– Каждому хочется что-то со мной сделать, – прорычал он. – Каждому хочется для чего-то меня использовать. Нет уж, мною не попользуетесь. Как только мы отыщем Рог и кинжал Мэта, меня больше никто не использует.

Негодующе заворчав, Эгвейн схватила юношу за плечи и развернула лицом к себе. Гневно посмотрела на него снизу вверх.

– Если ты не начнешь говорить нормально, то, клянусь, – я надеру тебе уши, Ранд ал’Тор.

– А теперь ты говоришь совсем как Найнив. – Он засмеялся. Но, посмотрев на девушку, осекся. – Наверное... Наверное, я больше никогда тебя не увижу. Я знаю, что ты отправляешься в Тар Валон. Знаю. И ты станешь Айз Седай. А у меня, Эгвейн, с Айз Седай – все кончено. Я не буду марионеткой для них, ни для Морейн, ни для кого-то из них.

Он выглядел таким потерянным, что ей хотелось положить его голову себе на плечо, и таким упрямым, что ей и вправду захотелось надрать ему уши.

– Послушай меня, ты, здоровенный бычок. Да, я собираюсь стать Айз Седай, и я найду, как тебе помочь. Обязательно.

– В следующий раз, когда ты меня увидишь, тебе, скорей всего, захочется укротить меня.

Эгвейн поспешно оглянулась вокруг; в этом отрезке коридора они были одни.

– Если ты не научишься следить за своим языком, я тебе помочь не смогу. Хочешь, чтобы все узнали?

– Слишком многие и так уже знают, – сказал он. – Эгвейн, мне бы так хотелось, чтобы все было по-другому, но по-другому не будет. Я хочу... Береги себя. И обещай мне, что ты не выберешь Красную Айя.

Она бросилась ему на шею, в глазах, туманя взор, блестели слезы.

– Это ты береги себя, – горячо говорила Эгвейн, уткнувшись лицом ему в грудь. – Если ты себя не будешь беречь, я... я... – Ей послышалось, как он тихо-тихо произнес: «Я люблю тебя», – а затем Ранд решительно разнял ее объятия и мягко отстранил девушку от себя. Потом повернулся и зашагал, почти побежал от нее.

Когда Нисура взяла ее под руку, Эгвейн вздрогнула.

– У него такой вид, словно ты послала его с поручением, которому он совсем не рад. Но не позволяй ему видеть, как ты из-за этого плачешь. Так ты все сведешь на нет. Пойдем. Тебя зовет Найнив.

Утирая щеки, Эгвейн пошла за Нисурой. Побереги себя, ты, шерстеголовый телепень. Свет, обереги его!

Внешний крепостной двор бурлил в упорядоченной суматохе, когда Ранд наконец-то выбрался туда – со своими седельными сумами и узлом с арфой и флейтой. Солнце подбиралось к полудню. Вокруг лошадей суетились и перекликались солдаты и конюхи, подтягивая подпруги и проверяя вьючную упряжь. Другие прибегали и приторачивали к вьючным седлам походное снаряжение, о котором в спешке забыли, или обносили водой работающих мужчин, или носились с какими-то последними поручениями. Но все, казалось, точно знали, что делают и куда направляются. Дорожки для часовых и галереи для лучников вдоль стен были вновь забиты, и в утреннем воздухе всеобщее возбуждение едва не разряжалось грозой. По каменным плитам глухо стукали копыта. Одна из вьючных лошадей начала брыкаться, и конюхи кинулись утихомиривать ее. Густо висел лошадиный дух. Плащ Ранда несколько раз дернулся в порывах свежего ветра, который трепал стяги с устремившимся вниз ястребом, но лук, висящий через спину, не давал плащу улететь.

Со стороны открытых ворот, из-за стены, донеслись топот и звон оружия – там на площади строились копейщики и лучники Амерлин. Из крепости они вышли через боковые ворота. Кто-то из трубачей проверял звучание своего инструмента.

Некоторые Стражи поглядывали на проходящего через двор Ранда; двое-трое, заметив меч со знаком цапли, приподняли брови, но никто ничего не сказал. Половина из Стражей носили те самые плащи, при взгляде на которые рябило в глазах. Мандарб, жеребец Лана, был тут, – высокий, вороной, со свирепыми глазами, но самого хозяина, как и ни одной Айз Седай, да и никого из женщин, Ранд пока не заметил. Рядом с жеребцом грациозно переступала копытами белая кобыла Морейн, Алдиб.

