– В смысле?
– Ты хочешь что-нибудь? Попросить, чтобы принесли кофе, или чай, или что-нибудь еще…? До того, как мы начнем?
– А, нет, спасибо. Я в порядке.
– Парацетамол, может быть?
– Что, извини?
– Ну такое лекарство. Это жаропонижающее.
– Нет, нет, все в порядке, но все равно спасибо. – Я провел рукой по лбу, чтобы вытереть испарину, и этот жест напомнил о том, что на мне сноубордическая шапочка пронзительно лилового цвета (вот так козырь) и надета она была поверх прически под названием «на временной реконструкции» (вот так).
Пытаясь спрятаться за профессионализм, я сразу засыпал ее вопросами, что возникли у меня с первого момента работы над книгой. Она с готовностью отвечала на них и даже предоставила мне массу дополнительного материала. Все биографические сведения были мне уже известны, так что Джорджи рассказала несколько действительно смешных историй и несколько закулисных сюжетов из гламурного мира шоу-бизнеса. Они вполне пригодятся для книги, надеюсь, мне удастся подделать доверительный тон, чтобы все это предстало настоящими исповедями.
Мы проговорили несколько часов. Джорджи выкурила полпачки сигарет, и порой я забывал не только то, что на мне эта дурацкая шапка, но и что я опрашиваю ее для книги: казалось, мы просто беседуем. Она интересовалась моей жизнью, писательством и издательским делом, и могло пройти четверть часа до того, как я вдруг осознавал, что не она рассказывает мне историю свой жизни, а я ей. На это не стоило тратить диктофонную пленку, я и так знал свою жизнь от и до и понимал, что книги из нее не получится. Именно из-за пленок, кстати, нам и пришлось прерваться. Когда закончилась последняя, что была у меня с собой, нашей беседе пришел конец. Во мне поднялась волна легкого раздражения, примерно такое чувство бывает в школе на письменном экзамене, когда объявляют: «А теперь все положили ручки на стол и сдали тетради». Удивительно, что именно тогда осознаешь, о чем должен был написать, и в голове появляется туча невысказанных мыслей.
Я взял диктофон со стола и щелкнул по нему.
– Ну, что же, пожалуй, на этом закончим.
– Как-то грустно даже, правда?
– Почему?
– Оказывается, всю мою жизнь можно уместить на нескольких пленках.
– Господи, нет, конечно. Во-первых, это не вся твоя жизнь. Это всего лишь та часть жизни, что…
– Пригодна для печати?
– Именно. Во-вторых, тебе всего лишь тридцать. И, наконец, должен тебе сказать, что доведись мне рассказать о всей своей жизни, она уместилась бы в сообщение на твоем автоответчике.
– Ха, никогда не поверю в это.
– Честное слово. В общем-то, самое интересное, что произошло в моей жизни, – это знакомство с тобой. – Я предполагал, что это прозвучит мягко и скромно, но, сказав вслух, осознал, что звучит это подобострастно, а если вдуматься, то даже немного оскорбительно.
– Спасибо, – ответила Джорджи с улыбкой. Очевидно, она еще явно не дошла до «оскорбительной» стадии. Но, ясное дело, она проснется ночью несколько дней спустя и прошепчет: «Вот придурок».
Я собрал записи со стола, пока Джорджи тушила в пепельнице сигарету, вкручивая ее просто насмерть. Мы поднялись, оба изобразили потягивания и отправились к выходу. Она открыла передо мной дверь, я вышел в коридор и повернулся, чтобы попрощаться.
– Как я говорил, у меня есть несколько готовых отрывков для чтения, просто чтобы ты имела представление. Я вышлю их твоему агенту, и если тебе что-то не понравится, сообщи мне, и я перепишу.
– Хорошо, – согласилась она, стоя в дверном проеме и опершись щекой о косяк.
– И чем скорее у меня будут фотографии, тем лучше, – напомнил я.
– Как только вернусь в Лондон после съемок, так что надеюсь, ты получишь их до выходных.
– Отлично.
Джорджи улыбнулась. Мы оба явственно распознали некий четкий сигнал, обозначающий конец нашей встречи, и она уже должна была закрыть дверь, а я – уйти, чтобы прощание не затянулось, стесняя нас обоих, но, как выяснилось, это было сделать довольно сложно.
– Ну, счастливо тогда, – сказал я.
– Да, пока, – эхом отозвалась она, но не сдвинулась ни на миллиметр.
