– Почему он так зловеще фыркает? – с беспокойством спросила я Леру.

Та пожала плечами:

– Почему зловеще? Просто принюхивается к новым запахам.

– Ты хочешь седлать его?

Лера ответила мне полубезумным взглядом счастья и похлопала коня по крутой шее.

– Умница, красавец, – повторяла она.

– Да, очень красивый, – пели за ней в один голос Ян с Алешкой.

Я не разделяла их восторгов – свирепый конь не внушал мне доверия – и попробовала завязать разговор с конюхом. Но он лишь сердито отмалчивался, помогая Лере седлать коня.

Пока конюх возился с Ассуаром, медовый управляющий довел меня под белы ручки до кабинета и начал церемонию знакомства с вверенным ему комплексом и работающим персоналом.

Через пару часов я поняла, что сейчас сдохну. Лера же и мальчишки без устали носились по конюшням, как обезумевшие заводные зайцы, громко восхищаясь денниками, покрытием арены, видом лошадей и даже овсом, который жевали лошади. От их искреннего восторга управляющий расцветал как майская сирень.

– Здесь даже есть бассейн! – счастливо выкрикнул мой сын.

– Зачем?

– Ну как ты не понимаешь, для тренировок.

Потом Лера вскочила в седло, и мне пришлось терпеть до конца тренировки.

К моему удивлению, тощий конюх благожелательно наблюдал за работой Леры и Ассуара на арене. Лицо его менялось на недовольно-презрительное только тогда, когда он был вынужден обращаться ко мне. Может, конюх-поляк Йозеф Скшеч по определению не любил всех русских дам старше, ну скажем, тридцати лет?

А потом произошло вот что. Как авторитетно объяснили дети, отработавшего на арене коня нужно «выводить», чтобы он «остыл» и «успокоился». Не слушая испуганных возражений, они вложили мне в руку корду-веревку, закрыли дверь круглой арены, приказали ходить по кругу с конем как минимум полчаса и испарились.

Оставшись один на один с сердитым Ассуаром, я тихонько потянула за корду, но конь даже не пошевелился. Беспомощно оглянулась. Никого. Только Йозеф Скшеч спокойно и насмешливо наблюдал за мной, стоя невдалеке.

Я потянула за корду сильнее – никакого эффекта. С таким же успехом могла попробовать сдвинуть ростральную колонну.

Йозеф Скшеч продолжал смотреть на мои немощные попытки. Тогда, разозлившись, я сильно дернула корду вниз, грозно взмахнула рукой и громко причмокнула губами. Конь отпрыгнул, рванулся, выдернул веревку из рук и бешено понесся по арене, нарезая круги вокруг меня, брыкаясь копытами в воздух и издавая грозное фырканье.

В мгновение ока, как крутой ковбой из американского вестерна, напуганная неожиданно злобной вспышкой коня до предела, я рванула к краю арены, перемахнула через высокое ограждение и спрыгнула на землю, оставив Ассуара беситься, сколько пожелает, в гордом одиночестве.

Ноги дрожали и отказывались держать меня, а Йозеф Скшеч хохотал, стоя совсем недалеко и скорчившись в три погибели… Отхохотавшись, он исчез в полумраке конюшни так и не подойдя ко мне и не предложив никакой помощи.

Когда минут через тридцать наконец-то появились Лера и мальчишки, я немного успокоилась и пришла в себя. Наглого конюха нигде не было видно, зловредный же Ассуар, потупив глазки, как ни в чем не бывало, смирно стоял у входа на арену, и я, исподтишка потирая ушибленное колено и пряча расцарапанные ладони, решила ничего не рассказывать детям.

Из конюшен мы выкатились, когда начало смеркаться, а до дома добрались в полной темноте, застряв-таки на сорок минут в жуткой пробке.

Я надеялась, что после бесконечного дня дети быстро разбредутся по койкам, но не тут-то было. Сначала мне пришлось их кормить и выслушивать в сотый раз замечания о прошедшем соревновании и красавце Ассуаре Арахисте, потом запихивать мальчишек в душ, мыть посуду, разбирать гору счетов, делать домашнее задание для Яна, выгуливать собаку.

Потом заехал Вацлав, за ним пришла Галина, и все началось по новой. Дети радостно уселись пить чай, Фрида тоже запросила есть, а я ушла в гостиную и без сил повалилась на диван.

