появляется из тьмы верхом на ревущем звере, чтобы спасти даму от смерти.
- Я рад, что завоевал ваше доверие, миледи. Что с вашей ногой?
- По-моему, вывих. Я упала на крутом склоне, довольно далеко отсюда.
- Ладно... нам пора ехать, сейчас начнутся чудеса природы.
- А вы уверены, что мы не заблудимся?
- Думаю, что нет, - я осторожно взял ее на руки и перенес к
снегоходу. - Надеюсь, вы не боитесь быстрой езды?
- Что-то говорит мне, что рядом с вами не стоит ничего бояться, -
мягко ответила Натали.
Я усадил ее на заднее сиденье и запустил двигатель.
- Главное - держитесь за меня как можно крепче, нас будет здорово
трясти.
Я гнал снегоход через усиливающуюся снежную круговерть, в которой
почти тонул холодный ксеноновый свет моих фар, и едва успевал
перекладывать руль, чтобы не врезаться в деревья. Снегоход страшно болтало
из стороны в сторону, но руки Натали, сомкнутые на моей груди, странным
образом придавали мне сил, и я совершенно четко соображал, куда надо
ехать. Она сидела за моей спиной, отогревшись на горячем сиденье, обхватив
меня руками и положив голову мне на плечо. В этом было нечто
романтическое: ревущий снегоход, летящий сквозь бурю, и на спине у него -
мужчина в черном комбинезоне и доверчиво прижавшаяся к нему женщина. Мне,
впрочем, в тот момент было не до романтики: я стремился как можно скорее
попасть в "Грот".
Что и удалось мне через полчаса. Сдав Натали подбежавшим людям и не
отвечая на встревоженные вопросы, я пробрался в номер и залез в горячую
ванну. Выбравшись оттуда, я заказал бутыль виски и обильный ужин.
Идти вниз я не собирался - попрощаться я смогу и завтра, перед
отлетом, а воспевать свою мужественность мне было неинтересно. Я ел
отличный ростбиф с острым салатом и обильно орошал это дело "Старым
Биндером". Виски - это именно то, о чем просит сердце одинокого
флаг-майора после этаких приключений.
После ужина я забрался в огромное уютное кресло, не забыв, конечно,
"Биндера" и вазочку орехов. Следовало поразмыслить о делах грядущих. В
понедельник, с утреца пораньше, нужно навестить полковника Эдриана Ремера
и потолковать с ним по поводу той дурацкой истории с контрабандой на
Покусе. Дело попахивает дерьмецом, и как бы его не взяло на контроль
Центральное таможенное управление. Надо побеседовать с Ремером на предмет
того, чтобы он навел справки через героическую нашу "двойку" - Второе
управление СБ - таки взяли или таки нет? Потому как на Покус, вероятно,
полечу именно я, и то-то смеху будет столкнуться там нос к носу с
инспекторами ЦТУ: это будет стоить, прямо скажем, слишком много денег.
Ларс Фишер из "двойки" легко выдаст со своего терминала запрос в ЦТУ; а
лучше всего пускай сам поставит вопрос о ведении дела. Наводить тень на
плетень не мне его учить, склеит там парочку агентурных слухов... Да,
нужно этим заняться прямо с понедельника - если, конечно, люди Месропа
Саакяна не решили все сами. За неделю многое могло случиться, но, раз меня
никто не тревожил, значит, ситуация стоит на месте. Саакян не лодырь, но
он человек осторожный - у него братец баллотируется на Покусе в
Исполнительный совет. Не станет же он портить ему карьеру этим идиотским
инцидентом с контрабандой алкоголя!
Но и таможня ж на Покусе - орлы, нечего сказать; раздуть скандал
из-за неуплаты акциза и транспортных сборов. Неподкупные они там, что ли?
Я зевнул и потянулся. Разберемся мы с этим Покусом, и не такие пожары
тушили... ого, уже почти полночь! Ох, и упился ж я в горьком своем
одиночестве! Вроде как и не пьян, но в то же время явно нетрезв.
