Маньчжуры тут же попросили Муньку показать русские товары. Они зашумели, рассматривая сукно и фланель, ножи, топоры.

Вечером усатый маньчжур Ургэн рассказывал Чихачеву, что в верховьях реки уже тепло, что там прошел лед, что у Сансина[38] чистая вода. А еще выше все цветет, и крестьяне посеяли рис и пшеницу.

– А у вас, в Иски, очень плохое место. Там еще долго будет зима.

В свое время он это же говорил Невельскому.

Чихачев сказал, что согласен, русские сами виноваты, что до сих пор не выбрали место для торговли. Он обещал, что все передаст Невельскому и что поедут из Петровского и Николаевского все купцы на общий торг. Потом полушутя спросил Муньку, будет ли тот опять бунтовать. Маньчжуры громко засмеялись над Мунькой, но иногда Чихачев перехватывал их серьезные и косые взгляды. На всякий случай и у него, и у проводников оружие было наготове и на ночь сговорились по очереди не спать.

На другой день, дружески простившись с купцами и сказав, что ему надо спешить за товаром, Чихачев выехал на Амур и по дороге, накатанной нартами, поехал вниз, по направлению к озеру Кизи. Он испытывал такое чувство, как будто ехал по знакомым и родным местам, хотя никогда тут прежде не бывал. Каждая черная точка, видимая вдали, казалась ему нартой из обоза Алексея Петровича, посланной навстречу.

«А на посту людишки что-то затевают!» – возвращаясь мысленно на Николаевский пост, думал Березин, мчась в нарте мимо сверкавших на солнце торосов и кутаясь в свой белый бараний тулуп, который он выменял у маньчжура.

Березин сдал пост Бошняку, возвратившемуся с Сахалина, и выехал с топографом Поповым, взяв с собой для охраны трех надежных казаков, один из которых – якут Иван Масеев – знал по-гиляцки, а другой – Парфентьев – был силачом.

Дорога знакомая, Березин ездил тут нынешней зимой. Во всех деревнях у компанейского человека друзья и знакомые, и все рады его приезду.

Геннадий Иванович желает, чтобы непрерывно, в разных направлениях ездили приказчики и офицеры, производили съемку и торговали, показывая этим, что край наш, что мы защищаем туземцев, и он твердит: «Их надо приучать к русским товарам, хоть это и в ущерб казне и Компании…»

Все бы ладно, да сами голодаем! И на посту дела неладные творятся. Бошняк вернулся с Сахалина хворый, непривычен к таким поездкам. Он не усмотрит за варначьем, которое есть в постовой команде. А у Березина глаз наметан.

В Николаевске такая же казарма, как в Петровском. Кругом лес порублен, сделана засека. Стоит часовой, пушка, вышка… Снаружи все хорошо, а вот что внутри…

«Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь! – Березин побыл начальником поста недолго, но многое учуял. – Непонятный человек Салов. Мне кажется, нечист, хотя и ни в чем не замечен. А сердце мое чует! Дал промашку Геннадий Иванович, пустил щуку в воду, назначил Салова в Николаевск, а тот сразу согласился и лыжи навощил. Что там будет? Не свернут ли они птенцу голову? Да и птенец-то хворый. А люди вокруг него лихие».

Березин осторожно открыл свои подозрения Бошняку, но что толку! Тот слышать не хочет и говорит про людей, что они герои-великомученики!

Березин отправился в поездку с большой охотой. Встретить Чихачева и побывать с ним в Де-Кастри – это ли не дело! Березину нравится, что залив называется по-французски – Де-Кастри. Правда, есть натуральное наименование – Нангмар. Ах, господа-птенчики любят стрекотать по-французски. Леший его бей, побывает Березин и в Де-Кастри!

У Алексея Петровича есть с собой спиртик, по дороге встретятся друзья, маньчжуры, и, если удастся, наменяет еще. Муньку бы встретить! Магарыч с Муньки! А с Мунькой можно подсыпаться к гилячкам. Но пока Березин крепится и помнит заклятие Невельского – не пить.

Лучший лес в Николаевске когда заготовлен? При Березине. Лучшая партия рабочих в Петровском чья? Березинская! Кто начал торг с гиляками? Березин. Ни с гиляками, ни с иностранцами, ни с самими маньчжурами Березин никогда еще не оплошал и рылом в грязь не ударил.

