— Помилуйте, Анна Казимировна, — ответил Миронов, — как я могу возражать? Я именно этого и хотел: побывать у вас на уроке. Ну, и конечно, побеседовать с вами. Потом, попозже. Если разрешите…

— Ого! — воскликнула Войцеховская. — «Если разрешу»? Как прикажете вас понимать? С каких это пор представители центра стали у нас, скромных школьных работников, спрашивать разрешения задавать те вопросы, ради выяснения которых они приезжают? Смешно!

— Вы не так меня поняли, — поспешил возразить Миронов. — Ведь рабочий день кончается, и я не вправе покушаться на ваше внеслужебное время, будь хоть трижды инспектор…

— Значит, на внеслужебное время покушаться не будете? — с легкой усмешкой бросила Войцеховская, на мгновение задерживаясь у двери, за которой гудел класс седьмой «Б». — Так и запишем.

Сказать что-либо в ответ Миронов не успел. Войцеховская распахнула дверь настежь и уверенной походкой вошла в класс.

Занятия пошли своим чередом. В течение всего урока Войцеховская не обращала на Миронова ровно никакого внимания, словно того и не было в классе. Занятия она вела спокойно, твердо, уверенно. Вызывала, как понял Андрей по ответам, не только лучших учеников, но и отстающих. Товар лицом показать не старалась. Всем своим видом, поведением Войцеховская, казалось, подчеркивала: «Вот я какая и иной быть не намереваюсь. Нравлюсь, не нравлюсь, а такая есть».

Сколь ни мало был искушен Миронов в педагогике, но и ему начало казаться, что, говоря о натянутых отношениях Войцеховской с классом, заведующая учебной частью вряд ли ошибалась. Правда, с дисциплиной все было в порядке. В классе стояла тишина, но тишина эта была какой-то напряженной, гнетущей. Миронов заметил, как вздрагивали некоторые ребята, когда их вызывали к доске, как неуверенно, боязливо они поглядывали на учительницу, отвечая на ее вопросы. За время урока Войцеховская ни разу не допустила резкости, не повысила голоса, но, когда она спокойно, со знанием дела отчитывала кого-либо из нерадивых учеников, тон ее нет-нет, а делался язвительным, в нем прорывались нотки презрения, заставлявшие ежиться не только провинившегося, но и его товарищей по классу. Да, Войцеховская, по-видимому, не любила ребят, и ученики платили ей тем же. Хорошего, доброго контакта между педагогом и классом не было.

В то же время Миронов не мог не отметить, что урок Войцеховская вела хорошо, что языком владела она превосходно и произношение было у нее отличное. Лондонское или нет, судить ему было не по силам.

Целиком отдавшись наблюдениям, Андрей не заметил, как урок подошел к концу. Войцеховская кончала диктовать домашнее задание, когда прозвенел звонок. Все у нее было продумано, рассчитано и последняя фраза задания совпала со звонком. Она захлопнула лежавший перед ней классный журнал, убрала его в портфельчик и не спеша поднялась со своего места. Чуть кивнув ребятам на прощание, она улыбнулась Миронову и направилась к выходу.

Ни в коридоре, ни в учительской поговорить им поначалу не удалось: слишком там было людно и шумно. Прошло не менее получаса, пока учительская начала пустеть. Войцеховская, закончив свои дела, подошла к ожидавшему ее Миронову и опустилась на стоявший поблизости стул, скромно сложив руки на коленях. Миронов, однако, готов был поклясться, что, когда Войцеховская взглянула на него, в глазах у нее скакали чертики.

— Итак, — сказала она, чуть заметно усмехаясь, — жду ваших замечаний, выводов, может быть, вопросов?

— Что я могу сказать, — неуверенно заговорил Миронов. — Как вы ведете урок, мне понравилось. Очень понравилось. Есть, конечно, и кое-какие вопросы. Но — как бы это лучше выразиться? — вопросы еще не совсем созрели: слишком мало я наблюдал. Я бы предпочел сейчас их не задавать, отложить разговор дня на два, на три… За это время я успею не раз побывать на ваших уроках, наберусь впечатлений, вот тогда и побеседуем. Согласны?

— А какую роль играет, согласна я или нет? Так и так будет по-вашему. Впрочем, мне все равно: сегодня, завтра, через неделю…

Войцеховская встала и, пристально глядя в глаза Миронову, протянула ему руку:

— Значит, до завтра? — Она опять усмехнулась.

