— У вас есть сомнения в благополучном исходе нашей миссии? — спросил Лукоянов.

— Я этого не сказал. Но всю сложность обстановки там в первую очередь почувствуете вы, Сергей Александрович. По данным генерала Хвостикова, в той патриотической организации Пятигорска, куда вам предстоит войти, действуют, ну, скажем, не совсем противоположные, однако не очень дружеские политические группировки. Какая из них окажется наверху, сам бог ведает. Однако любую из них вам придется прибирать к рукам. Конечно, если в эту их возню до вашего приезда не вмешается чека.

— Для встречи с вами мне нужен будет пароль, — напомнил Лукоянов.

— Вы когда-нибудь видали, как растет кавказский дуб? — вдруг обратился к присутствующим Серебряков-Даутоков.

— Разве он растет корнями вверх? — усмехнулся Лавров.

— Эта притча не столь занимательна, сколь поучительна, полковник, — с достоинством ответил князь.

Он встал, звякнув шпорами, пригладил бородку и, поигрывая серебряной рукоятью кинжала, чуть прихрамывающей походкой прошелся по кабинету.

— Представьте себе, — князь обернулся к офицерам и заговорил вкрадчиво, с сильным горским акцентом, — в землю упал желудь. Прошло время, и пробился наконец сквозь прелую листву слабый зеленый росток, И вот в тени чужой листвы, среди гниющих, слабых, сдавшихся он начинает борьбу за жизнь.

Офицеры с интересом следили за его рассказом.

— Молодой дубок выбрасывает ветви свои не вверх, не туда, откуда едва пробиваются в чащу редкие лучи солнца. Он раскидывает их вширь и заслоняет ими солнце от своих врагов. Теперь уже в его тени чахнет все, что когда-то пыталось лишить его жизни. Трудно идет эта борьба! Чужие стебли упрямо лезут вверх, но снова молодой дубок прикрывает их своей густой веткой. И тогда сдаются враги, гибнут враги! А дуб, получивший свободу, теперь рвется вверх, к свету, к прекрасному горному солнцу!

— Чудесная притча, — произнес Лукоянов.

— Да, друг Сережа, притча, — обернулся к нему Серебряков-Даутоков. — Но она должна стать действительностью. Мы раскинем свои отряды по всему краю. Ни часа спокойной жизни красным! Ни одного глотка свежего воздуха! Пусть чахнет, гибнет, слабеет все! И уж тогда-то мы вырвем свою свободу! Пусть же нашим паролем, господа, будет «Дубок раскинул ветви!» И отзыв — «Крепнет дубок»…

— Пусть так будет! — одобрил Лавров.

Лукоянов посмотрел на часы:

— Пора расходиться, господа. Через три часа нас ждут на фелюге.

Офицеры поднялись.

— За встречу, друзья, на родной земле! За нашу свободу!

Долгирев выругался и резко встал из-за стола, заскрипев новыми ремнями портупеи.

— Только этого нам не хватало! Едва успеваем всякую сволочь за жабры брать, а тут еще в собственной рубахе вошь завелась! Слушай, а ты не путаешь?

— Нет, — ответил Бухбанд. — Он так и сказал: «Ищите у себя».

— Хоть бы выспросил подробности!

— Но он и сам, видимо, не знает. Ведь все дело в бланках. Кто у нас допущен к ним? Где еще можно достать было? Типография?

— Отпадает, — возразил Долгирев. — Я сам был при наборе и печатании. Набор сразу рассыпали.

— Значит, только общая часть?

— Давай прикинем. Калугин? Чушь! Пролетарий до мозга костей. Остаются Ершов, Мачульский и Рыбникова.

— Мачульского все хорошо знаем. При белых с заданием чека оставался в тылу врага, имеет боевые заслуги. Прекрасный подпольщик, да и проверен в самом пекле. Этот не может.

Гараж губчека.

— Ершов третий месяц в госпитале. При нем этих бланков не было. А что, если Рыбникова? Пришла на работу неделю назад, — Долгирев в раздумье остановился у окна. — Слушай! Когда прибыл Степовой?

