Только ли трагическая гибель жены подтолкнула Ричарда Джеффи к такому шагу? Но как же он не подумал о своем малолетнем сыне и о своей ответственности за него?

Вдруг сверху упала полоска света. Прикрыв глаза ладонью, он посмотрел вверх. Видимо, Джон Милтон вернулся домой и включил подсветку пентхауза. Небольшие прожектора были направлены так, чтобы освещать снизу, свет окутывал здание начиная с пятнадцатого этажа. Получалось так, словно партнеры и члены их семей находятся под его особым покровительством.

Или же чарами, подумал Кевин. В первый раз ему пришло в голову такое, но он тут же списал это на меланхолическое настроение, в которое погрузился на террасе, размышляя о причинах самоубийства прежнего хозяина квартиры. Холодный ночной воздух загнал его обратно в дом. Он услышал, как Мириам напевает что-то на кухне. Ее голос и домашнее тепло положили конец его сентиментальным размышлениям.

– Харон принес нам наши ключи, – с нескрываемым восторгом известила его Мириам. – Я звонила Норме, и она сказала, что у каждой семьи партнеров свой ключ. А все остальные, гости и прочие, ходят через охранника, который вставляет свой ключ, – присовокупила она, с заметным торжеством в голосе.

"И я был таким", – подумал Кевин. Кивнув, он посмотрел на золотой ключик в ее ладони. С виду он был именно золотой, а не позолоченный – солидный и увесистый. Она прочла его мысли.

– Он из специального сплава. Я спрашивала у Харона, он сказал, "о да, мэм, это чистое золото". Еще так улыбнулся. Ты же знаешь, он редко улыбается.

Кевин взял ключ, повертел его и взвесил на ладони.

– Довольно экстравагантно, тебе не кажется?

Она выхватила ключ у него из руки.

– Ах, не знаю. – Передернув плечиками, Мириам еще раз бросила взгляд в зеркало в прихожей. Она ходила за покупками вместе с Нормой и Джин, чтобы надеть что-то оригинальное по случаю вечеринки у Милтона. Кевина удивил ее выбор: черное трикотажное платье в обтяжку, которое так шло ее фигуре, но сквозь него проступали даже ребра. Плечи оно еще как-то прикрывало, но глубокое декольте открывало ее грудь почти наполовину обычного. Бюстгальтера она не носила, вместо него на ней был поднимающий грудь лифчик, который ее надоумили надевать Норма с Джин, утверждая, что это супермодно. Он был подогнан под бюст, увеличивая его и придавая еще более соблазнительную форму.

Это не похоже на Мириам, подумал он. Мириам могла, конечно, иной раз одеться вызывающе сексуально, но не до такой степени. Ее всегда отличала манера одеваться со вкусом, и стилю она придавала большее значение, чем соблазнительности.

И потом, она никогда не накладывала так много макияжа. Подводка и тени были слишком густыми и отчетливыми. Она добавила румяна в тональную пудру на щеках и нарисовала губы ярко-красной помадой с влажным блеском.

Он обратил внимание, что на этот раз она не стала надевать ожерелье из набора с сережками – жемчуг, оправленный в золото, – гарнитур, который он подарил ей на прошлый день рождения. Не то чтобы ему казалось, что она нуждается в каких-то дополнительных украшениях. У Мириам была лебединая шея, плавно перетекавшая в женственно-округлые плечи – которые словно были вылеплены по размеру его ладоней, до того естественно они входили туда всякий раз, как он к ней приближался, чтобы привлечь и поцеловать. Однако отсутствие ювелирных украшений добавило наготы и шее, и плечам, отчего вид у нее стал еще более соблазнительно-вызывающим.

Мириам сделала совершенно другую прическу: из тех, что в народе называют "взрыв на макаронной фабрике". Дикую, взлохмаченную и, вне сомнения, супермодную. Нет, он был не против нововведений, но это обтягивающее платье, в сочетании с ярким макияжем и прической, сразу снижали ее планку, придавали дешевый вид, делая похожей на уличную проститутку. Да, в ней появилась какая-то новая чувственность, и это задело его: волновало и в то же время раздражало.

– В чем дело? Разве тебе не нравится, как я выгляжу?

– Ты смотришься... как-то совсем по-другому, – сказал он дипломатично, как мог.

Она снова повернулась к зеркалу:

– Да, а что? Сначала я думала лишь немного изменить имидж. Однако Норма и Джин считают, что я слишком консервативна. Чересчур традиционна. – Она рассмеялась. – Видел бы ты, как они передразнивают лонг-айлендских матрон: их гримасы и манеру говорить. "Как, идет мне эта горжетка?" – с характерным прононсом произнесла она, делая вид, что поправляет на шее лисий хвост, примеряя покупку в меховом салоне.

– Я никогда не видел в тебе "матрону", дорогая. И никогда не считал тебя слишком консервативной. Ты всегда одевалась стильно и модно. Но только... неужели это платье и есть то, что носят дамы твоего возраста?

– Дамы моего возраста? Ну и выражение, Кевин, – она положила руки на бедра и состроила гримаску.

– Просто спросил. Может, я слишком зарылся в свои кодексы и уже не замечаю, что происходит вокруг.

– Думаю, мы оба перестали обращать внимание на то, что происходит вокруг.

– В самом деле?

Замечательно, подумал он. А ведь еще совсем недавно ему приходилось уговаривать ее изменить жизнь. Теперь же она представляет дело так, словно только он желал остаться в мирной гавани Лонг-Айленда.

– Так тебе не нравится, как я выгляжу? – спросила она, капризно надув губы.

– Я этого не говорил. Выглядишь ты потрясно. Просто теперь не знаю, можно ли тебя выпускать из дому. Мне придется весь вечер отбиваться от твоих поклонников.

– О, Кевин, – она посмотрела на свои дамские часики. – Нам надо поторапливаться. Мы опаздываем.

Он неопределенно хмыкнул, отпирая дверь. Когда она, грациозно покачивая бедрами, проходила мимо, он запечатлел поцелуй в шею.

– Кевин! Ты размажешь косметику.

– Ладно, ладно, – он поднял руки. И затем, вкрадчиво склонившись к ее уху, заметил: – Просто я подумал, сегодня самая подходящая ночь, чтобы подумать о... том, чтобы нас стало больше. Как минимум на одного человека.

– Позже.

– Я могу подождать... немного.

Он со смехом повел ее к лифту. Как только они вошли в кабину, Мириам вставила золотой ключик в замочную скважину под литерой "П" и повернула его. Затем с улыбкой посмотрела на Кевина, пока закрывалась дверь. Он покачал головой. Мириам бросила ключик в черную дамскую сумочку.

– Это ключ в гостиную, – шепнула она, пока лифт набирал высоту.

– Знаю. Ребята рассказывали, – одними губами ответил он. Казалось, в этот момент они стали бесплотными духами, потеряв ощущение земного притяжения.

Однако, как только раздвинулись двери, ноги внезапно отяжелели, будто налились свинцом.

Они замерли, не решаясь выйти. Гостиная мистера Милтона была широка и просторна, как верхний этаж реконструированного торгового склада, В центре располагался фонтан, окруженный овальными бордовыми кушетками, с бархатной обивкой и большими подушками. Небольшие прожектора всеми цветами радужного спектра подсвечивали фонтан, выраставший из гигантской беломраморной лилии.

Пол был покрыт пушистым толстым ковром молочно-белого оттенка. Такие ковры вызывают желание встать на четвереньки, чтобы погладить руками их мягкую пушистую шерсть. По стенам висели рубиново-красные портьеры, в простенках перемежаясь картинами. По большей части это были произведения современной живописи, судя по всему, оригиналы. Некоторые, похоже, принадлежали кисти Хелен Сколфилд. Вдоль стен и между разнообразной мебелью – тумбочками, шкафчиками, этажерками – были расставлены каменные и деревянные скульптуры на постаментах.

Дальняя стена была составлена из огромных панорамных окон, так живо описываемых Дейвом, Тедом и Полом в лимузине. Длинные до полу шторы закрывали завораживающий вид на нью-йоркский небосвод. Чуть в стороне стоял черный рояль с золотым канделябром на крышке – из чистого золота, тут же предположил Кевин.

В левом углу высилась акустическая стереосистема, квадрафонические колонки которой были вмонтированы не только в стены, но и в потолок. Высокий чернокожий диджей сидел за стойкой на вращающемся стуле и бубнил что-то в микрофон сквозь музыку. Он был тощий, в черной шелковой рубашке, расстегнутой до пупка, с толстой золотой цепью на шее, стучавшей по эбонитовым ребрам.