Мне нужно сбегать найти еще коробку. За два года отношений может скопиться очень много вещей.

"Багаж", - говорит Саманта, пиная один из мешков на пути, - "Все в багаж!"

"Эй!" - восклицаю я, - "В нем же туфли от Gucci!"

"Halston, Gucci, Fiorucci? Какая разница?" - она вскидывает руку, - "Какое это имеет значение, если жизнь разрушена?"

"Ты кого-нибудь найдешь себе," - беспечно говорит Миранда, - "Ты всегда так делаешь."

"Но не того, кто на мне женится. Все знают, что мужчины женятся на Манхэттене лишь по одной причине - они хотят детей."

"Но ты же не знаешь, можешь ли иметь детей", - возражает Миранда, - "Доктор сказал..."

"Кого волнует, что он сказал? Все всегда будет повторяться."

"Ты не знаешь этого," - настаиваю я. Хватаю мешок и тащу его к двери. "И ты действительно хотела провести жизнь, выдавая себя за ту, которой не являешься?", - я перевожу дыхание и указываю на плексигласовую мебель, - "В окружении пластика?"

"Все мужики - козлы. Но ты это знала и раньше." - говорит Миранда, взяв часы с полки кофейного столика, - "Я думаю, это последний подарок", - говорит она, держа Rolex, - "Ты же не хочешь их не оставить здесь?"

Саманта тщательно взвешивает часы в ладони. Ее лицо искажается от боли.

Она глубоко вздыхает: "Конечно, хочу."

Она кладет часы на стол, и мы Мирандой в недоумении переглядываемся.

"Где сумка с обувью Gucci?" замечает она.

"Там?" Я спрашиваю, интересно, что на нее нашло.

Она раскрывает сумку и вываливает две пары кожаных туфель. "И костюм Шанель. Где он?"

"Я думаю, что он здесь", говорит Миранда осторожно, толкая мешок в центр комнаты.

"Что ты делаешь?" Я спрашиваю тревожно, пока Саманта извлекает костюм Chanel и помещает его на стол рядом с часами.

- Что ты думаешь я делаю?

"Понятия не имею,." Я смотрю на Миранде для помощи, но она также озадачена, как и я.

Саманта находит платье для тенниса, и держит его, смеясь. "Я тебе говорила, Чарли хотел чтоб я брала уроки тенниса? Тогда я могла бы играть с Гленном. В Саутгемптоне.

Как будто я бы на самом деле испытывала удовольствие от метания шаров с этой мумией. Ей шестьдесят пять лет, и она говорит, что ей пятьдесят. Как будто кто-то поверит в это".

"Ну-" Я украдкой гляжу на Миранду, которая ошеломленно качает головой.

"Ты хочешь его, Воробушек?" Саманта бросает мне платье для тенниса.

"Конечно," я говорю нерешительно.

Мне интересно, что с ним делать, когда Саманта вдруг передумает и забирает его из моих рук. "Хотя, с другой стороны, нет," кричит она, бросая платье на кучу. "Не берите его . Не делайте ту же самую ошибку, которую я сделала".

Она продолжает в том же духе, разрывая мешки и удаляя каждый предмет одежды из ее жизни с Чарли.

Куча становится больше и больше, в то время как Миранда и я обеспокоенно смотрим. Я кусаю губы.

"Ты действительно собираешься убрать все эти вещи?"

"А что ты думаешь, Воробушек?" говорит она.

Она делает паузу и глубоко вздыхает, ставя руки на бока. Она наклоняет голову и дарит мне жесткую улыбку.

Это лишний груз. И несмотря на то, что я не самый влиятельный человек в мире, я все равно скажу тебе кое-что о Саманте Джонс. Ее нельзя купить. Ни за какую цену.

"Помнишь, когда я впервые приехала сюда, ты заставила меня вылить целый пакет молока, потому что, по твоим словам, оно воняет?" - спрашиваю я, перетягивая одеяло на себя.

Сейчас два часа ночи, и мы наконец-то приехали в квартиру Саманты. Все эти упаковывания и распаковывания вещей меня доконали.

"Она действительно сделала это?" спрашивает Миранда.