— До завтра? — переспросил Миронов, задерживая ее руку. — А разве вы уже уходите?.. Фу ты, однако… Что же это я говорю? — На лице Миронова появилась смущенная улыбка. — Конечно, конечно, Уроки-то кончились. И мне пора…

— Может, вы все-таки отпустите мою руку?.. — потупилась Войцеховская.

Миронов смутился, поспешно отпустил ее руку и даже отступил на шаг. Все это было проделано так естественно, что даже самый придирчивый наблюдатель не заметил бы и тени притворства ни в едином его жесте, ни в едином слове. Между тем Миронов взвешивал и рассчитывал каждое свое выражение, каждую фразу.

В раздевалку они спустились вместе. Помогая Войцеховской надеть пальто, Андрей робко спросил:

— Вам в какую сторону, Анна Казимировна? Случайно, нам не по пути?

— Ой, ой, ой! — рассмеялась Войцеховская и погрозила Миронову пальцем. — Кажется, вы все-таки решили покуситься на мое «внеслужебное время». А наш уговор? Ну ладно, ладно, я же смеюсь. Может, нам и действительно окажется по пути. Почему бы нет?

Когда они вышли на улицу, Войцеховская сама взяла Андрея под руку:

— Ну, товарищ инспектор, не сердитесь. Расскажите-ка лучше что-нибудь.

— При одном условии: если вы перестанете именовать меня «товарищем инспектором». У меня, между прочим, есть имя и отчество…

— В самом деле? Я как-то упустила это из виду. Но вы должны меня извинить: когда мне приходится встречаться с официальными лицами, особенно начальством, я как-то забываю, что у них… что они…

— Что они тоже люди?

— Вот именно, — снова рассмеялась Войцеховская. — Но для вас я готова сделать исключение: отныне буду величать вас только по имени и отчеству, без званий. Вы довольны?

— Больше чем доволен, — с шутливой торжественностью ответил Миронов. — Я счастлив, Так о чем же вам рассказать?

— Ах, да о чем угодно, только чтобы интересно. Хуже нет, как скучный собеседник.

— А вам и с такими приходилось иметь дело? — осведомился Миронов.

— Сколько хотите, — махнула рукой Войцеховская. — Это, увы, явление не редкое. Скучными людьми хоть пруд пруди. Интересные собеседники — редкость…

Беседа постепенно становилась все более оживленной, непринужденной. Миронов не мог не отдать должного Войцеховской: уж ее-то никак нельзя было отнести к числу «скучных собеседников». Она была остра на язык, развита, умна, основательно начитанна. Круг ее интересов был столь обширен, что Андрей так и не смог определить, чем она увлекается больше всего, что вызывает у нее особенную приязнь.

Беседуя о литературе, о последних научных открытиях, о кино, театре, они давно миновали дом, в котором, как сказала Войцеховская, она жила, побродили по городскому парку и возвращались теперь обратно, к квартире Анны Казимировны. Миронову казалось, что если бы он стал настаивать, то Войцеховская пригласила бы его к себе, но надо ли настаивать? Как бы не сорваться. Войцеховская, однако, решила за него: едва они подошли к подъезду, Анна Казимировна протянула Миронову руку и решительно сказала:

— К себе я вас не приглашаю. Мне еще поработать надо, да и беспорядок у меня… Одним словом, обстановка не для приема. Как-нибудь в следующий раз…

Миронов не успел толком ничего ответить, как она застучала каблучками вверх по лестнице.

Постояв с минуту в раздумье, Андрей повернулся и направился в управление. «Итак, — думал он, не спеша шагая по улице, — первая встреча состоялась. Что же она дала, эта первая встреча, каков итог?» Этот же вопрос задал ему и полковник Скворецкий, как только Миронов перешагнул порог его кабинета. Выслушав обстоятельный доклад Миронова, Кирилл Петрович сказал:

— Ну что ж, для первого раза неплохо. Теперь ты должен закрепить знакомство, получше присмотреться к Войцеховской, найти к ней пути подхода. Пути подхода — главное. Долго тянуть этот «роман» нельзя: неделю, полторы — не больше. И этот срок куда как достаточен. Ведь инспектор — он что? Приехал, посмотрел, уехал.