Субботин молча наблюдал за приготовлениями вертолёта и за тусклой стеной зоны, начинавшей проступать сквозь мрак. Несмотря на угрозы «полковника», уже весь экипаж знал о подлинной задаче похода. Теперь свободные от вахты моряки высыпали на палубу и во все глаза смотрели на приближающиеся клубы сплошного тумана.
– Не пойму, чего ты переживаешь? – спросил подошедший сзади Голицын. – Нам нужно всего лишь провести разведку погоды. Чего тут сложного?
– Я тоже ничего сложного в этом не вижу. Но пока что это ещё никому не удавалось.
– Серж, что ты, как стареющая леди на собственных поминках! Значит, мы будем первыми. Идём, экипажи на предполётные указания вызывают.
На этот раз в кают-компании было немноголюдно. Комдив с «полковником» уже находились здесь и, склонившись, изучали расстеленную на столе карту. Дмитриев с двумя штурманами сидели рядом и записывали в рабочие тетради их указания. Субботин сразу обратил внимание, какой у Клизмы измученный вид. Набрякшие круги под глазами и глубокие морщины на небритых щеках выдавали бессонную ночь.
«Что ж, не я один! – подумал Сергей. – Возможно, комдив знает немного больше, чем остальные, и теперь его мучает совесть за отправляемые на гибель экипажи? Или понимает, что его сделали главным стрелочником? В случае успеха награды достанутся тем, кто и в море не ходил. А случись неудача, то все камни полетят в его седую голову».
– Взгляните сюда! – оторвал Субботина от мрачных мыслей командир дивизии. – В этом районе тянется гряда мелких островов. Создать на них что-то серьёзное, я думаю вряд ли возможно. А вот здесь, ближе к центру зоны, находится вулканический остров с десяток километров в поперечнике. Там и базу, и аэродром можно построить. Его как раз и нужно обследовать в первую очередь.
– Подождите! – не сдержался Сергей и обернулся к Дмитриеву, призывая его в свидетели. – Говорили, что нужно всего лишь провести разведку на границе зоны. О полёте внутрь этой аномалии не было ни слова.
– Задачи изменились, – ответил за комдива «полковник». – Полёт внутрь зоны мы планировали после предварительной разведки. Но нас торопят сверху, требуют результат. Потому решено эти два полёта совместить в один. Ничего опасного в этом совмещении я не вижу. Облетаете острова, делаете как можно больше снимков и назад. Если обнаружите американцев – не провоцируйте. Здесь нейтральные воды, но кто его знает, что у них на уме? Мы потому и заменили один из вертолётов, чтобы расширить ваши возможности. Один занимается поиском, второй его прикрывает. По заданию, пожалуй, всё, что вам нужно знать, я сказал. А теперь вынужден напомнить, господа лётчики, что это приказ и обсуждать его не нам с вами. Надеюсь, это вам понятно?
Ещё бы! Главный армейский принцип «не хочешь – заставим, не можешь – всё равно заставим» никто не отменял. Тут уж, раз назвался груздем, то шагай в омут, не раздумывая.
– Понятно, – недовольно буркнул Сергей.
– Вот и прекрасно! – «Полковник» взглянул в квадратный иллюминатор на загорающийся рассвет. – Тогда удачи вам! Или как там у вас говорят за столом: чтобы количество взлётов равнялось количеству посадок!
Лопасти соосных винтов вздрогнули и ринулись навстречу друг другу, набирая обороты. Белый шлем Дмитриева в выпуклом блистере[3] кабины обернулся в их сторону, затем Александр Михайлович отвернулся к приборной доске. Левая рука потянула рычаг «шаг-газ» и двигатели взвыли, оторвав шасси от палубы. Выполнив контрольное висение, Ка-27 улетел подальше от корабля, чтобы, наматывая круги, ожидать взлёта ведомого.
Теперь их очередь. По сравнению с серым и обтекаемым противолодочником, Ка-29 выглядит квадратным, угловатым и вызывающе пятнистым. Таким его делают броневые листы и специфичный камуфляж, предназначенный для того, чтобы скрывать вертолёт на фоне береговой черты. Лифт в ангаре поднял на палубу «броневичок», как ласково называли Субботин с Голицыным вертолёт с бортовым номером «22», и они заняли свои места.
– «Позитив», восемьдесят пять триста пятнадцать к взлёту готов! – прижимая ларингофоны к горлу, доложил Сергей.
– Триста пятнадцатый, давление семь полета, ветер слева двадцать градусов, три метра. Взлёт разрешаю, – привычно отозвался руководитель полётов.
Над головой низко завыли турбины, затем вой перешёл в свист, и бурая с белыми кругами палуба поплыла в сторону.
– Триста пятнадцатый триста третьему! – захрипел в наушниках голос Дмитриева.
– Триста пятнадцатый взлёт произвёл, борт – порядок! – доложил Субботин ведущему языком авиационного радиообмена. – Вас наблюдаю. Занимаю своё место.
– «Позитив», я триста третий, – теперь Дмитриев связывался с кораблём и, дождавшись ответной квитанции, доложил: – Группа в сборе. Работаем по заданию.
Тень от вертолёта бежала впереди по воде, как пёс-поводырь на поводке слепого. Затем они перешли в набор высоты и тень отстала, потерявшись в белых барашках волн. Первым летел вертолёт Дмитриева. Чуть выше и правее, чтобы не попасть в спутную струю ведущего, держался Субботин. Корабль остался далеко позади, и сейчас весь горизонт от края до края заслоняла приближающаяся серая стена. Если издали она ещё напоминала мощный грозовой фронт, то теперь, когда до неё оставались считанные километры, зона превратилась в грязную непроницаемую вату с ровными, опускающимися к воде краями.
– Триста пятнадцатый, пройдём над верхним краем.
– Понял вас.
Субботин потянул вертолёт в набор высоты. Внизу проплыла синяя черта моря, исчезающая за ровной линией границы зоны. Теперь они летели над гладкой серой пустыней, напоминающей молочные поля Арктики.
– Триста третий! – напомнил о себе «Позитив». – Ваши действия?
– Работаем! – нехотя ответил Дмитриев. – Верхняя граница три тысячи метров. Облачность сплошная, десятибалльная. Будет ещё информация – доложу!
– Понял вас! Вам добро на снижение.
– Пройду ещё с данным курсом на этой высоте.
Слушая переговоры Дмитриева с кораблём, Субботин удивлённо вздёрнул бровь. А ведь не только у него интуиция стонет в предчувствии беды. Александр Михайлович тоже не торопится лезть в эту серую кашу и, как может, тянет время.
Но «Позитив» неожиданно проявил упорство:
– Триста третий, старший приказывает вам снижаться. Как поняли меня?
– Понял. Выполняю.
Субботин почувствовал в голосе Дмитриева раздражение:
– Триста пятнадцатый, следуй за мной.
Ка-27 клюнул носом и, скользнув по поверхности бледной тенью, исчез внутри облачности. Сергей дал Дмитриеву возможность немного уйти вперёд, затем перевёл вертолёт на снижение. Бледно-грязная поверхность марева, похожая на огромное забетонированное поле, стремительно ринулась навстречу. Теперь, когда она проносилась рядом с шасси, это сходство было так реально, что Субботину показалось, что они сейчас покатятся по нему, как по полосе аэродрома. Колёса мягко коснулись пушистой ваты и исчезли. Затем в стекло бросились клубы тумана, в кабине стало темно, и вдобавок вертолёт затрясся мелкой дрожью. Сергей пробежался взглядом по приборной доске, затем беспокойно оглянулся по сторонам. По остеклению хлынули потоки воды. Видимость стала нулевой, и Субботин испугался, что он может столкнуться с вертолётом Дмитриева. Лезть вдвоём в такую темень было нарушением всех авиационных законов. Но никто не ожидал, что здесь будет как в грозовом облаке. Стремясь уйти с одного направления с ведущим, Субботин отвернул влево, но, к его удивлению, стрелка указателя курса не сдвинулась с места.
– Что с курсом? – он с тревогой обернулся к штурману.
Женя удивленно щёлкал переключателями, жал на кнопки, но ничего не менялось.
– Командир, отказ курсовой системы!
Сергей хотел сказать по этому поводу что-нибудь едкое, но не успел. Неожиданно вертолёт будто упёрся в стену. Субботин с Голицыным повисли на ремнях, кресла под ними заходили ходуном, табло отказов вспыхнуло красными огнями, а корпус затрясся от мощных ударов. Скорость с двухсот километров в час неожиданно погасла до пятидесяти. Желудок подпрыгнул к горлу, и Субботин понял, что они падают.
