– Моля. – Я присела на стул перед девушкой и заглянула ей в глаза. – Аз имам проблема. Голяма (большая) проблема. Аз нямам шенген-виза. Мне надо в Германию, понимаете?

– Разбирам, – тихо ответила мне болгарка, и несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Может, вы познаете кого, кто может отправить меня в Германия? Аз имам пари. (Я имею деньги.)

– Чакай малко (подожди немного)… – Она привычным движением поднесла телефон к уху, набрала номер одним нажатием. И я услышала быструю знакомую речь – она была, оказывается, турчанка. Из знакомых мне слов я уловила только «виза», «Алмания», «паспорт», «пари»…

– Чок тешекюр (спасибо большое). Гёрюшюрюз. (Увидимся), – сказала она напоследок в трубку, потом с самым серьезным видом обратилась ко мне: – Голям камион…

Я понимала. Речь шла о большой грузовой машине, фуре. Мне предлагалось поехать в такой огромной машине, в грузовом отсеке. Я и раньше слышала, как русских девушек переправляли таким образом из Болгарии в Турцию – на заработки…

– Хиляда ойро (тысяча евро), – сказала она мне извиняющимся тоном. – Имаш таки пари? (У тебя есть такие деньги?)

– Имам.

– След пет минути тука. (Через пять минут здесь.)

– Мои пари в банка.

– На Алмания – утре, сутринта (В Германию завтра, утром), – сказала мне девушка-спасительница.

– Добре, – согласилась я. Это было как раз то, что нужно. До завтра у меня была еще уйма времени, я успею собраться.

Минут через пятнадцать в офис заглянул молодой симпатичный турок. Увидел меня и уставился, как если бы мы с ним были знакомы.

– Ты – Наташа? Из Страхилицы? – спросил он, удивляясь, на вполне сносном русском.

– Да. Но я вас не знаю…

– Мой брат возит в ваше село хляб. Он казал мне за теб. (Он говорил мне про тебя).

– Слушай, я не хочу, чтобы кто-то из Страхилицы знал, что я собираюсь в Германию.

– Добре. Аз разбирам. (Я понимаю.)

Я не знала, как спросить его – а не обманешь ли ты меня, не выбросишь ли на границе, как мусор, присвоив себе тысячу евро? Но выхода у меня не было. Мы договорились, что завтра в восемь утра он заберет меня из Страхилицы на своей машине, я отдам ему деньги, а он меня пристроит в фуру своего друга, выезжавшего из Шумена в девять часов утра.

Он ушел, я поблагодарила девушку за понимание, вышла из стеклянного офиса и ощутила, что вся дрожу. На улице было холодно, пассажиры, поджидавшие свои автобусы, жались к стене или сидели на длинных скамьях и пили кофе из автомата. В воздухе пахло дождем, кофе и дымом сигарет. Мне стало по-настоящему страшно. И куда же отвезет меня фура? И что ждет меня на границе? Причем их не так-то и мало – границ! Сначала на румынской границе, затем – на венгерской, на австрийской. И хотя Болгария уже вошла в Евросоюз, некоторые границы еще не были стерты…

Кассирша в банке удивилась, когда я сказал ей, что собираюсь снова забрать свои деньги. У меня не было времени на оформление кредитной карты, поэтому мне ничего другого не оставалось, как снова взять купюры и сунуть их в хрустящий пакет (сделать это утром я бы не успела, банк открывался в девять). Я понимала, что по дороге в Германию я могу потерять все – неизвестно, что поджидает меня в пути.

В мои планы входило купить одежду.

Я зашла в большой торговый павильон неподалеку от кафе «Кристалл» – на Славянском бульваре есть два ориентира, «Русский памятник» и кафе «Кристалл», и если люди назначают друг другу встречи, то в основном именно там.

