Унтер Камики вышел на середину вагона.

— А ну, затянем песню о сказочной стране Урал! — ободряюще крикнул он.

Унтер запел, и молодые солдаты нехотя подтянули. Стук колес заглушал песню, тоскливые голоса солдат тонули в этом шуме, и только унтер, надрываясь, кричал:

Гумпэй вдруг оглушительно захохотал. Песня оборвалась. Побагровевший унтер бросился к солдату. Солдат продолжал смеяться. Это был судорожный хохот сумасшедшего. Унтер Камики протянул руки к горлу солдата, но Гумпэй отшвырнул унтера и занял его место у выхода из вагона.

— Солдаты, смейтесь, отправляясь в объятия смерти! — крикнул он и захохотал вновь.

Ошеломленные солдаты жались в стороны от Гумпэя. Молодой солдат, повернувшись к выходу, нырнул под колеса вагона.

Небо упало на землю, и перед Гумпэем раскрылась вся его жизнь. Поезд уходил дальше, вперед, и колеса надрывно стучали: «Хин-ган, Хин-ган, Хин-ган!»

В маленьких, кривых, узких уличках Моугуна царило необычайное оживление. Такого шума голосов, такой массы людей никогда еще не слышал и не видел этот крохотный, заброшенный городок, расположенный в западной части провинции Сычуань. Казалось, что дома дрожали и покачивались от быстрого говора, топота и нетерпеливых движений многих тысяч людей, заполнивших улицы города.

Никто толком не знал, сколько народу собралось в эти дни в городе. Моугунцы говорили: «Видимо-невидимо, попросту тьма». В представлении старожилов это означало не меньше миллиона человек. И нет в этом ничего удивительного. В Моугуне жителей едва-едва наберется тысяч пять. И вдруг в такой малюсенький городок прибыла чуть ли не вся Красная армия! Жители чувствовали себя героями или, по меньшей мере, участниками неслыханных событий, которыми не мог бы похвастаться даже такой громадный город, как Чэнду[8].

На самом же деле в город Моугун вступила всего лишь часть главных сил китайской Красной армии, завершивших первый этап грандиозного похода, именуемого Великим[9].

В конце концов, изумление жителей Моугуна имело основание: в городок вступило пятьдесят, а может быть, и сто тысяч вооруженных бойцов Красной армии. Немудрено, что такое множество людей заставило моугунцев употребить слова «видимо-невидимо».

Дни и ночи в городке стоял неумолчный шум. По улицам двигались вновь прибывшие части; некоторые отряды покидали город, получив новый приказ. Только небольшая часть главных сил Красной армии сумела разместиться в городе. Огромное количество войск расположилось лагерем вокруг Моугуна. Но не только обилие войск поражало моугунцев. Их безграничное удивление вызывало поведение бойцов такой огромной, могущественной армии. И жители Моугуна, встречаясь с соседями на порогах своих домов или на углах маленьких улиц, удивленно разводили руками:

— Они совсем не такие, эти красные, как нам сообщали об этом! Они такие же, как и мы, и, может быть, даже лучше нас. Все мы остались целы и невредимы, и имущество наше осталось у нас, и никто даже не оскорбил нас. Удивительно!

Соседи еще раз разводили руками, дружелюбно оглядывали проходивших мимо них красноармейцев и, продолжая беседу, любовались четким шагом, выправкой, ровным строем марширующих бойцов.

Не все жители Моугуна были едины в своих взглядах на поведение частей Красной армии, остановившихся в Моугуне. Были среди моугунцев и такие, которые недоверчиво, подозрительно косились по сторонам, а когда мимо них шагали красные бойцы, они опускали глаза, пытливо, как обновку, разглядывая свои башмаки. Например, лавочник с Голубой улицы, господин Чжан У. В день прихода красноармейских частей в город он наглухо закрыл свой магазин и, сокрушенно покачивая головой, бормотал:

— Теперь все пропало! Я-то ведь хорошо знаю их. Мне так много рассказывали о них.

Но господин Чжан У прежде всего был торговцем. Раньше он любил приговаривать в кругу своих друзей:

— Торговля — это мое дело. В нашем роду она в крови. Мы все торговцы.