"О, да". Закивала я.

"Взрослые не должны пить молоко, в любом случае." - Саманта вздыхает и запрокидывает голову, - "Слава Богу, все закончилось. Если бы эти маточные трубы умели говорить..."

"Хорошо, что они не умеют", - я поднимаюсь и выхожу в спальню. Я смотрю на мои собственные скудные пожитки, и со вздохом открываю чемодан.

"Воробушек?" - зовет Саманта, - "Что ты делаешь?"

"Собираюсь", - говорю я громко, - "Я завтра уезжаю, помнишь?", - я стою в дверном проеме, - "И после этого лета, я не думаю, что все еще осталась воробушком. Разве я не выросла?"

"На самом деле да," Саманта соглашается. "Я объявляю тебя голубкой.

Официальная птица Нью- Йорка."

"Единственная птица в Нью-Йорке," Миранда хихикает. "Эй, это лучше, чем быть крысой.

Знаете ли вы, что в Китае, крысы к удаче?"

"Я люблю китайцев." Саманта улыбается. "Знаете ли вы, что они изобрели порнографию?"

Глава 39

"Стэнфорд Уайт," говорит Капоте. "Он спроектировал оригинальную станцию Пенсильвания.

Это было одно из самых красивых зданий в мире. Но в 1963 году какой-то идиот продал воздушные права и они отказались от него, чтобы поставить это чудовище ".

"Это так печально," - мурлыкаю я, стоя на эскалаторе рядом с ним. "Не удивлюсь, если онопахнет также дурно, как и выглядит."

"Что?" Он спрашивает громко, чтобы перекричать гомон.

- Ничего.

"Я всегда хотел жить в Нью-Йорке начала века", - говорит он.

"А я рада, что мне вообще удалось здесь пожить."

"Да. Думаю, я никогда не смог бы оставить Нью-Йорк", - прибавляет он, вызывая во мне новый всплеск отчаяния.

Все утро мы говорим друг другу неправильные слова. Лучше бы молчали вовсе.

Я всеми силами стараюсь обсудить свое будущее, в то время как Капоте всеми силами избегает этого.

Значит, последует урок истории на тему Пенсильванского вокзала.

"Слушай," - начинаю я.

"Взгляни на время," - говорит он торопливо, кивая на часы, - "Ты же не хочешь опоздать на поезд."

Если бы я его не так хорошо знала, то решила бы, что он хочет от меня избавиться.

"Было весело, правда?" - осмеливаюсь спросить я, плетясь к очереди за билетами.

"Да, было здорово," - на секундочку он раскрывается, и я вижу в нем маленького мальчика.

"Ты можешь приехать ко мне в гости а Провиденс..."

"Обязательно," - говорит он. И при этом отводит взгляд в сторону. И я понимаю - этого никогда не случится.

К тому времени он уже найдет себе другую девушку. Но если бы я не уезжала, то, возможно, стала бы той Единственной.

Он найдет ее однажды, верно?

Я покупаю билет. Капоте держит мой чемодан, пока я покупаю свежие выпуски "Нью-Йорк Таймс" и "Пост".

Они мне вообще-то не нужны, думаю я уныло.

Мы находим эскалатор, ведущий к моему перрону.

Когда мы спустились, меня наполняет ослепительная пустота. Вот он и пришел. Конец.

"Все по местам!" - кричит кондуктор.

Я ставлю одну ногу на подножку и замираю. Если бы только Капоте бросился вперед, схватил меня за руку и притянул обратно к себе! Но это лишь секундное помутнение. Что бы не случилось (что угодно!), оно не заставит меня сойти с поезда.

Я смотрю назад через плечо и нахожу глазами в толпе Капоте.

Он машет.

Три часа езды до Хартфорда. Весь первый час я жестоко страдаю. Не могу поверить, что покидаю Нью-Йорк!

Не могу поверить, что покидаю Капоте. Что, если я больше никогда его не увижу?

Это же неправильно. Этого не должно быть. Капоте должен был заявить о своей бессмертной любви.

"Должно быть", - я вдруг вспоминаю, что сказала Миранде и Саманте, - "Это худшее словосочетание в английском языке.