— Полторы недели…

— А узнал про документы?

— Не знаю.

— Не знаю, не знаю… — Долгирев барабанил пальцами по подоконнику. — Значит, остаются Калугин, Мачульский и Рыбникова. А может, встретишься со Степовым еще разок?

— Лишний раз вызывать опасно…

— Но это же очень важно! Может быть, это как раз та самая ниточка, за которую надо немедленно ухватиться.

— Стоит подумать, — сказал Бухбанд. — Что мы от этого получим и что можем потерять? В лучшем случае мы узнаем имя предателя, арестуем его. Но он может никого и не назвать. Тогда тупик… А теряем многое. Одна неосторожность, и расшифруем Степового. Значит, вся работа летит к черту. А ведь Русанов просил особо беречь Степового для Центра.

— Да, ты прав, — согласился Долгирев. — Рисковать Степовым нельзя. Давай соберем коллегию, посоветуемся.

Засиделись далеко за полночь и все сошлись на одном: времени на расследование и проведение каких-либо экспериментов нет, но и оставлять предателя больше нельзя — он может многое завалить. Поэтому решились на крайнее средство.

…Рано утром в общей части губчека появились Долгирев и Бухбанд.

— Всем оставаться на местах, — вместо приветствия строго сказал председатель. — Проверка.

Рыбникова подняла от машинки большие удивленные глаза, Мачульский хладнокровно снял старенькие нарукавники и утомленно потер виски. А Калугин с недоумением уставился на вошедших.

— Что произошло, товарищи? — растерянно спросил он.

— Сдайте ключи от сейфов! — потребовал Долгирев.

Калугин протянул ему небольшую связку.

— Вообще-то, — сказал он, — мне, как начальнику общей части, можно было бы сказать, чем вызвана проверка.

— В котором сейфе бланки удостоверений?

— Вот в этом, — все с тем же недоумением ответил Калугин и помог Долгиреву открыть сейф.

На верхней полке аккуратной стопкой лежали бланки.

— Сколько здесь?

— Тридцать семь штук. Одно передано вчера по вашему распоряжению в Ессентукское политбюро чека. Для нового сотрудника.

— Считайте при мне.

Калугин намусолил пальцы и стал пересчитывать. Стопка редела. Осталось листочка три, а он едва досчитал до тридцати.

— Странно, — забормотал он. — Может, где промахнулся?

Он взволнованно оглядел чекистов и снова, на этот раз быстро, пересчитал удостоверения. Сомнений не было: в стопке не хватало четырех бланков.

— Как же так, товарищи? — Калугин с удивлением смотрел на своих работников. Мачульский недоуменно пожал плечами, а Рыбникова так и осталась сидеть с раскрытым ртом. — Как же так?

— Прошу сдать оружие! — приказал Долгирев. — Все трое до окончания следствия арестованы. Следствие поручаю вести товарищу Бухбанду. Приступайте.

Он повернулся и вышел из кабинета. Калугин протянул Бухбанду наган. Мачульский выложил на стол свой трофейный браунинг, связку ключей и печать в небольшом сером кисете, залитом чернилами.

Вошел комендант Веролюбов и с ним двое красноармейцев. Арестованные молча направились к выходу.

— Двоих в арестное помещение, а Калугина ко мне в кабинет, — распорядился Бухбанд.

Когда опустела комната, Яков Арнольдович запер сейф, закрыл окно и, выйдя в коридор, тщательно опечатал дверь. Допрос он начал немедля.

Разговор с Калугиным длился недолго. Было видно, что он или действительно ничего не знает, или умело ведет игру. Он был потрясен случившимся, а в конце допроса заявил, что за свое ротозейство готов понести самое строгое наказание.

Так же ничего не дал и допрос Рыбниковой. Она плакала в ответ на вопросы и, все еще не веря в происходящее, надеялась, что сейчас товарищи рассмеются и скажут, что все это было просто шуткой. Но сквозь слезы она видела суровое лицо Бухбанда.

— Если вы что-то знаете, то напрасно запираетесь. Нужно откровенно рассказать все, что вам может быть известно о краже бланков. Вы сами их брали?