Капитан с Заборовым вынырнули из зарослей с юга, откуда Гомозков их не ждал. Вымокшие до нитки, словно их окунали в глубокую воду, Стриженой и Заборов привалились к крайнему стожку, давая отдых натруженным ногам, и не спеша закурили – сначала капитан, потом солдат.

Стриженой выслушал доклад Гомозкова. Недовольно нахмурился, узнав о ранении Мушкета, и подошел к лежащему на боку нарушителю.

– "Мальборо", говоришь, и коньяк... На пикник собирался... И заметь, Гомозков, погоду для этого выбрал подходящую. «Лошадка», что и говорить, мощная... И все же не поверили «там», что при крайней необходимости человек этот воспользуется ампулами с цианом, подстраховались... ровно настолько, чтобы дать второму уйти, а «носильщику» наследить...

– Выходит, «рядовой» тут лежит, а «генерал» ушел, – вставил Гомозков.

– Выходит так, Глеб. Отряд поднят по тревоге, дружинники тоже не спят... – Капитан аккуратно спрятал окурок в портсигар. – Куда ж ему деваться?..

– Возьмем, товарищ капитан, – улыбнулся Гомозков. – Вот только дождь некстати...

Дождь размыл контрольно-следовую полосу до стыка с соседней заставой. В низинах стояли огромные лужи, и ни о каком прочтении следа не могло быть и речи. В двух местах дикие свиньи так вспахали полосу, что даже Гомозков только развел руками, глядя на глинистое месиво. Отрядный следопыт Тарас Карун с собакой Найдой метался вдоль КСП, поглядывая на высокое начальство с опаской, но все это были дежурные пустые хлопоты. Собака, как и предполагалось, след не взяла.

Офицеры из отряда во главе с начальником штаба подполковником Жуховым поглядывали на Гомозкова, ожидали, что скажет лучший следопыт. Они прошли пешком весь участок, подолгу ждали, пока сержант колдовал над мало-мальским отпечатком на залитой водой КСП. То он долго измерял и исследовал лунку, образовавшуюся на самой середине полосы, то уходил немного в тыл и просил Каруна поработать с Найдой. Гомозков едва не стер колени, ползая вдоль размытой ручьями, побитой косыми сильными струями дождя КСП.

Он двигался впереди группы, чтобы видеть дозорную тропу чистой, незатоптанной, и остро чувствовал отсутствие Мушкета. Нет ничего хуже слепого поиска. Гомозков не верил в обратный прорыв. Предчувствие подсказывало ему, что второй где-то рядом, затаился и ждет, пока затихнет шум, поднятый дерзким нарушением.

А шуметь бы не нужно. Все должно быть наоборот, тихо, незаметно, без суеты. Засады на тропах, ведущих в тыл, наглухо закрытые подходы к шоссе. И ждать. Второй сам обнаружит себя. Сколько можно сидеть в убежище? День, два, неделю. Выходить-то все равно придется. Прочес силами отряда, соседних застав и сельских дружинников не дал желаемого результата. Ни следа, ни даже намека на след, ни малейшей детали, которая хоть как-то сказала бы, что второй здесь, в этих четырех квадратах леса, гор и болотцев.

Гомозков все чаще возвращался мыслями к ручью, куда первоначально направился «носильщик». Разгадка исчезновения второго крылась где-то здесь. Но ведь сержант сам пропахал чуть ли не на животе пространство, примыкавшее к ручью. Проклятый дождь. Ливень смыл всякое подобие следа.

– Ну что? – спросил Жухов, как только следопыт вернулся к кабаньим следам.

– Обратной дороги не было, товарищ подполков ник, – твердо сказал Гомозков.

– Может быть, ты и прав... – задумчиво произнес Жухов, – но все же стопроцентных гарантий нет. А?

– Их почти никогда нет, товарищ подполковник... Но в данном случае... такую погоду использовали для прорыва, и вдруг обратно... И смерть «носильщика»... Человеком пожертвовали...

– Все правильно, сержант, – сказал подполковник, – боюсь только, не спугнули ли вы с Агальцовым второго стрельбой у стожков. Ведь прорыв-то рассчитан был чисто, шум в планы не входил.

Гомозков слушал Жухова и думал о Мушкете. Ему нужно было подтверждение своей версии, а подтвердить ее мог только старый четвероногий друг, которого он так неосторожно подставил под пулю.

Начальник отряда Серафим Ильич Поважный сидел в комнате Стриженого напротив хозяина и сокрушенно покачивал бритой головой.

