Жигульская тоже встала, отряхивая и без того чистую форменную юбку и одергивая китель, смотрела на Русанова по-свойски, в лице ее читалось: ну вы ведь тоже подчиненное лицо, Виктор Иванович, должны понимать… Но Русанов не хотел этого понимать, уводил свой взгляд от ищущего взгляда Жигульской— он хотел знать только факты.
Он вызвал по селектору Кубасова, велел ему проводить Жигульскую в «двести вторую комнату». В практической их работе это означало: поскучать в 202-й, пока эта женщина не напишет объяснительной записки.
Жигульская ушла, оставив в кабинете Русанова стойкий приторный запах духов, и Виктор Иванович не выдержал — открыл пошире окно, постоял возле него, раздумывая над неожиданным фактом появления фамилии Битюцкого в «золотом деле». Но, может быть, к золоту Альберт Семенович как раз никакого отношения не имеет? Но тогда на кой черт ему водить знакомство с каким-то электриком, хлопотать за него перед Жигульской? И если они оба знали, что Калошин не есть Калошин, то тогда, значит, должен быть стимул, корыстный интерес. Надо думать, что ни Битюцкий, ни Жигульская за простое «спасибо» делать бы ничего не стали. Жигульская но знала до этого Криушина-Калошина, Битюцкому он не родственник… М-да-а…
Виктор Иванович позвонил Битюцкому — его не оказалось на месте. Секретарша сказала, что он уехал по делам и будет часа через два. Поинтересовалась, кто его спрашивает и что передать.
— Ничего не нужно передавать, я позвоню, — сухо оказал Русанов и положил трубку. Предупреждать Битюцкого ни о чем не нужно. Виктор Иванович уже решил, что устроит у себя в кабинете неожиданную для обоих «отличившихся» работников милиции встречу, официально говоря — очную ставку.
Ожидали Битюцкого долго. Жигульская давно уже написала объяснение, томилась в безделье и тревоге. В объяснительной она слово в слово повторила то, что рассказывала Русанову, прибавила лишь, что за свой необдуманный, легкомысленный поступок готова понести наказание. Женщина явно хитрила, когда просила себе наказания — ведь ничего еще не было ясно, разве только то, что Криушина-Калошина не существовало уже на белом свете.
«Да, зря я ей сказал о трупе, зря, — ругал себя Виктор Иванович. — Жигульская успокоилась: главного свидетеля теперь нет, а что еще скажет Битюцкий — неизвестно».
…Битюцкий шумно, чуть ли не по-хозяйски вошел в кабинет Русанова, подал Виктору Ивановичу руку, стал громогласно рассказывать, что ездил на базу Мебельхозторга, смотрел там кое-какие документы, а заодно, чего греха таить, и мебель… О причине вызова спросил Русанова легко, как бы между прочим, полагая, что речь пойдет, видимо, о совместной проверке «Электрона», и приготовился уже к этому разговору, хотя присутствие в кабинете Жигульской несколько его озадачило и заметно насторожило: «Этой-то, капитанше, что здесь нужно?»
Ответив на крепкое рукопожатие Битюцкого, Виктор Иванович попросил Альберта Семеновича присесть, сказал, что нужно кое о чем поговорить и в разговоре этом поможет Елена Владимировна.
— Ну, пускай помогает, — хохотнул Битюцкий и сел к приставному столику, а не у стены, где сидела Жигульская. — Надолго? — спросил он запросто у Русанова. — А то у самого совещание, — Альберт Семенович завернул рукав кителя, озабоченно глянул на часы.
— Да нет, не думаю, — нейтрально ответил Виктор Иванович и положил перед Битюцким фотографию. — Вам эта личность знакома, Альберт Семенович?
Битюцкий взял фотографию смуглой, поросшей мелким черным волосом лапищей, глянул.
— Конечно! Это Женька… как его… Галошин.
— Калошин, — поправил Русанов.
— Ну, один черт, — гулко засмеялся Битюцкий.— Что Калошин, что Галошин. Все равно на ноги надевать.
— А где вы с ним и при каких обстоятельствах познакомились?
Битюцкий с удивлением посмотрел на Русанова.
— Слушай, Виктор Иванович, ты что, допрашиваешь меня? Так бы и сказал. А то приглашаешь вроде бы по-дружески, а тут такие сюрпризы устраиваешь. Нехорошо.
Улыбнулся и Виктор Иванович.
— Да ну, какие допросы, Альберт Семенович! Действительно дружеская беседа. Надо кое-что уточнить.
— Ладно, хорошо. Дело есть дело. Надо только поскорее, — Битюцкий снова завернул рукав кителя, но на часы не посмотрел.