Я сбросил халат и голышом забрался под теплое пуховое одеяло. Завтра
меня ждет сухое горячее лето. В столице сейчас непереносимая жара. Даже
как-то странно: сегодня сражался с метелью, а завтра буду глушить ледяное
пиво, спасаясь от жары.
В дверь номера кто-то тихонько поскребся. "Крысы у них тут, что ли? -
сквозь дрему лениво подумал я. - Что? Крысы?! Какие, к дьяволу, крысы?" Я
подскочил на кровати. Точно, в дверь моих апартаментов кто-то еле слышно
постучал. Я прислушался. Пансионат уже спал... стук повторился.
"Открою - ствол в рыло, - пьяно размышлял я, - и ищи потом... или
тряпку с паралитиком". Любопытство, однако, пересилило осторожность. Я
вытащил из-под подушки любимый табельный "тайлер", снял его с
предохранителя и бесшумно двинулся к дверям. Осторожно отомкнул замок и
мягким кошачьим прыжком переместился назад, держа оружие на уровне глаз.
Теперь входящий не имел и тени шанса. Дверь медленно отворилась...
- О Боже, - выдохнула Натали, - ты всегда так встречаешь гостей?
На ней был розовый полупрозрачный пеньюар, не скрывавший почти
ничего, но в то же время делавший ее нестерпимо желанной. В руке она
держала бутылку дорогого шампанского.
Я почувствовал предательское шевеление в известной части туловища, и,
покраснев как рак, использовал офицерский бластер в роли фигового листка.
- О-о-о, - одобрительно прошептала Натали, запирая дверь на замок, -
это мне начинает нравиться...
- Заходи, - выдавил я и метнулся в спальню, где поспешно натянул
халат и кое-как привел в порядок свои локоны.
- Откровенно говоря, миледи, я вовсе не нуждаюсь в такого рода
благодарности, - с умным видом заметил я, возвращаясь в гостиную.
- Ничего себе, - перебила меня она, поднимая с пола почти пустую
емкость из-под "Старого Биндера", - ты один это уделал? Все ясно. Сейчас
ты вывалишь нечто вроде "Так поступил бы любой офицер, миледи". Тогда я
предпочту общаться напрямую с твоим младшим братишкой - он, похоже,
соображает лучше.
- С чего ты взяла, что я офицер?
- Не смеши меня, дорогой. И, чтобы развеять твои сомнения, скажу, что
я пришла к тебе не только из благодарности. Поэтому брось притворяться и
стань наконец самим собой, таким, каким ты был в лесу, то есть крепким,
уверенным в себе воякой.
Я сел в кресло и потер лоб.
- Но в самом деле?..
Она достала из бара бокалы и воркующе рассмеялась:
- Бизнесмены Метрополии ругаются совсем не так, как военные. И, как
правило, не имеют таких уверенных рук. Да и вообще, ношение оружия
поражающей способностью свыше сорока условных единиц есть тяжкое
преступление, а? Кроме как для тех, конечно, кому это оружие носить
положено.
- Ладно, - я примирительно махнул рукой, - наливай. Мне уже, в
сущности, плевать - я завтра уматываю.
- Ты серьезно?
- Вполне. Тебя это огорчает?
- Вот черт... А может, останешься?
- У меня срочные дела... Натали, девочка, да что с тобой?
Она присела на подлокотник моего кресла и заглянула в мои глаза.
- Я не знаю, что со мной, не спрашивай... но в тебе есть что-то, что
я искала в сотнях мужчин... я понимаю, что это глупо, но что я могу с
собой сделать, если это так?
Я вылез из кресла и подошел к окну. Метель уже улеглась, в бездне
ночного неба висел привычный звездный узор.
- Натали, - не оборачиваясь, произнес я, - ты непохожа на
романтическую девочку.
Она едва слышно рассмеялась.
- Непохожа... Ты веришь в судьбу, Алекс?
- И да и нет.
- Ну а если да?
- Если да - то она очень меня баловала. И очень больно казнила. Если
да, то я стал ее бояться.
- Бояться судьбы?
- Бояться боли. Не физической, разумеется.
- Тогда ты живешь в аду.
- У каждого свой ад, Натали. Я свой ад ношу в себе.
- Почему ты не можешь его забыть?