И, очевидно, не забывая об этой исконной черте характера всех выходцев из рода У, он отпускал товары постоянным покупателям с черного хода, ведущего в магазин через небольшой дворик, обнесенный высокой глиняной стеной. К вечеру того дня, когда в город Моугун пришли красные, нервы Чжан У не выдержали столь долгого напряжения. У него дергалась верхняя губа, дрожали руки. И он, тяжело вздохнув, сказал:

— Надо ожидать, что ночью они возьмутся за свое дело. Плохие дела не любят света, — добавил он. — Я-то уж знаю все их привычки. Мне об этом довольно часто говорил господин Цай, наш уважаемый бывший начальник полиции. И я верю ему, хотя он и не заплатил мне долга, когда так поспешно бежал из города.

Слушатели горестно вздыхали, покачивали головами, и, когда торговец Чжан У замолкал, кто-нибудь из них вставлял свое замечание:

— Армия без этого не может. Все армии такие. Когда войска приходят в город, он перестает быть цветущим. Солдаты, они, как муравьи, все растаскивают. Все исчезает после их ухода.

Прошла первая ночь, прошла вторая, затем третья.

Чжан У, осунувшийся, сидел на пороге черного хода своего магазина, смотрел на небо, на крепкие ворота своего дома, на высокий глиняный забор. Никто не приходил к нему в дом, никто не врывался в его магазин. Всё проходило мимо. Даже грозный гул марширующих войск прокатывался мимо его магазина.

В городе ничего не случалось, ничего такого, что могло бы усилить горечь торговца Чжан У. Он уже начал было успокаиваться, укорять себя за легкомысленную доверчивость к господину Цаю, не заплатившему своих долгов за продукты, приобретенные в его магазине. Друзья тоже стали намекать ему, что он излишне страдает и что бывает, конечно, но не всегда город перестает быть цветущим, когда приходит армия. И действительно, город гудел день и ночь, как гигантский, чем-то взволнованный пчелиный улей. Повсюду кипела работа, повсюду слышна была музыка, пение, повсюду шли занятия бойцов.

И вдруг — это случилось вечером, на четвертый день ожидания, — в калитку дома господина Чжан У кто-то ударил прикладом винтовки. Чжан У замер, лицо его стало белым, и он прошептал сидевшим рядом с ним друзьям:

— Они пришли! Я говорил вам, а вы не хотели мне поверить. Вот она какая, Красная армия!

Служанка открыла калитку, и во двор вошли три человека: командир с двумя красноармейцами. Молодой подтянутый командир оставил бойцов у калитки и прошел вперед, прямо к господину Чжан У. Лавочник пытался разогнуть внезапно сведенные судорогой ноги и подняться, но командир жестом приказал ему не двигаться и сам опустился на цыновку, где сидел Чжан У. Командир обвел всех присутствующих взглядом своих спокойных глаз.

— Здравствуйте, господин Чжан У, — сказал он и наклонил голову так, что приветствие это в равной мере относилось ко всем сидящим на цыновках. — Я потревожил вашу беседу и приношу свои глубокие извинения. Я — представитель главного штаба Красной армии, курсант Военной академии Цин.

Чжан У удалось наконец разогнуть ноги, он привстал и поклонился; за ним поклонились и другие, хотя курсант Цин недовольно поморщился.

— Мы знаем, сколько беспокойства причиняют торговцам войска, прибывающие в город. Я прошу вас поэтому хорошо запомнить, что мы — китайская Красная армия. Мы пришли сюда из провинции Цзяньси и уйдем скоро дальше, в Северный Китай, для борьбы с японскими захватчиками. Наша армия не обижает честных торговцев и всех других мирных граждан. Мы просим вас, торговцев, помочь нам благополучно завершить наш поход на север. Армия у нас большая (все слушатели дружно закивали головами), и нам хотелось бы приобрести еще некоторое количество продуктов, прежде чем мы двинемся дальше. Нам предстоит тяжелый путь на север. Мы просим вас, уважаемые торговцы, снабдить нас вашими товарами. Мы уплатим вам наличными, можем даже уплатить серебром. Настоящие китайцы должны по-настоящему помочь нам. Мы идем драться с японцами, которые намерены всех нас, китайцев, сделать своими рабами. Главный штаб просит вас открыть ваши магазины и свободно торговать.