— Правитель Мусаси ради отца пожертвовал жизнью! — выслушав брата, сказал князь Мунэмори. — Беспримерный, прекрасный подвиг! Это был доблестный, славный воин, храбрый и твердый духом! Ему было шестнадцать лет, так же, как моему Киёмунэ! — И он бросил взгляд туда, где стоял его сын, и на глаза навернулись слезы. И множество сидевших тут в ряд самураев Тайра — и суровых, и добрых сердцем, — все увлажнили слезами рукава боевых доспехов.
18 БЕГСТВО
Моромори, правитель Биттю, младший сын покойного князя Сигэмори Комацу, вместе с шестью вассалами спасался бегством в маленькой лодке, когда их заметил Сэйэмон Киннага, вассал князя Томомори, тоже искавший спасения на берегу. «Это лодка князя Моромори, — подумал он и закричал: — Возьмите меня!» Тогда Моромори приказал снова направить лодку поближе к берегу, в мелководье. Рослый мужчина, к тому же в тяжелых доспехах, с размаху соскочил с коня прямо в лодку — понятно, что к добру это привести не могло! Лодка была мала и сразу перевернулась вверх дном. Правитель Биттю боролся с волнами, то всплывая, то вновь погружаясь в воду, а в это время появилось десятка полтора всадников во главе с Дзиро Хондой, вассалом Хатакэямы; Хонда подцепил князя Моромори боевой железной рогатиной, вытащил на берег и отсек ему голову. Моромори исполнилось всего лишь четырнадцать лет.
Митимори, правитель земли Этидзэн, возглавлял дружины Тайра в предгорье. В красном парчовом кафтане, в панцире с китайским узором, ехал он на кауром коне, в седле, украшенном серебром. Митимори был ранен в голову; враги оттеснили его от остальных дружин Тайра. Своего младшего брата Норицунэ, правителя Ното, он потерял из вида. Тогда, обратившись в бегство, он поскакал на восток, чтобы покончить с собой где-нибудь подальше от людских глаз, но тут его окружили семеро вражеских воинов, среди них — Сасаки из края Оми и Таманои, житель земли Мусаси, — и в сражении с ним князь Митимори в конце концов был убит. При князе находился один из его вассалов, но в решающий миг он не успел прийти на помощь своему господину; так случилось, что никто из своих не видел, как погиб Митимори.
Битва все продолжалась, и убитых с обеих сторон стало так много, что и не счесть! Перед башнями, между кольев, трупы людей и коней громоздились горой. Зелень в долине Ити-но-тани стала багровой. В роще Икута, у подножья горного кряжа, на морском берегу — всюду валялись тела убитых. Одних лишь голов, отрезанных рукой дружинников Минамото, и то насчитали потом больше двух тысяч!
В битве этого дня погибло больше десяти самых знатных витязей Тайра — князь Митимори, правитель Этидзэн, его младший брат Наримори, Таданори, правитель Сацумы, Томоакира, правитель Мусаси, Моромори, правитель Биттю, Киёсада, правитель Овари, Киёфуса, правитель Авадзи, и трое сыновей Цунэмори, главы Ведомства построек, — Цунэмаса, Цунэтоси и Ацумори, самый младший из братьев.
Так завершилась для них
эта битва великим разгромом.
Все, кто спасенья искал,
слепо вверились лодкам, влекомым
Силою ветра и волн
прочь от кровью пропитанной суши.
Горечь сжигала сердца,
и отчаянье полнило души.
Мерно качались ладьи,
путь держа к полуострову Кии.
К Асии вдоль берегов
в беспорядке стремились другие.
Много из бухты Сума
храбрых Тайра в Акаси отплыло.
Ложем избравших корабль,
изголовьем неверным — кормило.
Тускло светила луна.
Рукава орошая слезами,
Воины стражу несли
и не ведали, живы ли сами...
Те, кто направил свой бег
наугад через воды пролива,
Отмели и острова
созерцали теперь сиротливо.
Чаек печальный призыв
уносился в морские просторы.
«Видно, кружиться и нам
без пристанища и без опоры»,
— Тяжко вздыхали мужи,
а иных, кто, устав от скитаний,
Бросил руля рукоять,
снова вынесло к Ити-но-тани.
Только один переход
от столицы до Ити-но-тани,
Но и его одолеть
не у каждого силы достанет...
Из-под укрытия скал
выбираясь ночною порою,
Медленно плыли ладьи...
Об утратах скорбели герои:
Было четырнадцать их,
областей, роду Тайра покорных.
Было сто тысяч бойцов
в самурайских дружинах отборных.
Были богатство, и власть,
и удача в сраженьях, а ныне
Все обратилось во прах,
и последняя пала твердыня!
