– Но я сказала, что никогда больше словом с ним не обмолвлюсь!

– Она – дочь Артура. И никогда с вами не ссорилась. Не просила ее рожать и не виновата в ваших разногласиях с сыном. Где ваше сердце? Мы принимаем чужих людей, но отказываемся от родни из-за глупой ссоры?

Плам вынула сигарету из серебряного портсигара, закурила и глубоко затянулась, словно дышала кислородом из маски. Она вдруг поняла, что ужасно устала.

Плезанс Белфилд была дочерью хлопкового магната, женившегося на наследнице одного из богатых семейств. Как быстро она забыла свои корни! Белфилды не были потомственными аристократами с миллиардным состоянием, они заработали деньги в XIX веке на торговле хлопком в Ланкашире. Они и особняк купили только тогда, когда древний род Колдикотов вымер. Почему свекровь ведет себя словно королева?

Эта бедная крошка, вполне возможно, окажется единственной ее внучкой. Как она может так легко отмахиваться от девочки?

– Вашей внучке нужен дом. Подумайте, по крайней мере, об этом.

– Не знаю, что на вас нашло, юная леди. Вы всегда такая покладистая. А сейчас дымите, словно труба, – бросила Плезанс, игнорируя ее просьбы и, как всегда, готовая наброситься на невестку.

– Мне почти сорок лет, так что я могу курить сколько угодно, но, исключительно для вашего сведения, готова привести несколько причин своего курения. Меня не готовили ни к чему, кроме замужества, а мой муж меня не любит. У меня нет собственных детей, и некого лелеять и любить. Мой брат рискует жизнью в чужом небе, на другом конце света, чтобы мы жили в безопасности, так что не называйте меня юной леди. Я чувствую себя такой же старой, как и окружающие холмы, но никогда не прогоню племянницу с порога, так что, если вам это не нравится, я немедленно укладываю вещи и переезжаю в «Олд Вик», а Мадлен беру с собой.

Плам встала, чтобы уйти к себе. Спальня была единственным местом, где у нее была возможность подумать. Она не собиралась спорить. Мятеж назревал месяцами. Ее тошнит от капризов Плезанс! К чертям ее!!!

– Прунелла, немедленно пошли телеграмму. Встретишь ее в Лидсе, вместе с остальными детьми, но имей в виду, мне это совсем не нравится! – вздохнула Плезанс с мученическим видом.

– О, в последнем я уверена, но вы никогда не отказывались от выполнения долга. Сауэртуайт ожидает, что вы покажете всем пример, а что может быть лучше, чем принять жертву бомбардировки? Мне понадобится машина, чтобы привезти всех с вокзала, – облегченно улыбнулась Плам. Первый раунд выигран в пользу Артура и девочки. Да и в ее пользу тоже, если на то пошло.

Глория Конли тащила младшего брата по перрону, пытаясь не отстать от матери, которая пробивалась сквозь толпу пассажиров на вокзале Виктория: приходилось то и дело увертываться от рюкзаков на чужих плечах. Здесь пахло дымом, паром и потными подмышками. Но как здорово оказаться рядом с большими железными чудовищами! Они столько всего увидели, пока ехали автобусом из Кирсли в город! Она впервые побывала в такой долгой поездке, но Сид постоянно ныл, что у него болит ухо. Куда они едут? Глория надеялась, что на берег моря.

– Постойте здесь, пока я не куплю сладостей, – улыбнулась мама, такая красивая в коротком жакете, летнем платье и дурацком маленьком берете с пером. Она отошла под свистки солдат и крики:

– Поцелуй нас, Рита Хейворт[8]!

Мама покачивала бедрами, наслаждаясь каждой минутой внимания окружающих, потому что со своими рыжими локонами до плеч чувствовала себя неотразимой.

Глория железной хваткой вцепилась в запястье Сида, на случай, если толпа унесет их в сторону. Едва дверь вагона открылась, оттуда высыпались люди с чемоданами и свертками. К ним тут же поспешили носильщики с тележками. Глория услышала свистки. В нос ударил запах сажи.

Вскоре вернулась мама с шоколадками «Фрай» и газированной водой. Глории было сказано, что они едут в путешествие и нужно вести себя хорошо.

