Часов в пять пополудни в город вступили части Добровольческой армии. Проезжали под аркой из зелени. На них дождём сыпались цветы.

Из собора в торжественном облачении вышло духовенство. Архиерей Харлампий, весь в византийском золоте риз, преисполненный торжественной благости, ступил навстречу Ковалевскому, но до генерала не смог дотянуться и осенил крёстным знамением его запылённый автомобиль.

Казаки спешивались у собора, привязывали коней к железной ограде. В церковь не входили, так как хор в белоснежных одеждах выстроился на ступенях и архиерей стал служить торжественный молебен «по случаю чудесного избавления древнего православного города Харькова» прямо на Соборной площади, под постукивание копыт, лошадиное пофыркивание и доносившуюся издали редкую перестрелку.

Совсем недалеко от собора, на Московской улице, деникинцы окружили броневик «Артём» и, лениво постреливая, ждали, когда у красноармейцев кончатся патроны. Под благостные звуки молебна и ангельские голоса елейно вторящих архиерею хористов четверых красноармейцев, вышедших из броневика, казаки стали полосовать шашками. Уже мёртвых, лежащих на мостовой, продолжали тупо и жестоко рубить, разбрызгивая по булыжнику кровь.

Торжественно строгий Ковалевский в парадном мундире, с единственным Георгиевским крестом на груди, подошёл под благословение, опустился на одно колено и склонил смиренно голову.

— Спаси и сохрани, господи, люди твоя и благослови… — неслось над площадью.

Регент раскачивался перед хором, взметая фалдами чёрного фрака, будто и сам собирался улететь. Умилённо смотря на коленопреклонённого командующего, жадно крестились бывшие помещики, бывшие коллежские и статские советники, бывшие заводчики, бывшие предводители дворянства, бывшие… бывшие…

Их истовость была понятна. Вера в милосердие божье и в счастливую звезду Владимира Зеноновича Ковалевского была неподдельной, она явилась для них единственной надеждой.

Растекался вокруг собора загадочный запах ладана, перемешивался с тонким ароматом французских духов, острым духом сапожной ваксы и едкого лошадиного пота.

В город вошли ещё не все войска, ещё тянулись к нему усталые обозы, а многие здания уже украсились трехцветными Андреевскими знамёнами, лавочники поспешно водружали на приземистых особняках благоразумно спрятанные до поры до времени крикливые вывески: «Хлебная торговля бр. Чарушниковых». «Скобяные изделия — Шварц и К°», «Мясо, колбасы — цены коммерческие»…

На углу Сумской и Епархиальной улиц на афишной тумбе появился приказ, набранный строгим типографским шрифтом.

«Приказом командующего Добровольческой армией генерал-лейтенанта Ковалевского я, полковник Щетинин Иван Митрофанович, назначен градоначальником города Харькова.

Градоначальник г. Харькова полковник Щетинин».

Худощавый, интеллигентного вида, старик с седоватой бородкой выбрался из густой толпы, запрудившей улицы, внимательно прочитал этот приказ и чуть пониже приклеил своё скромное объявление:

«Продаю коллекцию старинных русских монет. Также покупаю и произвожу обмен с господами коллекционерами. Обращаться по адресу: Николаевская, 24, кв. 5. Платонов И. П.».

…Под штаб Добровольческой армии отвели здание бывшего Дворянского собрания, вместительное и удобное, расположенное к тому же в самом центре города. Начальнику отдела снабжения армии генералу Дееву хлопот предстояло предостаточно: в кратчайший срок надо было привести в порядок запущенный особняк.

В конце дня Деев разыскал Кольцова и попросил его лично ознакомиться с планировкой дома, с тем чтобы выбрать наиболее удобные комнаты для кабинета и личных апартаментов кот май дующего.

— Я уже наметил, господин капитан, — говорил тучный Деев, шумно, устало дыша, — но посмотрите и вы.

В здании, когда туда приехал Кольцов, царила суета. В вестибюль втаскивали красного дерева тяжёлую мебель, рабочие несли ведра с извёсткой, солдаты спешно тянули связь, где-то вверху звенели тазы, звякали ведра, сердито перекликались усталые женщины.

Торопливо, похлопывая себя кожаной перчаткой по начищенному голенищу сапога, сбежал с лестницы Осипов, на ходу коротко поздоровался с Кольцовым, скользнув по нему тяжёлым взглядом, и скрылся за поворотом коридора, ведущего из вестибюля в глубь здания.

Комнаты, которые генерал Деев хотел предназначить командующему, располагались на втором этаже правого крыла здания. Кольцов быстро обошёл их — все они были вместительными и к тому же смежными, что вполне соответствовало их предназначению, но все же он решил осмотреть и другие помещения. Убавив шаг, он двинулся по коридору, направляясь в левое крыло здания. Походил по пустым, гулким комнатам и, стараясь не задеть перил лестницы, пахнущих свежей краской, спустился вниз, на первый этаж. В конце коридора за массивными стенами арки увидел небольшую дверь. Вернее, она даже не сразу бросилась в глаза ему. В полутёмном, затхлом тупике он увидел останки огромного буфета из красного дерева, косо торчащую из-под какого-то торопливо оставленного хлама доску ломберного столика, диван и мысленно отметил про себя, что нужно будет отдать распоряжение очистить, коридор. Ещё дальше за грудой всевозможных ящиков и ящичков, скособоченных тумб и изъеденных старостью перегородок Кольцов и заметил эту дверь, похожую на прислонённую к стене доску, едва видневшуюся в полумраке. Он осторожно расчистил себе путь к двери и с трудом, навалившись на неё всей тяжестью, открыл. Зажёг спичку и, оглядевшись, увидел, что стоит в крошечной комнатке с тусклым запылённым окошком, затянутым бесконечной паутиной. Вероятно, когда-то эта комнатка предназначалась под какие-то побочные службы, но истинное её назначение было уже давно забыто, и она превратилась в некий склад для разной рухляди, где было в кучу свалено все: трехногие стулья, кресла без подлокотников, с торчащей во все стороны ватой, позеленевшие от недоброй старости канделябры и подсвечники, скульптуры царей, лошадей и старые, зияющие пустотой рамы с тусклой позолотой…

Кольцов хотел было уже уходить, как вдруг совсем близко и отчётливо слышалось:

— Шибче кистью води, а то до утра придётся торчать здесь. Все равно не выпустят, пока не сработаем.

— Оно конечно, — негромко ответил второй голос. — Да только руки ломит — с самого свету машем.

Голоса шли откуда-то сверху, наползали один на другой, усиливаясь от этого. Кольцов втиснулся между буфетом и старой софой, снова чиркнул спичкой, поднял её вверх. По стене тянулась едва заметная извилистая трещина. Постучав по стене, Кольцов почувствовал, что она полая — скорее всего, это был дымоход. На слух определив расположение помещений второго этажа, он понял, что голоса доносятся из большой комнаты, которую генерал Деев наметил для своего кабинета. Быстро поднявшись на второй этаж, Павел отыскал это помещение. Оно было просторным, большим, с удобным расположением многочисленных комнат.

Когда Кольцов вернулся в комнату с камином — как он теперь твёрдо решил, будущий кабинет командующего, — вдоль стены что-то вымерял пожилой офицер связи, а в дверях топтались два солдата с катушками проводов.

— Помещение занято, господин поручик! — решительно сказал Кольцов. — Здесь будет кабинет командующего.

— Но генерал Деев, господин капитан, направил меня сюда, — замялся поручик. — Здесь будет…

— Здесь будут апартаменты командующего! — отчеканил Кольцов твёрдо и надменно, как и полагается адъютанту его превосходительства.

— Но генерал Деев… — опять начал было поручик, но уже безнадёжным тоном.

— С генералом Деевым я договорюсь. — И, подождав, пока офицер и солдаты вышли, Кольцов плотно прикрыл дверь и отправился разыскивать Деева.

Двадцать седьмого июня с утра, едва солнце приподнялось над деревьями, штабные офицеры покинули свои вагоны и с вокзала перебазировались в центр Харькова, на оседлое городское житьё. Здание Дворянского собрания наполнилось чётким стуком скрипучих офицерских сапог, щеголеватым звоном шпор, вежливым щёлканьем каблуков, поскрипыванием портупей, гулом разнообразных голосов.