Время стремительно приближалось к девяти. За окнами стояла густая чернильная темнота – в августе на юге отвратительно быстро темнеет.

Мне ужасно не хотелось опять садиться за руль и ехать в обсерваторию на встречу с Муром. Я лежала, зарывшись в подушки, и в полудреме мысленно уговаривала себя пересилить лень и встать с дивана.

В начале десятого с трудом вылезла из-под теплого пледа и медленно поплелась в холл. Там меня остановил Вацлав.

– Куда это собралась? – недобро прищурившись, поинтересовался Вацек.

– Скоро вернусь, – пробормотала я, не глядя на него.

– Я не спрашивал тебя, когда ты вернешься, я спросил тебя, куда ты уходишь.

Я промямлила сама не знаю что. Ну не говорить же, что иду на встречу с полицейским! Тут же начнется ор.

Из дверей гостиной высунулась Галка.

– Эй, ты куда?

– Я ненадолго, мне надо съездить по делам.

– По каким-таким делам? – насупился Вацлав. – Ночь на дворе.

– Отстань от нее, – вступилась за меня подружка. – Может, у Лизаветы, романтическое рандеву под луной?

Вацек выжидающе уставился на меня. Я покраснела и быстренько, боком-боком, просочилась за дверь.

– Не отключай мобильник и чтобы дома была не поздней одиннадцати, – прокричал мне вслед Вацлав из окна.

Уже заводя машину, я увидела, как Галка оттаскивала мрачного Вацлава за рукав от окна и что-то сердито выговаривала ему.

До обсерватории я долетела мухой. На безлюдной парковке было тихо и прохладно, только мирно трещали цикады.

Не успела подкрасить губы и вылезти из машины, как увидела торопливо идущего ко мне Мура. При неверном свете плохо освещенной парковки высокий силуэт полицейского принял темный и зловещий вид. Я невольно поежилась и пожалела, что не послушалась Вацлава и не осталась дома.

Что мне известно о Муре? Только то, что он работает в полиции. Но разве этого достаточно, чтобы безоговорочно доверять ему и встречаться на пустынной парковке около давно закрытой обсерватории?

– Привет, Бетси, – вежливо поздоровался Мур и взял меня галантно под локоток. – Планы изменились на вечер. Я нашел одного коллекционера. Он согласился встретиться, мы едем в Анахайм.

– Сейчас? – возмутилась я. – Ты на часы глядел? Какая встреча в одиннадцатом часу?

– Встреча могла бы состояться и раньше, – подталкивая меня к черному, мрачному джипу, неожиданно миролюбиво ответствовал Мур, – если бы ты не опоздала.

Я поперхнулась от негодования.

– На двадцать минут?!

– Но ведь опоздала же.

В полном молчании быстрее сверхзвукового самолета мы полетели по пустынному шоссе на встречу с нарытым Муром коллекционером. Джон гнал машину по хайвэю с неслыханной скоростью. Стрелка спидометра застыла на цифре «85». Сто километров в час! Никогда не была сильна в математике, но все равно – ужас.

– Звонку коллекционер не удивился, – наконец снизошел до разговора со мной Мур в бешено мчавшейся машине. – Сказал, что будет рад поговорить.

– Странно, обычно коллекционеры не идут на связь так легко, – все еще обиженная на Мура, пробормотала я. – Где ты нашел его?

– Его координаты дал мне господин Дейвис.

Я в удивлении кинула взгляд на Мура. Мне показалось, что наш Плевако был не в восторге от полицейского вмешательства в тот ужасный вечер, когда нашли тело несчастного Моргулеза. Но кто может наверняка знать, что посоветует юрист?

Анахайм встретил нас ночной тишиной, чистотой ухоженных палисадников и свежестью политых клумб.

Коллекционер проживал в огромном доме, утопающем в цветах и умело подсвеченном невидимыми огоньками. Мы остановились перед вычурной стеклянной дверью и нацепили парадные улыбки.

Любитель русского шестнадцатого века, Эд Спенсер, оказался полноватым мужчиной с типичной загорелой внешностью и выговором. Коренные жители солнечной Калифорнии трещат пулеметной скороговоркой, проглатывая окончания слов и не уважая знаки препинания: