Оседлав своих коней, люди Ивара спустились горными ущельями к Осло-фьорду, снарядили три ладьи и отплыли в Ютландию. Не успели они достичь Скагеррака, как разразился ужасный шторм. Стараясь держаться подальше от подветренного берега, отчаянно налегая на весла и вычерпывая воду, дружинники обогнули южную оконечность Норвегии. Буря продолжала свирепствовать, унося их на север. Порой казалось, что ветер слабеет и пора разворачивать корабли — но новые мощные удары волн обрушивались на смельчаков и шторм, что приходит из бескрайней водной пустыни, простирающейся до самой Ирландии, разражался с новой силой.

Две ладьи затонули. Вздувшаяся мозолями кожа клочьями слезала с ладоней, пальцы кровоточили, истощенные мускулы утратили былую силу — люди Ивара уже не справлялись с тяжелыми веслами. Пришлось поднять парус и держать его по ветру, чтоб плыть на безопасном расстоянии от рифов и скал, едва различимых там, где сквозь всхлипы дождя и ветра слышался рокот прибоя.

После многих дней и ночей они достигли фьорда, что глубоко врезался в горный массив, сверкавший снежными шапками вершин. Здесь пришлось вытащить на берег единственную ладью, каждый шов которой дал течь. Ивар не осмеливался больше доверять изорванным снастям; волны во время шторма смыли за борт или вконец испортили запасы провизии, да и сильные встречные ветры продолжали свирепствовать под низким пасмурным небом, предвещая скорый конец срока, благоприятного для мореплавания. Ничего не оставалось, как зазимовать в этих суровых краях, чтобы охотиться, засаливать мясо впрок и плести прочные кожаные и лыковые канаты для замены корабельной оснастки.

— Может быть, мы сможем что-нибудь купить у финнов, если найдем их здесь, — сказал Ивар. — Сдается мне, мы находимся в их землях. — Издав гортанный смешок, он продолжал: — Может, какая ведьма продаст нам попутный ветер, что держит она в мешке с крепко завязанной горловиной.

Воины толпились вокруг, дрожа под своими плащами. Морось окутывала их, над головами чернели мрачные скалы, все промокли, замерзли и падали с ног от голода и усталости.

Когда лагерь был готов, Ивар с полудюжиной своих людей отправился обследовать окрестности. Они долго карабкались по скалистым кручам, пока не достигли соснового леса, где мягкая полая хвоя шуршала под ногами, а вдалеке между стволами проблескивал ледник. Ближе к сумеркам воины вышли к маленькому, но прочно сбитому бревенчатому дому. Рядом в загоне стоял северный олень. Навстречу им выбежал пес, сверкая угольно-черными глазами, и был он огромен, как Гарм, который когда-нибудь проглотит Луну. Пес-великан не залаял и не зарычал на пришельцев, но все вдруг почувствовали, что нечто жуткое творится в этих местах, и постучали в дверь как можно осторожнее.

Молодая служанка впустила их в дом. Внутри сидели у очага еще две женщины. Первая была хорошо одета и казалась красивой, несмотря на свой почтенный возраст. Но люди Ивара жадно смотрели только на ее соседку. Как и две другие, это была настоящая финка, невысокая красавица с роскошными изгибами тела, широкими скулами, золотистыми волосами и чуть раскосыми голубыми глазами. Никогда еще им не доводилось видеть столь милое девичье лицо. Она улыбнулась и, обратившись по-норвежски к гостям, пригласила их войти, как будто трем одиноким женщинам нечего опасаться вооруженных мужчин. Ивару показалось, что это было действительно так: недаром по стенам были развешаны деревянные палочки и кости, испещренные рунами, кремневые ножи, пропахшие пылью мешки, громадные котлы и прочая утварь, говорившая о том, что хозяйки этого дома весьма сведущи в колдовстве.

Тем не менее Ивар и его люди нашли здесь радушный прием, еду и питье и добрый совет, где охотиться, чтобы добыть все, что им требовалось. Он же в свою очередь повел рассказ о королевском поручении и своих странствиях, а затем спросил, почему столь утонченные и прекрасные дамы живут так одиноко.

Старшая отвечала в мерцающей тьме:

— Всему есть причина, друзья. Причиной же тому, что мы живем в этих глухих местах, стал могущественный конунг, посватавшийся, к моей дочери. Она отказала ему. Он стал угрожать прийти и взять девушку силой. Отец ее пребывает далеко, на войне, и я подумала, что лучше всего спрятать мою дочь здесь.

— Кто ее отец? — спросил Ивар.

— Она — дочь конунга финнов, а я — его наложница.

— Могу я узнать ваши имена? — спросил он снова, вспомнив, что финны не любят открывать свои имена чужестранцам, чтобы враги не могли произнести их в своих заклинаниях и наслать злые чары.

— Меня зовут Ингебьёрг, а дочь мою — Хвит.

Ивар задумался, откуда у них норвежские имена, но вспомнил, что немало норвежцев совершило походы в Финляндию, торгуя, грабя, взимая дань мехами и кожами с местных племен. Постепенно жители захваченных ими северных поселений изгнали пришельцев за пределы своих земель, но там осталось много полукровок, да и многие финны с тех пор знали оба языка.

Служанка совсем не знала норвежского, но Ингебьёрг прекрасно говорила на нем, а Хвит владела норвежским еще лучше, если судить по тем нескольким словам, когда она решалась ответить чем-то большим, чем легкой улыбкой.

Этой ночью Ивар наконец выспался на камыше, расстеленном на полу.

В последовавшие месяцы он был частым гостем в том доме: приносил с собой в подарок мясо, а потом — и золотые украшения. Часто беседуя с Ингебьёрг и насколько возможно часто — с Хвит, он убедился, что девушка и вправду дочь сильного вождя, которого жители Уплёнда могли бы даже считать настоящим конунгом. К тому же девушка была действительно прекрасна. Ивар подолгу лежал без сна, страстно желая ее. Конечно, она не была обучена тому, что должна ведать дочь конунга, но при этом казалась сообразительной и быстрой в учебе. В любом случае Уплёнд — отнюдь не датское, шведское или гаутское королевство. Его населяли люди, не знавшие толка в изящных манерах. И, может быть, было бы даже неплохо скрепить союз с финнами подобным браком, размышлял Ивар. Все равно путь торговцев-северян к Осло-фьорду лежал через его страну.

Однако не все в девушке нравилось Ивару. Несомненно, Хвит была колдунья. Куда она и ее мать отправлялись во время Йоля? Как они могли пробраться сквозь снежные заносы? Правда, все финны-самоеды умеют быстро и без труда преодолевать большие расстояния на лыжах. Однако почему вокруг дома нигде не видно лыжни? Может быть, они уходили в глубь страны, к тем трем высоким скалам у реки, где финны совершали жертвоприношения. Скалы высились в долине, в которой солнце появлялось только в середине лога, а в середине зимы не появлялось вовсе. Странники-норвежцы клялись, что ведьмы, в отличие от прочих людей, не благословляют солнце, а проклинают его.

Была Хвит ведьмой или нет, но она была прекрасна. Да и Ивар, уставший, истосковавшийся по дому, не желал продолжать странствие.

Ранней весной, когда его корабль был готов к отплытию, он спросил девушку, не хочет ли та отправиться с ними в Уплёнд и стать женой конунга Хринга.

Она в замешательстве опустила глаза и, помолчав, прошептала:

— Пусть моя мать решает.

Ингебьёрг нахмурилась перед тем, как ответить:

— Как гласит старинная пословица — не было бы счастья, да несчастье помогло. Это плохо, что мы не можем спросить согласия у ее отца. Твои сородичи никогда не были нам друзьями… Однако я осмелюсь сказать «да», ради того чтоб спасти ее…

Ивару показалось, что здесь было что-то не так, особенно когда мать осталась на берегу. Хотя она и не ответила прямым «нет», в ее «да» тоже не было радости. Но почки на деревьях распускались, и ему не терпелось отплыть домой, а Хвит была прекрасна.

Итак, они отплыли. Путь до Осло-фьорда был легким и скорым. Оттуда они верхом добрались до усадьбы конунга, где девушку представили Хрингу.

— Ты желаешь ее? — спросил Ивар. — Или нам отправить ее обратно?

Конунг был сильным мужчиной, хотя последняя зима, полная горя и печали, сделала его седым и угрюмым. Вскоре он безумно влюбился в Хвит и женился на ней, вопреки желанию некоторых своих советников. «Неважно, что она не богата, — говорил он. — Она прекрасна».