– Не знаю! Вниз, запираемся!

Стук входных дверей долетел до кухни, зазвенело разбитое оконное стекло.

– Сюда лезут! – прошептал Хорек.

Игорь толкнул его к люку, стал спускаться следом. Из рук Хорька выскользнула бутылка, покатилась вниз, глухо ударяясь о ступеньки. Сзади Багрянец, пятерней прижав шуршащие упаковки к животу, поднял над головой руку, пригнувшись, закрыл люк в тот самый миг, когда дверь кухни скрипнула.

Засова на люке не было. Тихо ступая, они поспешили вниз, к яркому свету фонаря, лежащего в проеме за сдвинутой холодильной установкой. Хорек на ходу подобрал бутылку. Вбежав в тайник, Игорь повернулся и прошептал:

– Закрывай!

Приседая, Кирилл развернулся, ударил катаной наискось, распрямился и прыгнул, выбросив клинок перед собой. Сделал несколько быстрых шагов, нанося один за другим рубящие удары слева и справа, от плеча, потом кувыркнулся… и заехал ногой по поленнице. Она затрещала, несколько поленьев выкатились из-под мешковины, прямо на растянувшегося на земле Кирилла. Пришлось откатываться.

Тихо ругаясь, он сел, потер ступню и увидел Якова Афанасьевича, наблюдавшего за ним. Агроном сидел на краю телеги, которую за это время превратил в машину на мотоциклетных колесах, с высокими железными бортами, одновременно и похожую, и непохожую на тачанки варханов. Самое удивительное – у нее был двигатель! И топливный бак, и рулевая система, пусть и совсем примитивная, и принудительный стартер, или как называется эта штука, когда надо вращать пусковую рукоять, которую вставляешь куда-то на передке машины… Каким образом все это агроном ухитрился склепать, из каких запчастей – Кир понятия не имел. Обчистил, наверное, машинный двор родного Жакова, ведь у них там какой-то сельскохозяйственный кооператив был, что ли, а значит, и техника имелась. Тот еще Кулибин…

– Чего ты смотришь? – пробурчал Кир, отходя к колодцу, на краю которого стоял пакет сока. Он не любил, когда кто-то следил за тренировками, исключая, конечно, инструктора в спортзале. И уж тем более ничего приятного нет, когда видят, как ты во время стандартной серии движений спотыкаешься о поленья и хватаешься за ушибленную ступню.

В зарослях бурьяна звенели насекомые. Со стороны деревни иногда доносилось приглушенное тявканье горбатых гиен.

– Ночью ты бредил, – сказал Яков Афанасьевич. – Вспоминал эту свою катану. Настойчиво так вспоминал. Она тебе, наверное, дорога?

Кирилл выпил сока, поставил пакет на край колодца.

– Ну, может, и дорога. Вообще-то она для меня скорее как символ.

– В смысле? – не понял Яков. – Символ чего?

– В общем… Как бы объяснить…

Он надолго замолчал. Не привык Кир изливать душу, рассказывать о себе, пусть даже на самую малость делиться собою с другим человеком. Зачем? Лучше быть одному, так спокойнее и безопаснее. Ни друзей, ни возлюбленных, есть только ты, одинокий, юркий и быстрый – и безгласная, огромная, лишенная собственной воли и устремлений СЕТЬ. Ты как небольшая хищная рыба в ее бурных водах, ты сам по себе и не зависишь от стаи.

– Короче говоря, я раньше совсем хилым был, – стал пояснять он. – Так сложилось. Все время за компом, или читал. Курил много. Когда кашлять каждое утро стал, пошел в спортзал. С катаной начал работать, ну и просто кунг-фу. Не боевым, а упражнениями всякими, гимнастикой. Не то чтобы накачался как-то особо или бойцом крутым заделался, но окреп. Хотя лень мне, и неинтересно все это. Вот за компом сидеть – это да. Информацию потреблять. Я – информационный наркоман, понимаешь? А физические упражнения – как-то тупо. Мозг тренировать интереснее, чем мышцы. Но в то же время понятно ведь, что нельзя свое тело совсем запускать, от этого болячки всякие, ну и умрешь рано… И я, хотя и не хотелось, заставлял себя. А потом – полюбил катану. Гантели, эспандеры – это все еще долго для меня оставалось каким-то орудием пыток, а катана еще как понравилась! Стал удовольствие от этого получать. Ну и вот, теперь у меня такое внутреннее ощущение, что если я ее потеряю, оставлю где-то – все, быстро опять в дохляка превращусь. В развалину такую, хоть и молодую, с пузом висячим, с одышкой… Эх, курить бы еще бросить… не получается.

