Сергей подошел к Лене и ласково обнял ее за плечи.
— Тогда… поздравляю! — нашелся, наконец, Яков. — Ну погоди, пострел! — шутливо погрозил он Сергею, — мы с тобой еще посчитаемся дома!
— Ага! — весело ответил Горлов. — Мы вот тут политработу проведем — и в Пятигорск. Распишемся. А тебя в свидетели возьмем.
— Ладно, — примирительно сказал Яков. — Там видно будет. У меня тут еще дела есть.
А сам еще раз исподтишка показал Горлову кулак. Лена все-таки заметила, рассмеялась. Сергей, провожая Якова на крыльцо, шепнул:
— Она чудесная, ты увидишь сам!
— Вижу уж, — ворчливо пробурчал Гетманов. Глянул в глаза другу и с неожиданной грустью добавил: — Я тебя понимаю.
Вскочил в седло и на прощанье помахал молодоженам.
Путь его лежал через Моздок на Эдиссею.
* * *
Стамбульский поезд, наконец, остановился. Из вагонов посыпались пассажиры, зазывно выкрикивали носильщики и извозчики. Кто-то смеялся, кто-то плакал…
С подножки вагона равнодушно смотрел на гомонящую толпу стройный худощавый мужчина в цивильном костюме. Затем он обернулся, принял от кого-то небольшой саквояж и помог сойти на перрон красивой молодой женщине.
Она огляделась вокруг и тихо прошептала:
И очи голубые, как лазурь,
Она сидит, на запад устремив;
Но не зари пленял ее разлив;
Там родина! Певец и воин там
Не раз к ее склонялися ногам!..
— Успокойся, Нина. Идем, — сказал мужчина. — Мы еще вернемся с тобой на родину…
— Не надо, Сережа, не надо… — попросила женщина и взяла своего спутника под руку.
Они безучастно шли сквозь шумную толпу все дальше от перрона — княгиня Муратова и возвращавшийся в белоэмигрантскую ставку генерала Врангеля полковник Лукоянов.
* * *
Не скоро еще придется встретиться друзьям. Чередой нахлынут новые хлопоты, связанные с объявленной в газетах амнистией бело-зеленым, желающим возвратиться к мирному труду. С отрядом красноармейцев исколесит Гетманов буруны, выявляя мелкие группы бандитов. Промелькнут в его жизни разные солнышкины, осман-боковы и другие атаманы. Будут встречи с ними, где единственным оружием Якова останется правдивое партийное слово. Будут и опасные схватки, исход которых решит личная отвага чекиста.
Это уже позднее появится у него серебряный именной портсигар, а затем и «боевой конь по кличке «Космач» одного аршина тринадцати вершков росту», как будет записано в удостоверении.
«За все свои заслуги в совокупности перед пролетарской революцией на фронте беспощадной борьбы с бандитизмом и контрреволюцией и укрепления Советской власти в местах, особо зараженных контрреволюцией, с постоянным риском для жизни, тов. Гетманов Яков Елисеевич должен быть, безусловно, отмечен награждением высшей боевой наградой Республики — орденом «Красного знамени», —
так в ноябре 1927 года, в канун десятилетия Октябрьской революции напишет о Якове полномочный представитель ОГПУ на Северном Кавказе.
Награды придут позднее.
Получат ордена и Бухбанд, и Гетманов, и Горлов. С гордостью будет показывать иногда Сергей сыновьям именной маузер, врученный ему Республикой рабочих и крестьян за храбрость и мужество в борьбе с врагами революции.
Все это будет значительно позже. А в то время лучшей аттестацией им было постановление станичного схода, копия которого пришла в губернский отдел ГПУ. Поступила она с вечерней почтой, когда Яков Арнольдович Бухбанд пригласил к себе для беседы Горлова.
Давно уже начальник оперативного отдела внимательно следил за каждым шагом молодого чекиста, терпеливо поправлял его ошибки и радовался тому, что их становилось все меньше. Свои симпатии к этому смышленому пареньку из рабочих Бухбанд умело скрывал за деловой строгостью и высокой требовательностью, всячески помогая ему обрести уверенность и разумную самостоятельность в решениях и действиях.
Просмотрев только что поступивший документ, Яков Арнольдович отодвинул его в сторонку, побарабанил пальцами по столу и быстро глянул на Сергея. Тот пристроился за соседним столиком и дописывал свой отчет о проделанной в уезде работе, скрипя пером и что-то нашептывая себе под нос.
— Закончил?
Горлов тут же оторвался от бумаги и смущенно улыбнулся:
— Многовато получается, а хотелось еще о настроениях казачества вставить…
— Об этом можно и устно.
— В общем, поверили нам. Один такой момент запомнился. Группу зеленых тогда уже разоружили. Ждали в станице еще партию раскаявшихся. До этого направили к ним с верховым газету с амнистией. А беспартийное учительство, которое искренне сочувствует советской власти, устроило митинг. Были на нем и те, что раньше сдались и вернулись из бурунов. И вот в разгар митинга прискакал верховой и говорит, что ответа не привез, но, мол, газету читают и раздумывают. Мы после митинга решили ехать. А казаки тревожно так смотрят: не заберем ли с собой тех, амнистированных. Так толпой и провожали до околицы, а уж там загомонили: вот, гляди-ка, сдержали слово, одни поехали, не тронули зеленых, в станице оставили. И проводили нас хорошо. А по дороге отряд нагнал верховой из банды. Куда, говорит, сдавать оружие. Атаман послал. Мы их в станичный совет направили. Дескать, там ваша станичная власть, ей и решать…
— Ну что ж, добре. Дело сделано. А теперь познакомься вот с этим, — Бухбанд передал Сергею несколько листков, извлеченных из тонкой серой папки и молча наблюдал за выражением его лица.
— Да-а… Загадочка, — Сергей для чего-то повернул одну бумажку на свет, осмотрел со всех сторон. Потом осторожно положил на край стола.
— Надо ее разгадать. Да побыстрее. Вот и начинай.
— Я?
Бухбанд утвердительно кивнул:
— А то кто же?
— Но ведь ни одной зацепки!
— Ну, так уж и ни одной? Веролюбов как погиб, помнишь? Первый террористический акт, совершенный этой так называемой «группой действия». А продолжение — вот, — он показал глазами на бумажки. — Думаю, что тут не обошлось без эсеров. Чепурной-то от нас ушел.
Он поднялся и подошел к Сергею.
— Утро вечера мудренее. И знаешь, прикинул я, что твои знания в области приготовления гуталина еще понадобятся. Зайдете утром с Леной ко мне. А пока возьми у коменданта мандат на пустующую жилплощадь и под видом демобилизованного поселяйся-ка по этому адресу. Откроешь с молодой женой лавочку. Изображать будешь преуспевающего нэпмана. Фамилию вам подходящую подобрали. А то про Горловых завтра в газете напечатают, тебе с ними родниться нельзя, — и Бухбанд протянул копию постановления станичного схода, который приносил благодарность Советской власти, Тергубполитотделу и его чекистам за ликвидацию банд в уезде.
— Понял, Яков Арнольдович!
Бухбанд крепко пожал руку Сергею.
Оставшись один, он прибавил в лампе огня, раскрыл папку и рядом с разноцветными бумагами положил перед собой чистый листок. Нарисовал на нем кружок, другой. Соединив их, скользнула в сторону короткая стрелка, у острия которой чекист поставил жирный вопрос.