19 УТОПЛЕННИЦА КОДЗАЙСЁ
У Митимори, правителя земли Этидзэн, служил самурай по имени Токикадзу. Явившись на корабль, к супруге князя, он сказал ей:
— Возле устья реки Минато господина моего окружили семеро вражеских всадников, и в сражении с ними он в конце концов пал убитый. Из числа этих семерых смертельные удары нанесли ему двое — Нарицуна Сасаки, житель земли Оми, и Сукэкага Тама-нои, житель земли Мусаси, — так они себя называли... Я, Токикадзу, всей душой стремился разделить участь моего господина, вместе с ним сойти в обитель смерти, но еще задолго до битвы он приказал мне: «Что бы ни случилось со мной, — сказал он, — ты должен сохранить жизнь! Любой ценой оставайся в живых и разыщи мою жену!» Вот почему моя жизнь все еще не прервалась, и вот почему я здесь, перед вами!
Ни слова не сказала в ответ супруга князя, закрыла лицо рукавом и упала ничком на ложе.
И хоть услыхала она верную весть, что муж убит, но в первые дни ее все еще не покидала надежда — вдруг это неправда, и муж вернется целый и невредимый. Но день проходил за днем, надежда постепенно угасла, и глубокая скорбь переполнила ее сердце. Вместе с госпожой горевала ее кормилица, единственная близкая ей родная душа.
С того самого вечера, в седьмой день, когда впервые дошла до супруги Митимори страшная весть, и вплоть до ночи тринадцатого числа не поднималась она с постели. Так лежала она до наступления сумерек. Назавтра судну предстояло прибыть в Ясиму. Сгущалась ночь, и когда жизнь на корабле постепенно затихла, супруга Митимори сказала, обратившись к кормилице:
— Давеча я узнала, что муж убит, и не могла поверить, что это правда, но теперь, увы, убедилась, что его, как видно, и впрямь уже нет на свете. Говорят, многие полегли возле устья той речки — Минато, что ли, ее название — и с тех пор никто из них не вернулся... Накануне сражения я свиделась с мужем, мы встретились в убогой лачуге. Он был необычно печален и казался таким удрученным! Он сказал мне: «Чует сердце — меня ждет гибель в завтрашней битве. Что станет с тобой, бедняжка, когда меня не будет на свете?» Но я уже привыкла, что война идет постоянно, и никак не ждала, что сбудется его предсказание, — вот о чем я сейчас больше всего горюю! О, почему я не знала, что то последняя наша встреча! Почему не обменялась с ним клятвой снова соединиться навеки в будущей жизни? Как вспомню сейчас об этом, нет сил терпеть сердечную муку! С недавних пор у меня под сердцем шевельнулся ребенок, но от мужа я это скрывала. Но в тот час, опасаясь, как бы он не подумал, будто у меня могут быть какие-то тайны, я открылась ему, и как же велика была его радость! «Мне уже тридцать лет, — сказал он, — а детей до сих пор не имею! Вот хорошо, если б родился мальчик! Пусть он станет живой памятью обо мне в нашем неверном и бренном мире!.. Но давно ли ты в тягости? Сколько месяцев? Вполне ли здорова? Сможешь ли благополучно разрешиться от бремени в бесконечных скитаниях на корабле по безбрежным морским просторам — вот что меня тревожит!» И в самом деле, ведь родами умирает множество женщин, и страшно мне думать, что смерть настигнет меня в столь безобразном, постыдном виде... О да, мне тоже хотелось бы спокойно родить младенца, лелеять его и видеть в нем облик покойного мужа! Но ведь всякий раз, как я взгляну на ребенка, тоска по ушедшему будет с новой силой терзать мне душу! Нет, дитя никак не станет мне утешением! Значит, кроме смерти, нет для меня исхода! Но даже если б чудом я уцелела, укрывшись где-нибудь в глуши, подальше от людских взоров, кто знает, какой позор, быть может, мне уготован? Ведь так уж повелось в нашем мире, что все вершится здесь не по собственной воле... Как помыслю об этом, мне и страшно, и больно! Стоит мне задремать — я вижу мужа во сне; проснусь — он и наяву призраком стоит предо мною! Вот я и решила — лучше броситься в воду, на дно морское, чем жить в такой тоске, в такой муке! Мне жаль тебя, ты останешься здесь одна, будешь горевать обо мне, но все же прошу — возьми все мои одеяния, отдай какому-нибудь монаху, и пусть он молится за спасение души моего покойного мужа, да и мой скорбный путь на том свете пусть облегчит молитвой! А письмо, что я написала, отправь в столицу... — так говорила она, подробно и долго.