Купила я джинсы, белый свитер, теплую куртку с капюшоном; подбитые мехом мягкие ботинки на шнуровках, белье, шампунь, розовое полотенце, о котором давно мечтала, но которого не могла себе позволить; дезодорант и разные другие мелочи. Со всем этим багажом я зашла в парикмахерскую. Объяснила: я знаю, что здесь все по записи, но мне просто необходимо сделать педикюр и маникюр. В крохотном помещении было всего две девушки, причем я заявилась как раз в ту минуту, когда клиентов не было. Объяснила на пальцах, что заплачу вдвое больше, только бы маникюрша согласилась меня принять. Но девушка, хлопая длинными ресницами, постучала отлакированным коготком по своим часикам: мол, «след пет минути» придет клиентка…

Меня приняли лишь в третьей парикмахерской. Мне повезло – там работала русская девушка Инга. Высокая красивая блондинка, она во время работы рассказывала мне о богатых реликтовых сосновых лесах на берегу Енисея, и мне хотелось плакать. Я смотрела, с каким сосредоточенным спокойствием эта красивая Инга работала, приводя в порядок мои огрубевшие, запущенные ноги (мне было стыдно и за затвердевшие пятки, и за заусеницы на пальцах рук), и я по-хорошему ей позавидовала. Я даже представляла себе, как после работы за ней заедет ее муж-болгарин с малышом, которого он заберет из детского садика, как они все втроем поедут домой на машине «Альфа-Ромео», как дома Инга своими нежными руками с длинными расписными ногтями приготовит шопский, с брынзой, салат, пожарит котлеты, и вся семья сядет ужинать в комнате перед телевизором. И ей не придется прятаться в ящике среди коробок с вафлями, к примеру, в огромной фуре несколько раз (на каждой границе) и трястись от страха, что тебя найдут и вытряхнут, а то еще и арестуют и вышлют в Россию. (Мысль о том, что меня вернут моим родителям, угнетала меня, пожалуй, еще больше, чем перспектива ареста в какой-нибудь из европейских стран.)

– Ну вот, теперь ты в полном порядке, – сказала мне Инга, любуясь вместе со мной обработанными ею ногтями рук и ног, с подсыхающим на них розовым лаком. – Нельзя так себя запускать. Ты не забыла? Персиковое масло. Непременно каждый день мажь им ногти и пальцы.

Я пообещала ей, что, вернувшись в Страхилицу, только и буду делать, что поливать свои пальцы персиковым маслом.

Интересно, что бы она сказала, если бы увидела меня после того, что сделали со мной родственники Тони и мои нервы?

…Когда я уже поняла, что попала в руки преступников и Тони – просто мальчик, которого они использовали для того, чтобы заманить меня в Болгарию и, разрезав на части, продать мои органы, здоровье мое уже было подорвано. Ну и что, что Тони удалось в очередной раз выкрасть у своих родителей мой паспорт – мне тогда казалось, что я умираю. И даже любовь к Тони меня не спасала – глядя на него, склонившегося над моей постелью, я беззвучно плакала, понимая, что мы с ним оба оказались жертвами обстоятельств. Хотя он же мог предупредить меня о том, что нам нельзя встречаться в доме его родителей, что нам надо было снять какое-нибудь жилье подальше от Варны и жить себе спокойно. Но по закону я могла оставаться в Болгарии лишь на три месяца – у меня была виза «D», которую продлить я могла бы при условии, что выйду замуж за Тони. А выйти замуж за Тони я пока что не могла – он был слишком молод.

А потом Тони исчез. Его не было примерно неделю. Меня пичкали какими-то лекарствами, чтобы я пришла в себя, поправилась бы, чтобы у меня, наконец, появился аппетит. Я понимала, что меня хотят откормить, как свинью, а потом уже отправить на органы. И я ждала, что Тони меня спасет. И он вернулся. Ночью. Каким-то непостижимым образом он взломал замок от двери спальни, в которой я жила, сказал, что нашел квартиру в Каварне, мы поедем туда и будем спокойно жить… у него появились деньги.

И он сунул мне под одеяло, прямо мне в руку, рулончик, перетянутый банковской резинкой – деньги. И паспорт – в который раз!

– Canim, я сейчас приду, я за машиной. Все спят. Поднимайся. Все закончилось…

У меня закружилась голова. Тони убежал, а я с трудом поднялась и, держась за стены, принялась переодеваться. Я чувствовала, что со мной происходят какие-то необратимые процессы. Что я почти облысела. Что мое тело покрылось коростой. Что я погибаю!

А Тони не пришел. Его зарезали по дороге, когда он возвращался, чтобы забрать меня и спрятать в машине. Думаю, это сделал кто-то из его братьев. Мне стало известно об этом от его матери, Розы. Она вошла утром в спальню, где я, одетая и собранная, лежала на постели в ожидании Тони, и сказала, кутаясь в черную шаль, что Тони убили.