Чужаки подошли к городу, охватывая его с трех сторон. Спешивались, расседлывали коней, составляли повозки в небольшие подобия гуляй-городков, но без установки больших деревянных щитов. Налаживанию осадного быта особого внимания не уделяли: похоже, уже сегодня ночью надеялись попасть на пуховые перины.

  Кочевников пришло действительно много - без мáлого вся армия вторжения. По окрестным лесам зазвенели топоры, но многое привезли и с собой, а потому необходимое для начала штурма количество лестниц и осадных щитов оказалось готово уже через несколько часов. Одновременно другие отряды наполняли землей плетеные из лозы корзины, третьи присматривали за воротами на случай вылазки...

  И вот коротконогие, скуластые люди начали группироваться вокруг города, распределяя между собой снаряжение. Сначала предстояло в нескольких местах засыпать ров. А там, где длинна штурмовых лестниц позволяла, просто перебросить их и перейти по дереву. Затем - под прикрытием лучников лезть на стены. Но - без передвижных башен, катапульт и таранов. Странная затея, ведь хотя своих мастеров для постройки башен и катапульт в кочевьях никогда не содержали, умельцев для серьезного дела обычно не брезговали нанять на стороне. А уж колесные тараны-то сумели бы сами собрать, если выделить на это людей. Потому некоторые бывалые вояки, бравшие не один город, роптали на неуместную спешку. Но подчинялись - ханы давали понять, что знают нечто недоступное простым смертным и на самом деле взятие крепости идет наилучшим образом.

  Старейшины зато уже рьяно делили шкуру неубитого медведя, вплоть до того, кто чью из оставшихся в городе дворянских семейств дочь или внучку возьмет в наложницы. Старались продумать всё так, чтобы ничто ценное не пострадало.

  К примеру, с запада городские стены выходили к причалам на реке, которая питала ров, окружавший Фойерфлах с остальных сторон света. Не приведшие с собой даже подобия речной флотилии коневоды, дабы не позволить никому из горожан сбежать по воде, собирались получить надежный сухопутный доступ к пристани. А для этого - засыпать ров у реки хотя бы в одном месте. Тогда, несмотря на относительную узость кромки берега, остававшейся свободной между рекой и стенами, штурмовать можно было и с этой стороны, тем самым перекрывая последнюю возможность бежать.

  Ханы торопили своих людей, не оставляя времени должным образом обустроить лагерь, отдохнуть, осмотреть округу в поисках затаившихся местных людишек для развлечений, не позволяя погарцевать перед стенами, дразня местных хулой и срамословными обещаниями. Складывалось впечатление, что город зачем-то чрезвычайно необходимо взять именно сегодняшним вечером.

  Жизнь ломает любые планы, но на этот случай разумный полководец и оставляет запасные отряды. На каждую башню и прилегающие участки стен северяне поставили по воеводе и позволили им поднять по три малых флага. Пока видны все три - у воеводы есть люди в резерве, можно, буде возникнет необходимость, еще куда-нибудь перебросить. Если спрячут первый, аршин в ширину у древка, Холминский копейный флажок - на сером фоне зеленое пятно, очертаниями отдаленно напоминающее куницу - значит, лишних людей более нет, но с врагом пока справляются сами. Ежели опустят второй, цеховой флаг или значок городской стражи - нужна подмога. Ну а если и третий падет (родовой двухвостый прапорец местного дворянина), помощь не только нужна, но, возможно, уже и запоздала.

  Однако дворянские почетные прапорцы без причины не свернут. Это ведь не крепимый на древко из липы значок стражи, что легко дается и отбирается. И не копейный клиновидный флажок, поднимаемый отрядом по мере надобности. Как сейчас, к примеру, по праву держателя Фойерфлаха, Холминские флажки развевались на каждой городской башне. Добыть прапорец у императора для своего рода тяжело, а лишиться можно почти наверняка, если твой отряд отступит первым. Однако и с этим условием просто развернуть полотнище в составе бóльшего войска - вожделенная честь, а также повод претендовать на лучшее назначение, более богатую невесту для сына, старшее место на пиру. Ведь в битве, что останется в памяти потомков, тебе зачастую могут просто не позволить развернуть полотнище; дескать, недостаточно для этого людей привел.

