Очевидно, правитель Золотой Орды еще не был готов к битве. Несмотря на это Тимур приказал каждый вечер укреплять расположение лагеря, чтобы не быть захваченными врасплох. Медленно продвигался он на север; болотистую местность проходили с большим трудом. Напасть на след врага было чрезвычайно трудно. После нескольких тщетных разведок наконец увидели, что в одной лесистой местности поднимается дым: отряд из войска Золотой Орды. Тимур приказал немедленно схватить пленных. По их сведениям, Тохтамыш не появлялся в том месте, в котором должны были собраться призванные им войска; поэтому их отряд самовольно ушел в леса. Сын Мамая, которого вскоре тоже как военнопленного привели к Тимуру, подтвердил это показание. По-видимому, Тохтамыш хотел заставить его бегать впустую. Тимуру грозил провал в его трудном предприятии, так как пойти на риск зимовать во вражеской стране он не мог ни в коем случае, ведь уже в марш-походе обнаружилась нехватка продуктов, и это несмотря на всю предусмотрительность, которую он проявил, позаботившись заранее обо всем необходимом. Как непривычна была, в конце концов, страна, в которой теперь ночевали, причем не предвиделась ни одна битва! Так далеко прошли на север, что теперь, но время летнего солнцестояния «ночью, еще до того как окончательно исчезнет вечерний свет, уже брезжило утро»; иногда далее вечерняя молитва отпадала48: ведь ее нужно совершать, как только нельзя будет отличить светлую нитку от темной.

Если враг сам не подставился, его нужно заманить. Маленькие отряды отправились в путь, для вида слоняясь беззаботно и без защиты. Они должны были выманить войско Тохтамыша из его укрытия и, как только он нападет, обратиться в бегство. Эта мера попала в цель. Тохтамыш больше не выжидал, а со своей стороны замахнулся для большого удара. Умар-шейх получил приказ двадцатью тысячами человек ринуться на главные военные силы Золотой Орды; враг не должен получить возможность привести упорядоченно свои силы в действие. Уже на следующий день поступили сведения о боях с авангардом врага. Теперь, наконец, восемнадцатого июня, Тимур смог выстроить свои войска для битвы. После шестидневных сильных ливней небо прояснилось; следовало быстрее начать военные действия, прежде чем снова помешает погода. «С Божьего согласия он разделил свое войско на семь боевых групп — тактическая мера, о которой еще никто никогда не слышал»49. Смысл этого боевого порядка войск состоял в том, чтобы правое и левое крыло, еще разделенные на три самостоятельно действующих отряда50, быстрее смогли приспособиться к непредвиденным поворотам военных событий. По числу бойцов Тимур, очевидно, проигрывал; стоило попытаться произвести впечатление на врага хладнокровием. В виду приближающихся войск Тохтамыша Тимур приказал своим частям спешиться и разбить палатки. Он тоже слез с лошади; как перед каждой крупной битвой, его попросили помолиться, и он «беседовал с глазу на глаз с миром тайных и сокрытых вещей»51. Только потом стали бить в литавры к нападению и трубить в рог. Теперь и сайд Берке, отпрыск рода Пророка, поднял с мольбой 52 руки к небу, декламируя слова из Корана, а затем бросил он землю в сторону врагов с проклятием: «Пусть ваше лицо будет обезображено!»53 Разгорелась битва, и некоторое время пололсение у воинов Маве-раннахра было совсем неблагоприятным. Хотя отдельные части Тимура имели успех, так как они гнались за убегающими врагами, основным военным силам Тохтамыша удалось в одном месте прорвать ряды противника и в тылу Тимура собраться для атаки. Только осторожному Умар-шейху Тимур обязан тем, что он вовремя был поставлен в известность об этом опасном повороте дел. Так Тохтамыш не достиг победы, до которой было подать рукой. В его войске неожиданно пропало желание сопротивляться; оно рассыпалось и беспорядочно бежало, когда увидело перед собой повернувшие обратно части Тимура54.

После победы Тимур отказался от длинной торжественной церемонии поздравления. Он даже приказал преследовать разлетевшихся кипчаков; каждая десятка должна была для этого призвать семь своих членов. Волга явилась для убежавших непреодолимым препятствием. Их догнали, отрядами взяли в плен. Некоторые князья из Золотой Орды перебежали из-за опасности поражения к Тимуру, который великодушно принял их, одного из них возвысил до хана, правда, вменил им в обязанность привести спои мирные объединения и с ними следовать за войском. Только один из кипчакских эмиров позже придерживался своего обещания, но и он тоже отступился от него, когда возвращавшиеся войска Мавераннахра добрались до реки Урал. Громадными были и трофеи в виде скота; воины, которые на пути туда с трудом собирали свой ежедневный рацион, теперь даже были не в состоянии гнать перед собой все награбленные стада и вынуждены были бросить многих животных. Но еще более ценной добычей были человеческие трофеи.

так много похожих на развратниц, девочек, так много ловких мальчиков — похитителей сердец устремились в войсковой лагерь, в котором нашел убежище триумф, что только часть, выбранная для его величества, «господина счастливых обстоятельств, составляла более пяти тысяч голов — девственницы с лунообразным лицом55, юноши с фигурами кипариса и щеками, похожими на тюльпан такого вида, что даже восходящее солнце должно было уйти, пристыженное их освещающими мир лицами, их головой за занавесом, о котором говорится в откровении (сура 38,32): «Она скрывалась за покрывалом», и даже бодрствующий по ночам аскет, если бы увидел их во сне, сразу разорвал бы лохмотья своей сдержанности при виде солнца их красоты, как утро56 — одежду ночи.

Только теперь наступило время отпраздновать победу. Почти месяц оставили для этого. Потом, однако, отправились в непрерывный путь назад. Тимур обогнал большое войско и уже в октябре 1391 года был снова в Отраре, откуда ненадолго съездил в Самарканд. Мираншах немного позже переместился на юг, в Хорасан, где господство Тимура, очевидно, все еще не полностью было обеспечено. Примерно в то же самое время он отправил войско под командованием его внука Пир Мухаммеда Джахангира, в «империю Махмуда Газни», в те страны, которые простирались от Кабула до берега Инда. События 1388 года показали, что не надо было выпускать из поля зрения эту территорию. Сам Тимур провел зиму 1392 года не в своей столице, а отправился в зимний лагерь под Ташкентом, чтобы только весной вернуться в Самарканд. Был ли для этого какой-нибудь определенный повод или нужно было только продемонстрировать, что север, как и прежде, находится под пристальным наблюдением, неизвестно57.

Только несколько месяцев передышки позволил себе Тимур той зимой. Его беспокоило, видимо, то обстоятельство, что он оставил незаконченным дело для умиротворения Ирана. Прежде всего, запад Ирана — область, в которой правил Джалаирид Ахмад Увайс, погрязший в разврате, — совсем не был закреплен за Мавераннахром. Опасно пересеклись там интересы Мавераннахра с интересами Золотой Орды; но и арабской великой державе, империи мамлюков, и выскочке среди исламских султанов Осману с его резиденцией в Бурсе, который только что окончательно разбил на Косовом поле сербов и получил страны, имеющие важное значение для ислама, — не могло быть безразлично, в чьих руках находились те горные области, стратегическое значение которых вряд ли можно было переоценить. Войско Тохтамыша было разогнано, громадная добыча, которую загреб Тимур, ослабила Золотую Орду. Сразу не нужно было опасаться ответного удара; но Тохтамыш убежал, и князья кипчаков обманывали победителя и злоупотребляли его великодушием. Бесспорно, через несколько лет дело дошло бы до нового соотношения сил. Поэтому необходимо было завладеть западной частью Ирана раз и навсегда — «восстановить империю Хулагу», как описал Тимур эту задачу.

В начале июня 1392 года Тимур снова отправился в путь. Целью был Багдад, может быть, даже завоевание Сирии и Египта58, значит, завершение того намерения, которое потерпело провал у Хулагу и позднее у ильхана Газана. Владение этими арабскими странами сделало бы Тимура властителем частей Азии, населенных мусульманами, так как в этом случае Тохтамыш, который был в ссоре со своими западными соседями, русскими князьями, лишился бы своего важнейшего союзника, мамлюков. Вряд ли он смог бы собственными силами тогда еще выступить против Тимура — конечно, если предположить, что длительный контроль за громадным пространством от Ферганской долины до Нила был бы возможен. Тимур, очевидно, верил, что можно господствовать над всеми этими странами — в противном случае его действия не имели бы смысла. Итак, он выступил снова, начал пятилетнюю кампанию, правда, не догадываясь, что его предприятие затянется на долгое время.