«Нервничает, — отметил про себя Виктор Иванович. — Но в целом держится хорошо, даже отлично. Ладно, поехали дальше».
— Так вы говорите, Альберт Семенович, знали Калошина…
— Слушай, Виктор Иванович, мне что, тоже «выкать»? Не далее как позавчера мы с тобой, кажись, были на «ты»?
— Как вам удобнее, Альберт Семенович. Я лично такие разговоры, — Виктор Иванович выделил голосом это слово, — предпочитаю вести официально. Помогает.
— «Вы» так «вы», — охотно согласился Битюцкий. Сел на стуле в вольную позу, ногу закинул на ногу, черные его сапоги блестели. — Калошина этого я знаю… точнее, знал; мне сказали, что он уехал из Придонска.
— Кто сказал?
— Да рыбаки и сказали, Виктор Иванович. Мы ведь с Женькой на рыбалке познакомились. Позапрошлой, наверное, зимой сидели тут у нас, на льду водохранилища. Потом на Усманке встречались. Ну, выпивали, про жизнь толковали, не без этого, — Битюцкий широко развел руками. — Рыбаки все равны. Он меня Альбертом звал, я его — Женькой. Там чины не признают.
— Хорошо, — кивнул Русапов. — А как вы думаете, Альберт Семенович, почему Елена Владимировна участвует в нашей беседе?
Битюцкий переменил позу, в глазах его блеснули тревожные искры. Но он прекрасно владел собой.
— Елена Владимировна может присутствовать в этом разговоре только по одной причине: она когда-то меняла паспорт Калошину. Так, Виктор Иванович?
— Абсолютно точно! Но вы-то откуда об этом знаете?
— Да я же ее просил об этом.
— Вот, я же вам говорила, Виктор Иванович! — взволнованно подалась Жигульская вперед. — И написала чистую правду.
— О-о, она уже и написала! Ах ты доносчица этакая! — Битюцкий шутливо погрозил Жигульской.
— Значит, вы подтверждаете тот факт, что звонили Жигульской с просьбой заменить, точнее, выдать Калошину-Криушину паспорт? — строго спросил Русанов.
— Кому-кому? Криушину? Не знаю никакого Криушина, Виктор Иванович, ты… Вы что-то путаете.
— Это вы меня с Еленой Владимировной пытаетесь запутать, — Виктор Иванович устало потер переносицу. Вежливый этот разговор дается все же непросто, и главное — из него мало что пока проясняется.
— Да никто тут никого не путает, Виктор Иванович! — лицо Битюцкого побурело, а в глазах появился гнев. — Женьку Калошина я знал, это верно. Он как-то сказал мне, что потерял паспорт, на речке где-то утопил… Там еще у него какие-то документы были. Ну и попросил меня: Альберт Семенович, помоги, чтоб без особой волокиты и нервотрепки, а? Штраф я уплачу… Так я Жигульской и сказал. Так, Елена Владимировна? — повернулся он всем корпусом к начальнику паспортного стола.
— Да, примерно так, — подтвердила женщина.— Только вы при этом прибавили, Альберт Семенович, что хорошо знаете этого человека и паспорт ему нужно выдать сегодня же.
— Правильно. Его куда-то в командировку посылали, билет уже был на руках. Да, я звонил, Виктор Иванович, просил Жигульскую. Ну и что дальше-то? По какому поводу сыр-бор?
— Дело в том, что Калошин вовсе не Калошин, а некий Криушин, я уже говорил эту фамилию. А Криушин погиб. И вдруг выяснилось, что жил он по поддельному паспорту.
— А-а… — протянул Битюцкий. — В таком случае вот с нее и спрашивайте. А мне здесь делать больше нечего.
Он решительно поднялся. Встал и Русанов. Подписал пропуск Битюцкому, сказал вошедшему Кубасову, чтобы проводил Альберта Семеновича. А Жигульскую попросил задержаться на несколько минут.
— До свидания, — попрощался Битюцкий с самым невозмутимым и даже оскорбленным видом, не глянул на Жигульскую и ни слова ей больше не сказал.
Шел по коридору, посмеивался: о смерти Криушина он теперь знает, а раньше конечно же знал, что парню надо смыться из города. И действительно, там, на рыбалке, за очередной бутылкой, Криушин попросил его о новом паспорте: дескать, сделай доброе дело человеку, Альберт Семенович. Власть у тебя большая, помоги. А я отблагодарю. И там же отдал Битюцкому десять тысяч рублей. Никто этого не видел и видеть не мог. Сидели они в тихом месте на реке, за камышами, удили, мирно попивали водочку и толковали о делах. Он, Битюцкий, сказал тогда: я позвоню одной бабенке, она мне обязана, она должна помочь. Только один «кусок» ей нужно будет отстегнуть.
