— Как ты туда подал? — отпуская Юру от себя, удивлённо спросил Кольцов.

— Искал нашего садовника, — огорчённо, словно жалуясь Павлу Андреевичу, выдавши из себя Юра. — Хотел его выручить…

«Ну вот и у него появились свод заботы». Волна нежности к этому выдержанному и доброму мальчишке захлестнула сердце Кольцова. И все же что-то неуловимое в поведении, в тоне, в самих ответах Юры насторожило Кольцова.

Юра опустил голову и тихо сказал:

— Павел Андреевич! Голубчик, миленький Павел Андреевич, мне так надо его выручить… Очень, очень надо, донимаете?.. Он был всегда добр ко мне… Он меня от смерти спас… Вы слышите?..

Руки Кольцова, мягко легли на дрожащие как в ознобе плечи Юры.

— Я хотел бы тебе помочь, мальчик. Но боюсь, это не в моих силах…

Голова Юры клонилась все ниже, чувство бессильной безнадёжности наполнило его сердце, внезапно перед глазами встала картина избиения Семена Алексеевича Осиповым. Губы у Юры задрожали, и он жалобно произнёс, словно прося помощи для себя и Семена Алексеевича у милого и доброго Кольцова:

— Капитан: Осипов его бил… при мне бил, Павел Андреевич! За что? За что он бил его? — Что-то горячее прихлынуло к его горлу, и он вдруг закричал в истерике: — Неужели вы все такие? Только с виду хорошие, лощёные? Значит, все вы притворяетесь? Да, да притворяетесь!

— Успокойся, Юра! — озабоченно сказал Кольцов. — Не все такие.

Под рукой Кольцова унялась Юрина дрожь, и — он понемногу успокоился, но все же что-то очень мучило его.

— Скажите, а каким был папа, вы же его знали, Павел Андреевич?

— Ты можешь гордиться своим отцом, Юра, — теплея сердцем, с мягкой решительностью встретив насторожённо-просительный Юрин взгляд, ответил Кольцов. И он не врал, не подлаживался к мальчишечьему горю, а высказал то, что всегда испытывал к честному и прямому, но так и не нашедшему своего пути к правде полковнику Львову. Однако слова Юры о человеке, которого истязал капитан Осипов, не шли из головы Павла Андреевича. И он, увидев, что мальчик успокоился, добавил: — А насчёт твоего садовника, Юра, дела его, видно, плохи. Значит, взяла контрразведка.

Кольцов провёл ладонью по голове мальчика, спросил то ли с умыслом, то ли ненароком:

— Фамилию-то его знаешь? Попробую поговорить с командующим.

— Нет, не знаю, — признался Юра и припомнил странные, горячечные слова Семена Алексеевича. — А бывает, что у человека нет фамилии?

— Как это? — не понял Кольцов.

— Ну, он так сказал, — уклончиво ответил Юра. — Нету у меня, говорит, фамилии и имени нету. Я, говорит, человек без имени.

Кольцов вскинулся:

— Как он сказал, повтори?

— «Я человек… без имени», — недоуменно повторил Юра.

Несколько мгновений Кольцов молча смотрел на Юру, и в голове у него одна за другой пронеслись сбивчивые мысли: «Человек без имени — это же он. Все верю, ко мне шли на связь — и провалились. Но откуда человек, идущий на связь, мог знать, что Юру опекаю я?.. И откуда его знает Юра? Неужели и вправду бывший садовник?.. Какая-то путаница, загадка. Все так странно перемешалось…»

Кольцов бережно взял Юру за руки:

— Если не хочешь, можешь не отвечать… Человек без имени действительно работал в вашем имении?

— Нет, — тихо ответил Юра.

Больше Кольцов у него ничего не спросил.

Длинный «фиат» командующего — Кольцов ни от кого не хотел утаивать свой визит в сортировочный лагерь — плавно затормозил возле проходной. Кольцов быстро вышел из автомобиля и направился в канцелярию.

Поручик Дудицкий, увидев адъютанта его превосходительства, вскочил, засуетился.

— Кого я вижу! — радостно вскрикнул он, польщённый таким высоким визитом.

— Приглашали, не отпирайтесь! — легко и весело сказал Кольцов. Стащив с рук перчатки, он небрежно бросил их на стол, поудобнее уселся в кресло, открыл портсигар и закурил длинную, диковинного цвета, сигару. Предложил и Дудицкому.