– Возможно, мы увидимся снова. Чтобы обсудить черновой вариант и…
Не отвечая, она переступила порог и придвинулась ближе ко мне. Подняла руку и приложила к моему лбу.
– Жар чуть спал… это хорошо.
Я что-то ответил, неведомо что. Это определенно нельзя было назвать членораздельной речью.
– Счастливо. И обещай мне дома сразу лечь в постель, – сказала Джорджи, закрывая дверь. Она смотрела на меня через уменьшающуюся щелку, не отрывая глаз, пока дверь не закрылась.
Я замер на мгновение, потом развернулся и направился к лифту. Я решил спуститься по лестнице, но подумал, что на лифте будет проще. С моей-то эрекцией.
III
Эй вы, я знаю, что вы себе там возомнили, так что пора вмешаться – скоренько – и растолковать вам кое-что. Мне и видеть вас не надо, я и так знаю, что вы сидите и все, как один, киваете головами: «Да, понятно, что тут происходит» и начинаете достраивать все в воображении, а этого делать как раз не нужно. Пора остановиться. Я не знаю, что там Джорджи имела в виду, упоминая психолога, но я знаю наверняка, что каждый из вас изнутри уверен в том, что мог бы им быть: вам только дай друг друга поанализировать. Так что если я не встряну прямо сейчас, вы начнете пороть чушь, типа «это значит то», «он поступает так, потому что она делает то-то», решите, что все это связано с «нереализованными потребностями» и «неверным представлением о себе», дойдете до предположений вроде «стол символизирует его мать» и еще черт те чего. Неизвестно, во что вы поверите в итоге. Так что, до того как вы начнете свои рассуждения, я скажу вам только одно слово, ладненько? Так вот оно… Моноамины. Поняли? Моноамины.
Я объясню подробности позже, сейчас еще не время. Но я хочу, чтобы вы были собраны, слышите меня? Я хочу, чтобы вы придерживались моего хода мыслей, и если вдруг почувствуете, что залезаете в путаные дебри теоретизирования, просто скажите себе: «Моноамины», и вы вернетесь на исходные рельсы. Пожалуйста, попробуйте так поступить ради меня! Ну… по крайней мере постарайтесь, ладно?
Глава 6
– Это ты, Том? – вопросила Сара из кухни, когда я вошел через парадную дверь.
– Нет, убийца с топором. Проходил мимо и заглянул.
Она вышла в коридор, в руках у нее была миска с подозрительным содержимым: желе из лайма с тунцом. Сара остановилась и оглядела меня.
– Ты поздно вернулся.
Я вздохнул.
– Да, прости, зацепился в городе, – сказал я, снимая шапку и откидывая в сторону. – Сначала полиция предупредила о заложенной ПОЖ бомбе…
– О, господи прости! – вскрикнула Сара, глядя на меня и светясь от изумления. – Партия Освобождения Животных разбомбила твои волосы! – Она подошла ко мне и потрепала макушку.
– Я был в парикмахерской, как раз когда полиция всех эвакуировала, – промямлил я.
– Ох, бедный мой, а власти клялись нам, что подобные вещи в прошлом.
– Завтра пойду в парикмахерскую, надеюсь, там исправят положение.
Сара, все еще поглаживая меня по волосам, сморщила нос.
– От тебя пахнет табаком… Ты с Эми встречался?
– Ну да.
Странно. Не знаю, зачем я так ответил?
– Обсуждали книгу Джорджины Най?
– Да. Нужно было уточнить детали контракта – мелочи, но ты же знаешь, как долго тянутся такие вещи. Я провел с ней весь день, мы проверяли конечный вариант.
Сара отстраненно кивнула, в последний раз взъерошила мои волосы и отправилась в гостиную.
– В холодильнике еда, если хочешь, – сказала она, удаляясь.
– Нет, спасибо, – ответил я. – Я сыт.
Эми не выдыхала дым, пока он не обрел во рту желаемую форму, затем положила зажигалку на пачку сигарет на столе.
– Он порядочный мудиль, даже по высоким мудильным стандартам лондонских агентов, – сказала она, качая головой. – Словно общаешься с торгашами, продающими фрукты на рынке в Ист-Энде. Несмотря на то что он литературный агент, даже несмотря на то что он из мира шоу-бизнеса, Пол Дуган не просто «классический кокни-парень», но он, кажется, еще и гордится этим.