– Что же получается, Андрей Павлович? – хитро помаргивая большими, чуть навыкате, глазами, говорил Поважный. – Нарушитель глотнул яду на сопредельной стороне, а к нам пошел умирать...

– Он всего лишь «носильщик», товарищ полковник, – спокойно сказал Стриженой, – опасного человека нес. Думаю, ему не хватило времени нарушить границу в обратном направлении...

– Все это так, товарищ капитан. От вашего Гомозкова убежать трудно. И мы теперь знаем, что «носильщик» был с грузом. Где второй? – Полковник остро взглянул на Стриженого, насупился: – Выкладывай свои соображения, и без фантазий.

– Есть, выкладывать соображения, – подчеркнуто серьезно сказал Стриженой. – Тщательное изучение обстановки, данные поиска, анализ следов на контрольно-следовой полосе – все говорит за то, что второй нарушитель проник далеко в наш тыл до того, как был заблокирован участок.

– На крыльях он летел... – сыронизировал Поважный.

– Может быть, и на крыльях, – невозмутимо отозвался капитан, – а может быть... Ему ведь важно было выиграть время. И если он местный, а Гомозков считает его таковым, то к шоссейке нарушитель бежал кратчайшим путем.

– Так уж и бежал все двадцать километров... – проворчал полковник.

– Гомозков это расстояние покрывает за час с небольшим, тренированный человек с хорошо поставленным дыханием сможет пробежать дистанцию быстрей...

– Ночью, в дождь, по скользким тропам... – усмехнулся Поважный. – Фантазируешь, Андрюша... Вари свой знаменитый кофе и прикажи принести сюда карту участка. Будем ставить точки на уязвимых местах, искать и думать. Я не верю, как, впрочем, и твой Гомозков, что нарушитель ушел обратно за кордон. Не за тем его посылали. Кроме того, наши чехословацкие друзья предупреждены и дали бы знать. Твоя версия ближе к истине, но и в ней не все сходится. Есть думка, что он затаился. И сделал это так хитро, что мы прошли мимо. Нужно бы как следует посмотреть все крупные деревья, пригодные для оборудования «гнезда». На участке много столетних грабов с большими дуплами. А кое-где прощупать землю, как делали это в сорок седьмом и сорок девятом, когда искали оуновские схроны. И развалины замка. Они хоть и на виду, но стены простучать еще раз нелишне. Кстати, в хозяйстве Недозора есть сарай для сена или чего-то там еще. Стоит на отшибе. Небось не догадались заглянуть?

Стриженой улыбнулся.

– Не шучу, – сказал полковник. – Загляни и сделай это осторожно. Не было в твоей практике? А в моей было. Так что считай, что я приказал осмотреть сарай.

– Есть, осмотреть сарай...

Поважный наблюдал, как Стриженой разжигал крошечную спиртовку и потом колдовал с джезвой, засыпая в нее из банок смолотый кофе и сахар.

– По-турецки, товарищ полковник?

– Давай по-турецки... Главное, чтобы покрепче... Когда еще к тебе в гости выберешься...

Начальник отряда маленькими глотками отпивал кофе и разглядывал карту участка, принесенную расторопным Агальцовым.

Поважный служил в отряде с конца войны. Начинал начальником заставы. Как говорится, знал службу изнутри. Порой был резок, вспыльчив, но вряд ли кто за долгие годы сделал для границы столько, сколько он. Рассказывали, что Поважный мог нарисовать словесно, как выглядит каждый погранзнак района и когда его подновляли последний раз. Лощинки, бугорки и неглубокие ущелья в счет не шли. Граница долгие годы лепила и закаляла этого человека, учила выдержке и воле.

И сейчас он сидел и хмурился, растирая бугристый лоб ладонью, словно хотел стереть многочисленные глубокие морщины – следы давних ночных раздумий. И Стриженой подивился внезапно переменившемуся лицу Поважного – на нем застыло выражение твердости и холодной вдумчивости.

– Расширим петлю на двадцать километров по окружности и будем снова тщательно прочесывать местность, каждую щель, каждую копешку и каждое дупло. Шоссе закроем до конца поиска. Щупы привезут саперы. Гомозков возглавит поиск, пусть ищет так, как подсказывают ему опыт и интуиция. Выделить ему в помощь двух следопытов с собаками. – Поважный положил тяжелую руку на карту. – Нет у нас альтернативы, Андрей Павлович. Волк заброшен к нам матерый и, по всему видать, живым не дастся.