– Es ist die interessante Geschichte, – произнес Яков Афанасьевич.

Кирилл пошевелил губами. Это интересная… интересная Гишихт? «История», что ли? «Это интересная история», как-то так переводится. Откуда простой агроном немецкий знает? Хотя уже давно понятно стало, что Яков – не простой агроном.

– А я и не пытаюсь курить бросить, – добавил тот. – Всю жизнь курю, лет с пятнадцати.

Кирилл уже собрался спросить, чем Яков занимался раньше, до того, как осесть в Жакове, но тот, повернувшись, хлопнул по борту своей машины и спросил с воодушевлением:

– А как тебе моя автовозка?

– Что? – не понял Кир. Захватив сок, он подошел к Якову Афанасьевичу.

– Я ее так назвал! – объявил тот. – Люблю, понимаешь, придумывать названия всякие для своих изобретений. Главное достоинство: она и как телега пашет, и как авто. То есть можно в нее лошадь впрячь, а можно и двигатель врубить, а лошадь сзади привязать, чтобы тюхала следом. Думаю, тачанки варханов устроены по этому же принципу, понимаешь? Чтобы можно было и рогача запрячь – и, если топливо имеется, на движке катить. О чем это нам говорит?

Кирилл ответил, не задумываясь:

– О том, что варханы в дальние походы часто ездят. И в такие места попадают, где горючку не раздобыть.

– Ну да, ну правильно, – согласился Яков, любовно поглаживая борт автовозки. – Так что теперь у нас с тобой есть такое вот средство передвижения.

– Да, но куда двигаться-то? – спросил Кирилл. И добавил, заметив, как странно Яков Афанасьевич глядит на него: – В чем дело?

– Пойдем в дом, – предложил тот. – Поговорить надо.

Когда Кирилл присел на койку и положил катану рядом, тявканье снаружи стало громче, и он привстал, решив, что гиены направляются к оврагу, но звуки вскоре стихли. Яков подтащил к столу табурет, поставил бутыль крыжовницы, открыл новый пакет сока, быстро нарезал колбасу. Кирилл уже заметил, что простые домашние заботы, которыми, как правило, больше заняты женщины, Якову Афанасьевичу приятны: он любил хлопотать по хозяйству, готовить и убирать не меньше, чем возиться со своей автовозкой.

Помимо сока и настойки, агроном достал пару бутылок пива из большой упаковки, которую добыл в деревенском магазине. Налил себе крыжовницы, подцепил вилкой ломтик селедки из пластиковой упаковки, взял стакан. Кирилл открыл пиво, они выпили. Агроном крякнул, явно с большим кайфом закусил селедочкой, съел еще кружок колбасы. Кир сделал бутерброд, откусывая от него и попивая пиво, откинулся на койке.

– Ночью ты бредил, – сказал Яков, снова наливая себе настойки. – Говорил про свою катану, еще вспоминал маму, а еще какого-то человека со странным именем, дай припомню…

– Артемий Лазаревич, – подсказал Кирилл.

– Да, его. И ты…

– Ладно, не темни. Что я там наговорил, что ты услышал?

Яков Афанасьевич, уже поднесший стакан к губам, не стал пить – поставил его, отодвинул от себя. Подавшись вперед, навалился на стол локтями и уставился Кириллу в глаза.

А тот заметил вдруг, что ружье покойного механика Глеба, которое Яков постоянно носил с собой, стоит рядом, прислоненное к столу. Так стоит, что схватить его собеседник сможет очень быстро. До сих пор повода не доверять агроному у Кира не было, они, можно сказать, даже подружились – настолько, насколько могли подружиться двое с такой разницей в возрасте, и в той мере, в какой Кирилл Мерсер вообще был способен на дружбу. Но вот сейчас ему почему-то захотелось взяться за катану. И даже достать ее из ножен. Хотя бы наполовину.

– Ты замешан в происходящем, – ровным голосом заговорил Яков, и глаза его при этом сделались какими-то колючими, так что стало неуютно. – Все это связано с экспериментом, лабораторией, с человеком по фамилии Буревой и лэптопом. Нет, я не утверждаю, что ты создал купол. Но ты знаешь что-то такое, чего не знают остальные. И я хочу, чтобы ты все выложил мне.