Получив на прошлой неделе телеграмму, мама повела себя странно. Залилась слезами, а потом принялась за свои обычные штучки: курила одну сигарету за другой и пила без просыпу.

Случилось что-то скверное, и виной тому не копы, колотящие в дверь их дома на Элайджа-стрит с требованием выдать дядю Сэма, уклонявшегося от воинской повинности, не человек из надзора за несовершеннолетними с вопросами, почему она снова не была в школе, не любопытный тип, повсюду сующий свой нос и не любящий джентльменов-посетителей, день и ночь колотивших в дверь. Все дело в том, что «идет война».

– На этот раз ваш папаша попал в такой переплет, откуда уже не выберется, – вздохнула мать. – Что я теперь буду делать с двумя детьми на руках? Тебе придется присмотреть за Сидни. Я хочу, чтобы у моих детей была другая жизнь, понятно? Здесь вам ничего хорошего не светит.

Мама заискивающе улыбалась и трещала без умолку, засовывая в карман дочери письмо, которое Глория не могла прочитать, потому что все еще читала по слогам и постоянно пропускала школу из-за того, что нужно было следить за Сидом, пока мама спала до полудня.

– Отдашь полицейскому в поезде или одному из учителей, которые сопровождают ребятишек. Там я все объяснила. Но никакой лжи и выдумок, Глория. Будь хорошей девочкой. И не теряйте газовые маски. Без меня тебе будет лучше, дорогая. Я делаю это для твоего же блага.

Мама плакала, и Глория, внезапно испугавшись, с трудом удерживалась, чтобы не вцепиться в ее ситцевое платье. На этом вокзале должно случиться что-то ужасное.

– Куда мы едем? – всхлипывала она.

Ей вот-вот должно было исполниться одиннадцать, но выглядела она девятилетней, особенно в своем остроконечном капюшоне.

– Никаких жалоб! Это все для вас! Я должна сделать для тебя что-то хорошее, а сама пойду в армию и выполню свой долг.

Она сунула в лицо дочери чистый платок:

– Сморкайся!

Глория не понимала, куда клонит мать, а Сид все время плакал и держался за ухо. У него всегда болели уши. Он был ее единственным братом. Правда, она не знала своего отца. Его имя никогда не упоминалось в их семье. А тот, кого убили, был дядя Джим. Он был отцом Сида. Но брат был слишком мал, чтобы это понять. А когда у него болели уши, он становился просто невыносимым.

Мама подтолкнула их к компании детей с маленькими саквояжами и газовыми масками, и они вошли в полный вагон. В поезде мест уже не было, и мать, испугавшись, неожиданно отошла в сторону.

– Черт! Придется ждать следующего, Глория, сходи в туалет. Никому не нужен ребенок с мокрыми трусами!

Что происходит? Ее жизнь полна тайн.

Сидя на большом деревянном сиденье унитаза в дамской комнате, Глория тяжко вздыхала. Зачем все эти посетители приходили к ним на Элайджа-стрит? Все эти тетушки, вечно заглядывающие к ним, мужчины, которые что-то хотели купить днем и ночью…

Интересно, что именно продавала мама? Это тоже оставалось тайной. Но она каждый раз подскакивала на кровати так, что штукатурка падала с потолка гостиной, где Глория забавляла Сида.

Она знала мистера Каммингса, который регулярно приходил по воскресным дням к ним домой. Когда они уходили в воскресную школу на Кларендон-стрит, он всегда давал им облепленные пухом леденцы от кашля и приказывал сунуть их в рот. Были и другие покупатели, которых она не любила.

Мама Лили Дэвидсон была парикмахершей и стригла клиентов у кухонной раковины. Фрида Пойнтер, та, что жила через дорогу, ходила со своей мамой по домам и продавала журналы. Они были верующими.

Иногда, когда Глория поднималась наверх, кровать мамы была смята, белье разбросано, и воздух был пропитан запахами духов и пота.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она однажды свою мать.

– Тебе этого не понять, любимая. Я делаю их лучше, – с улыбкой объясняла мама.

– Как доктор Фиппс? – допытывалась девочка.