— Где вы их только достаёте? — с лёгкой вкрадчивой завистью спросил Дудицкий. — Вот и капитан Осипов тоже курит такие.

— Поручик, у нас иногда бывают иностранцы, — со штабистской снисходительностью заметил Кольцов. — Да и у маклеров можно купить… за хорошие, конечно, деньги.

— Завидую! — Дудицкий бросился к сейфу, отпер его. — У нас, правда, иностранцев не бывает и денег не густо. Но все-таки кое-что и у нас имеется…

И, торжествуя, поручик извлёк из сейфа большую плоскую бутылку французского коньяку, завёрнутую в какие-то списки, и мелкие плоскодонные рюмочки. Дудицкий любил казаться гостеприимным и в людях ценил натуру общительную и свойскую, каковым ему казался капитан Кольцов… И хотя Кольцов пытался его остановить: «Не беспокойтесь, поручик, я ненадолго», все же Дудицкий торопливо открыл бутылку и так же поспешно наполнил рюмки зеленоватым французским коньяком, приговаривая:

— Нет, нет, я с вами давно собирался… — и, подняв на уровень бровей свою рюмку, браво произнёс: — За наше невероятное тогда избавление от смерти. За вас, капитан!

— Спасибо, — растроганно сказал Кольцов и, уступая серьёзности тоста, выпил рюмку и одобрительно кивнул: — Хорош!.. Я приехал к вам по поручению Владимира Зеноновича! Он подписал сегодня смертный приговор генералу Владимову и просил внимательно отнестись к осуждённому в последние часы его жизни. Генерал есть генерал, поручик! — переходя на суховатый служебный тон, произнёс Кольцов.

Поручик снова потянулся к бутылке, разливая коньяк, сказал:

— Помнится, вы хотели посмотреть моё хозяйство? Не отказываетесь?

— Я в ваших руках, поручик! — покорно склонил голову Кольцов.

— Но прежде ещё по одной. За нас с вами, капитан! За дружбу, скреплённую кровью!..

Слегка захмелевший поручик повёл Кольцова по тому же самому двору, где совсем недавно ходил в сопровождении фельдфебеля Юра. Они шли мимо тех же сидящих и стоящих группами пленных красноармейцев.

— Это так, шантрапа всякая, — махнул в их сторону Дудицкий, — фильтрацию пройдут — и в окопы, под пули. Кровью смывать измену…

Когда они поравнялись с сараями, поручик простовато сказал:

— А эти — посерьёзней. Этими контрразведка занимается.

Кольцов, проявляя вполне понятное любопытство, сделал несколько шагов в сторону и почти приблизился к решётке. Громко спросил у пожилого тощего человека, который с лихорадочным блеском в глазах смотрел на него:

— За что здесь?

Человек не ответил. Он посмотрел сквозь офицера и нехотя отошёл от решётки.

— Скот! — бросил ему вслед поручик Дудицкий даже не злобно, а так, по привычке.

Кольцов непринуждённо и вместе с тем внимательно всматривался в измученные лица людей за решётками. И наконец увидел Семена Алексеевича. Лицо его было распухшее, в кровоподтёках и ссадинах. Он стоял возле решётки и, конечно, видел Кольцова, но старался не смотреть на него. Дудицкий тоже ещё издали заприметил Красильникова и, доверительно наклонившись к Кольцову, поспешил доложить ему:

— Видите того, у решётки? Прелюбопытный тип — взяли при переходе линии фронта. — Здесь поручик понизил голос и внушительным шёпотом добавил: — Между прочим, им интересовался Ваш опекаемый, говорил, что сей человек из их имения…

Кольцов понимал, что переигрывать нельзя, что нужно вести себя как можно естественней, сначала неопределённо хмыкнул, а затем равнодушно вымолвил:

— Любопытно. — И мгновенно подумал: «Очень важно, чтобы Дудицкий запомнил, что сам решил показать мне этого заключённого». — Вон тот, что ли?.. Как вы их только различаете, поручик! Для меня они все на одно лицо! — небрежно сказал Кольцов и почти вплотную подошёл к Семёну Алексеевичу, с высокомерным любопытством оглядел его с головы до ног, снова задал обычный вопрос: — За что здесь?

— Вам лучше знать, ваше благородие, — даже с некоторым вызовом отозвался Семён Алексеевич и, нагловато оглядевшись вокруг, словно приглашая всех на потеху, добавил: — Закурить не дадите?