Гнедой жеребец Ранда был привязан в дальнем конце крепостного двора, где находились Ингтар, знаменщик со стягом Ингтара – с Серой Совой – и еще двадцать солдат в латах и с пиками, оснащенными двухфутовыми стальными наконечниками; все уже сидели верхом. Решетчатые забрала шлемов закрывали лица, а золотистые сюрко с Черным Ястребом на груди скрывали под собой пластинчато-кольчужные доспехи. Лишь на шлеме у Ингтара был гребень – полумесяц надо лбом, рожками вверх. Кое-кого Ранд узнал. Грубоватый на язык Уно – с длинным шрамом по подбородку и с одним глазом. Раган и Масима. Другие, с кем как-то перемолвился словечком-другим или сыграл в камни. Раган помахал юноше рукой, Уно кивнул, но Масима и кое-кто из других пронзили Ранда холодными взглядами и отвернулись. Вьючные лошади стояли тихо, лишь обмахивались хвостами.

Крупный гнедой затанцевал, пока Ранд пристраивал сумки и узел позади седла с высокой задней лукой. Юноша вставил ногу в стремя и тихо произнес:

– Тише, тише, Рыжий, – и одним махом вскочил в седло, но не стал более успокаивать застоявшегося жеребца.

К удивлению Ранда, со стороны конюшен появился Лойал. Он ехал к отряду верхом на лошади с волосатыми щетками над копытами – большой и тяжелой, как лучший дхурранский жеребец. По сравнению с лошадью огир все прочие животные размерами напоминали Белу, но с Лойалом в седле она казалась чуть ли не пони.

Оружия у Лойала Ранд никакого не заметил, да он никогда и не слышал, чтобы кто-то из огир пользовался оружием. Их стеддинги были достаточной защитой сами по себе. А у Лойала были собственные приоритеты, собственные представления о том, что нужно для путешествия. Карманы его долгополой куртки предательски оттопыривались, а в переметных сумах без труда угадывались прямоугольники книг.

Немного не доехав до Ранда, огир остановил свою лошадь и посмотрел на юношу, кисточки на ушах неуверенно подергивались.

– Не знаю, куда ты собрался, – сказал Ранд. – Мне-то казалось, что тебе с лихвой хватило путешествия с нами. А на этот раз ничего не известно: как долго все продлится и где все закончится.

Уши Лойала чуть приподнялись.

– Так же ничего не было известно об этом, когда я впервые встретился с тобой. Кроме того, что удерживало тогда, не отпускает и теперь. Я не прощу себе, если упущу возможность увидеть, как на деле история сама обвивается вокруг та’верен. А помочь в поисках Рога...

Вслед за Лойалом подъехали и остановились чуть позади него Мэт и Перрин. Хоть вокруг глаз у Мэта лежали темные круги, свидетельствующие об усталости, но на лице появился румянец.

– Мэт, – сказал Ранд, – прости за те мои слова. Перрин, я не то хотел сказать. Я дурень.

Мэт лишь глянул на него, потом покачал головой и изрек что-то Перрину – Ранд этого не услышал. У Мэта были при себе только лук и колчан, но у Перрина вдобавок виднелся за поясом топор – большой полумесяц лезвия уравновешивался длинным шипом.

– Мэт? Перрин? И вправду, я не... – Они повернули лошадей в сторону Ингтара.

– Ты одет совсем не для долгой дороги, Ранд, – сказал Лойал.

Ранд опустил взгляд на золотые колючки, обвивающие кармазиновый рукав, и поморщился. Чего уж удивляться, раз Мэт и Перрин по-прежнему считают, будто я корчу из себя важную персону. Вернувшись в свою комнату, он обнаружил, что все уже упаковано и отослано. Как сказали слуги, все его полученные в подарок простые куртки уже во вьюках; и любая куртка из оставшихся в гардеробе по своей нарядности ничем не уступала той, что была на нем. В седельные сумы, кроме пары-тройки рубашек, нескольких шерстяных вязаных чулок и запасной пары штанов он ничего из одежды не уложил. По крайней мере, Ранд снял с рукава золотой шнур, но значок с красным орлом убрал в карман. В конце концов, это же подарок Лана.

– Я переоденусь, когда мы остановимся на ночь, – пробормотал Ранд. Он сделал глубокий вдох. – Лойал, я говорил тебе то, чего не должен был говорить, и надеюсь, ты меня простишь. Да, я виноват, но надеюсь, ты на меня не держишь зла.