Среди матросов есть балованные и даже порченые. На рубке леса они роптали, почему, мол, над ними поставили командовать простого мужика. Это им лес рубить не хотелось. Березин понял их недовольство, и хоть он мужик, а не офицер, но с матросами не церемонился. Где надо – давал им тычка в зубы; мало важности, что они бывали в Англии, а он мужик, – попробуй березинского кулака! Это же кобылка – охотские штрафованные!

Был там один матрос с «Байкала». Невельской его всегда хвалил и ставил в пример. Геннадию Ивановичу по душе, что матросы на воде смелые, моря не боятся. Правда, так. Но лучше бы они боялись моря. И Геннадий Иванович не знает, что его любимец Шестаков снюхался с охотскими. Не знает ничего Геннадий Иванович, а известить его нельзя. Да он и не поверит, так как нет никаких доказательств! И у Березина не было времени проследить как следует. Он сказал Бошняку, а тот – в амбицию: не может, мол, быть.

А в Николаевске быть бунту похуже маньчжурского. Люди есть недовольные, и хотя они все сохраняют в тайне, но Березин не гуран[39], видит насквозь и еще, как говорится, под землю на два аршина, и от него ничего не утаишь. «Уж по одному взгляду я, Геннадий Иванович, знаю, что человек задумал», – представлял он себе будущий разговор с Невельским. «Ну как вы, Алексей Петрович, можете по взгляду? – слышался укоризненный и недовольный ответ Невельского. – Не так ведь легко в нашей экспедиции, – продолжал воображаемый капитан, – на людей ложится вся тяжесть». – «А вот посмотрите, как они эту тяжесть с себя снимут. Скинут ее в море, как лед пройдет!» Березин на них еще не доносил. Да пока лед, никто ничего не осмелится. А будет бунт в Николаевском – будет и в Петровском. Вот когда вспомнят о Березине!

Вчера в канун отъезда слыхал опять разговоры матросов, что где-то живут русские на Амуре, никого над собой не знают. А охотский матрос Сенотрусов с товарищами Сокольниковым и Дайноковым – с ними был Шестаков – прямо спросили Березина, правда ли, что Орлов ездил в экспедицию и узнал, что есть селение беглых русских. Толковали, что селение русских есть в теплой стране, в верховьях Амура, а другое – на Сахалине и что там наши беглые живут вместе с англичанами, а те женаты на японках.

Шестаков удалой и смелый. Сокольников тоже не уступит ему. Летом был на шлюпке загребным, с мичманом ходил на китобоя. Было это еще в Петровском, до того, как направили его в Николаевск. Пришел с китобоя и говорит, как, мол, славно живется людям у американцев. И он этого до сих пор не забывает и вспоминает в казарме. Мол, у американцев, наверно, хозяева добрые. Он и с китобоями лопотал, говорят, что-то. А Невельской все хвалит его за способности. На все руки, мол!

Березин нынче сам слыхал, как Сокольников в лесу сказал товарищам с досадой:

– Мы, воинские, должны знать ружье, а не топор. А какое право имеет мужик заставлять нас рубить лес? Да еще тыкать кулаком в зубы! Почему нас морят голодом, а за наш счет кормят гиляков?

Березин подозревает, что разговоры про селение беглых русских на Амуре ведутся для отвода глаз. А селение англичан, женатых на японках, – сказочка, а на самом деле метит эта компания совсем на другое.

Дисциплина в экспедиции, как и всюду в армии и на флоте, должна быть строгая. А офицеры-птенчики слабы. Невельской больше грозит, чем порет. Другой бы драл команду как Сидоровых коз, а держал язык за зубами. Катя его нежно просит людей не наказывать. Но такие разговоры, какие есть между людьми в Николаевском посту, по уставу не полагаются. А люди ведут их и смущают других. Березин дал тычка одному, другому, но и он не хочет за других стараться и лезть в петлю. Приходится быть осторожным, хотя при случае он перетряс бы всю николаевскую команду, как старый тюфяк. А Салов что? Он увертлив. Словно и не видит и не слышит. А услышит, когда ему прямо в рыло говорят, – покричит, погрозит, но сделает вид, что не понимает, куда дело клонится.