  Из более почетных мирских святынь в городе лишь стяг земского полка (все оружные на стенах, собственно, ныне и образуют искомый полк), а также флаг Фойерфлаха. И ни одного штандарта либо треххвостого знамени (прапора) - все магнаты провинции, обладающие столь значимым отличием, давно как покинули город, будто кто подговорил. Даже держатель дворянского ополчения Запада Родерик владетель Шлёпетручский всё еще при императорском дворе, то ли клянчит деньги у столичных магнатов для найма помощи, то ли выжидает, чем затея с приглашением северян закончится.

  С подходом кочевников Клевоц поначалу высматривал расположение их отрядов с донжона. Высочайшая городская башня приблизительно равноудалена от внешних крепостных стен, позволяя окинуть взором и подступающих врагов, и сигналы своих. За последними - за флагами - наблюдает сразу несколько человек. А у подножия башни расположился запасной отряд.

  Коневоды готовятся. Они вроде б то и не должны до следующего утра напасть - пока всё наладят, мало времени останется до темна. Но слишком уж выдают приготовления намерение начать штурм без ночного ожидания.

  Потому город в ожидании приступа. Клевоц успевает проинспектировать отряды на стенах, переговорить с ведомыми Зырем северянами запасного отряда, вернуться на донжон, где Холмину пока нечем себя занять. Все задания распределены, нужные полномочия делегированы. И баронета Холма начинает охватывать легкое волнение; безделье, как известно, враг спокойствия духа.

  Желая отвлечься - причем сам не отдавая себе в том отчета - от мыслей о грядущей судьбе вверенных людей, Клевоц не удерживается и словесно поддевает Изабеллу:

  - Вот видишь, а если бы тогда меня умертвила, устоял бы Фойерфлах? Храмовые рыцари оказались подчинены лично мне, после убийства они бы город не защищали, - Холмин, начав перечислять заслуги, с менторским видом загибает большой палец правой руки. - Часть тех, кто сейчас пускай и не в охотку, но готов сражаться, бежала бы из города с подходом орды, узнай они тогда, что капитуляции не будет и штурм состоится. А выкуп за уход лишний раз показал, что обычно трусливые люди готовы воевать из жадности, - за большим пальцем следует указательный. - Мы собрали деньги и на наемников, и на лучшее вооружение для части горожан, - загибается очередной палец. - Всего этого не было бы, находись я уже у Вышнего, а значит, и мои собратья бы ушли, не имея больше достойной причины защищать город, в котором нас же и убивают, - северянин заканчивает безымянным, для мизинца сопроводительных упреков всё же не нашлось.

  А Изабелла молчит. О том, что не знает, кто ввел покойную тетю в заблуждение, говорила уже не один раз. И о том также, что в Ничейных землях лишь выполняла распоряжение родственницы, не ведая, кого именно убивают. Думала, защищают право Юрия на владение. Тратят Силы столько, сколько тот выкупил.

  Но тут Клевоцу приходит в голову спросить нечто новое:

  - Думаешь, происходящее с моей семьей - случайность. Хорошо. Но ведь никто не мешает ненадолго отдаться воображению. Ты ведь из семьи 'высших жрецов, близко знаешь свой круг. Предположи, если бы кто-то из ваших захотел извести мой род, зачем это могло понадобиться? В какой ситуации есть нужда избирательно уничтожать лишь один род северян?

  У юной жрицы мгновенно слетает с языка ответ:

  - Только в том случае, если вы предаете Изначальную империю. Может, кто-то другой на Севере задумал измену, а спутали с твоими родичами.

  - Но ведь все знают, что мы не нарушим присягу.

  Однако для Изабеллы утверждение Клевоца (исподволь перекладывающее ответственность за происходящее на жречество) по меньшей мере сомнительно: