отослали кузена Пьера и выдали девушку замуж за какого-то ирландского лавочника…

Евлалия решила укрепить честь семьи.

– Моя сестра Эллен вышла замуж за очень успешного человека. Ее супруг мистер Джеральд О’Хара имеет прекрасную хлопковую плантацию близ Джонсборо. Под названием Тара. – Она втянула носом воздух. – В честь его фамильного поместья в Ирландии, думаю.

– Джонсборо… Это в Джорджии? – Мисс Раванель подавила зевоту.

– Именно. Эллен пишет, что ее дочь Скарлетт – вылитая Робийяр.

– Скарлетт? Какое странное имя. Скарлетт О’Хара – ох уж эти ирландцы!

Заложив руки за спину, Джулиан стоял у окна.

– Должно быть, все закончилось.

Элизабет Батлер заговорила, и в ее голосе прозвучала надежда, в которую, кроме нее, никто не верил:

– Ретт и Шэд, верно, объяснились и отправились верхом в таверну мистера Тернера.

Констанция Фишер обратилась к Джулиану:

– Если твой отец закончил с бухгалтерией, то, вероятно, может снизойти до нас и присоединиться к нам?

– Работу Лэнгстона Батлера никогда не переделать, – сказал Джулиан с особой интонацией. – Четырнадцать тысяч акров, триста пятьдесят негров, шестьдесят лошадей, пятеро из них чистокровные…

– Но сыновей только двое, – отрезала Констанция Фишер, – и один из них, возможно, умирает от пулевого ранения.

Элизабет Батлер поднесла руку к губам.

– Ретт в таверне мистера Тернера, – прошептала она. – Он должен там быть.

Услышав стук копыт, Розмари подбежала к окну и распахнула его. Сырой воздух ворвался в дом. Поднявшись на цыпочки, девочка высунулась наружу.

– Это Текумсе! – закричала она. – Его галоп я узнаю где угодно. Слушай, мама! На дорожке Ретт! Это он! Это Текумсе!

Девочка бросилась вон из комнаты, сломя голову сбежала с лестницы, промчалась мимо отцовского кабинета и выбежала на подковообразную подъездную дорожку, где ее брат останавливал взмыленную лошадь. Улыбающийся Соломон взял лошадь под уздцы.

– Приветствую вас дома, масса Ретт, – сказал он. – Все цветные вас приветствуют.

Молодой человек соскочил с лошади и подхватил сестренку, обняв ее так сильно, что у той перехватило дыхание.

– Извини, моя маленькая, что напугал тебя. Вовсе не хотел этого.

– Ты ранен, Ретт!

Его левый рукав был пуст. Рука висела на перевязи под черным сюртуком.

– Пуля не задела кость. У реки на рассвете ветер налетает порывами. Уотлинг не принял это в расчет.

– О Ретт, как я боялась. Что бы я делала, если бы потеряла тебя?

– Ты не потеряла меня, детка. Только хорошие умирают молодыми.

Отодвинув ее от себя на расстояние вытянутой руки, он смотрел на сестру так, как если бы впитывал ее образ, запечатлевая его навсегда в своей памяти. Черные глаза Ретта были очень печальными.

– Пойдем со мною, Розмари, – сказал он, и на безумный миг Розмари показалось: вот-вот они с Реттом оставят этот безрадостный дом и она, убегая вместе с братом на Текумсе, помашет на прощание рукой.

Вслед за братом она вышла на длинную пустую площадку перед домом. Обняв ее здоровой рукой, Ретт повернул сестру лицом к полям: перед ними расстилался весь их мир. На освещенных солнцем рисовых полях, поделенных на прямоугольные лоскуты, бригады работников разбрасывали известковую глину мергель и в такт своим движениям пели. Слов не было слышно, но в мелодии чувствовалась какая-то светлая печаль. Полоса разлившейся реки Эшли отделялась от полей Броутонской дамбой; по этой дамбе мчался, поворачивая к восточному полю и дому Исайи Уотлинга, всадник.

– Плохая новость седлает самого быстрого коня, – тихо проговорил Ретт. – И, помолчав, добавил: – Никогда не забуду, как здесь красиво.

– Значит, он… Шэд Уотлинг…

– Да, – сказал Ретт.

– И потому ты такой печальный? – спросила Розмари. – Он ведь был задирой. Не нужно о нем грустить.

Ретт улыбнулся.

– Какое же ты удивительное существо!

Миссис Батлер с гостями ожидала их в гостиной. Увидев пустой рукав Ретта, она глубоко вздохнула, и глаза ее закатились. Помогая ей сесть на диван, Джулиан шептал: «Мамочка, дорогая, пожалуйста!»

Евлалия с округлившимися глазами скрипучим от страха голосом спросила: