Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— С того, потопленного? — повёл бровью в сторону рейда таможенник.

Красильников кивнул.

— Ходит тут один. Комендором был.

— Комендором? А фамилию его не вспомните? — с надеждой в голосе спросил Семён Алексеевич.

— А чего вспоминать? Воробьёв его фамилия.

— Воробьёв?.. Василий?.. — обрадовался Красильников.

— Василий. Он самый.

— Значит, он здесь? — продолжал несказанно обрадованный Красильников. — А где его можно повидать?

— Если есть на что выпить, то в аккурат через десять минут я его вам покажу.

— Есть! Есть! Пошли, папаша!..

Таможенник легко выбрался на причал.

— Подождите, а вахту кому?.. — вдруг остановился Красильников.

— А шут с ней, с вахтой! И с этой лайбой! На ней все равно украсть нечего, — проговорил таможенник.

В двух кварталах от порта, на ветхом каменном доме, висела на кронштейнах большая медная пивная кружка, а под нею красовалась надпись: «Эксельсиор». Старик таможенник свернул во двор, показал на пролом в стене, означавший вход. По выщербленным ступеням они спустились вниз. Под потолком каменного коридора висел тусклый керосиновый фонарь. Он освещал дубовую дверь. Таможенник толкнул её — и навстречу им с оглушающей силой вырвался нестройный гул, послышались невнятные пьяные голоса. Семён Алексеевич увидел низкий сводчатый зал, в котором за длинными дубовыми столами сидели люди. Это были рыбаки, грузчики, военные моряки, механики с мелких судов и портовые воры. На их одежде лежал отпечаток морских профессий. И только два филёра, сидевшие неподалёку от входа, казались здесь такими же несуразными, как, скажем, архиерей на цирковой арене. Они тянули пиво и не спускали глаз с английских моряков, тесной кучкой сидевших за другим столом.

Таможенник повёл Красильникова в конец зала, ближе к стойке. Здесь в одиночестве сидел моряк в грубой брезентовой робе.

— Вот и дружок ваш — Воробьёв, — показал старик.

Семён Алексеевич заглянул в лицо моряка, тронул его за плечо:

— Не узнаешь, Василий?

Моряк нехотя поднял голову, несколько мгновений всматривался в Красильникова.

— Семён?.. Здорово! А мне кто-то сказал, что тебя будто убили. — Моряк ногой придвинул табурет для Красильникова скомандовал в сторону стойки: — Матрёна! Пива нам!

— А водочки не будет? — ласково напомнил таможенник, глаза у него замаслились от ожидания. Воробьёв посмотрел на старика, покачал головой:

— Ох и надоел ты мне, старик!

Семён Алексеевич весело объяснил Воробьёву:

— Это он помог разыскать тебя. — И затем сказал таможеннику: — Вы бы сами выпили! А денег я дам!

— Понимаю! — проникновенно сказал таможенник.

Красильников достал из кармана несколько царских денежных купюр и протянул их таможеннику. Тот, не глядя, зажал деньги в кулаке и, пятясь между столами, зашлёпал к стойке.

А Семён Алексеевич и Василий Воробьёв не спеша потягивали пиво и тихо переговаривались.

— Мне эта взрывчатка для большого дела нужна, — убеждал Красильников своего давнего друга, который сейчас смотрел на него какими-то грустными глазами.

— Не знаю, для чего она тебе нужна, но нету её у меня, я не комендор сейчас. Рыбалю — и вся моя недолга.

— Значит, не поможешь? — тихо, чувствуя, как перехватывает от обиды горло, спросил Красильников.

— Значит, не помогу, Семён… — Помолчав немного, Воробьёв хмуро добавил: — Да и к стенке сейчас за это без суда вставят!

— Боишься, выходит?

— Понимай как хочешь.

Красильников встал.

— Ты что ж, уходишь? — спросил, заметно трезвея, Воробьёв. — А я думал, посидим… повспоминаем… Жизнь-то, жизнь ныне какая верченая… Одна и отрада — повспоминать…

— Нам вроде вспоминать нечего, — сухо сказал Красильников и, не прощаясь, круто повернувшись, двинулся к выходу. Поднявшись по ступенькам, постоял немного — нет ли хвоста? — и, успокоенный, зашагал по улице. Он так и не заметил, как из пивной выскользнул филёр и приклеился к его следу…

Вот уже кончилась улица, и он свернул в переулок. Когда проходил возле какого-то дома мимо железной калитки, чья-то сильная рука внезапно ухватила его за рукав бушлата и рванула к себе. Калитка тотчас же захлопнулась, скрежетнул железный засов. Не успел Семён Алексеевич что-либо сообразить, как увидел перед собой виновато улыбающегося Воробьёва.

— Не видал разве? За тобой шпик увязался… Давай за мной! — проговорил он, тяжело дыша.

— Как ты сюда успел? — удивился Красильников.

— Известно… проходными дворами, — переводя дух, ответил Василий и крепко, по-матросски хлопнул его по плечу. Они торопливо пошли по какой-то сложной, запутанной дороге — мимо дровяных складов, старых сараев, полуразваленных землянок…

Верстах в пяти от Новороссийска, на берегу небольшого заливчика, стояло несколько выщербленных морскими ветрами рыбацких хат. А неподалёку от них вольготно покачивались на волнах заякоренные шаланды и баркасы. Сюда Воробьёв и привёл Семена Алексеевича.

— Вон мой корабль стоит…

«Мария» — крупно было выведено белой краской на борту ничем не примечательного баркаса.

— Здравствуйте вам, — послышался певучий женский голос.

Семён Алексеевич обернулся. Перед ним стояла с молодой смелой улыбкой на красивом, веснушчатом лице статная русоволосая женщина.

— Мария, те пироксилиновые шашки, что мы когдась рыбу глушили, где у тебя? — спросил Василий у женщины.

— Возле хаты закопаны.

— Много осталось? — уточнил Василий, и было ясно, что такого рода разговоры здесь — дело будничное.

— Богато ещё! Пуда два…

— Выбери их из земли и подсуши. Они ему для настоящего дела нужны! — Василий с уважением кивнул в сторону Красильникова.

— Что ж, раз нужны — выберу, — сразу и просто согласилась женщина.

— И дёготь мне приготовь, замажу на баркасе твоё имя! — крикнул ей вслед Василий и, встретив недоуменный взгляд Красильникова, охотно объяснил: — По сухопутку, понимаешь, вам из города с пироксилином никак не выйти. Патрули везде шастают… Попробуем, как стемнеет, до Зеленого мыса морем вас вывезти…

К вечеру Красильников привёл сюда, в рыбацкую хижину, Кособродова и Николая, и они, не мешкая, стали готовить баркас к выходу в море. Воробьёв выволок из хаты несколько связок просушенных рыбацких сетей, сноровисто расправил их на корме, возле старенького, добросовестно отслужившего уже десять своих жизней движка. Под сетями сложили пироксилин и несколько динамитных шашек, которые каким-то чудом достал у кого-то Кособродов. Принёс Дмитрий Дмитриевич главную новость, ради которой оставался в городе. Знакомый машинист достоверно сообщил, что эшелон с танками тронется к фронту завтра в десять часов. К этому времени они должны уже добраться до места.

Когда совсем стемнело, Мария пригласила всех в хату, выставила на стол чугунок вареной картошки, хлеб, десяток вяленых кефалей. Ели молча, сосредоточенно и торопливо. Почти одновременно встали, поблагодарили хозяйку, Воробьёв взглянул на часы:

— Ну что ж! Тронемся помалу! Времени надо с запасом: Бригантина у меня норовистая. По части мотора!..

Но мотор завёлся сразу, с первого поворота ручки, затарахтел бодро, весело.

Баркас шёл вперёд в кромешной тьме, слегка покачиваясь волнах. Сидя на носу, на бухте свёрнутого каната, пристально вглядывалась вперёд Мария. За рулём стоял Воробьёв. Семён Алексеевич, Кособродов и Николай расположились рядом с ним залепленных рыбьей чешуёй ящиках.

— Ну что ж, я так считаю, — вращая штурвал, громко рассуждал Василий, — что если эшелон отправляется в десять, то раньше двенадцати он до Тоннельной не дойдёт. Так ведь? — и покосился на Кособродова, словно хотел сверить ход своих рассуждении с тем, что думают остальные.

— У них, конечно, два паровоза будет и толкач на подмоге — рассудительно ответил Кособродов. — Правда, и горки там…

— Во-во! — согласился Воробьёв. — Поэтому я два часа кладу.

— Полтора, — коротко уточнил Кособродов.

102
{"b":"205231","o":1}