Немедленно после того, как Чжоу Эньлай прибыл в Москву 20 января 1950 года, стороны начали переговоры. Они проходили в Кремле. Обе стороны старались создавать дружественную обстановку и атмосферу. При первой встрече речь шла об основных принципах и главном содержании договора.
Первым на этом заседании слово взял Мао Цзэдун. Он начал с анализа международной обстановки и заявил, что в новой ситуации отношения дружбы и сотрудничества между двумя государствами, КНР и СССР, должны быть закреплены в форме договора. Далее он указал на то, что японский империализм принес величайшие беды Востоку, Азии и особенно нации Китая. Он также в серьезной степени угрожал безопасности СССР на Востоке. Поэтому содержание договора должно быть направлено на усиление сотрудничества обоих государств в сфере политики, экономики, в военной области, в сфере культуры и внешних сношений. Договор должен предусматривать меры, ставящие заслон на пути как возрождения японского империализма, так и новой агрессии Японии в сговоре с другими странами.
Сталин серьезно слушал Мао Цзэдуна, куря свою трубку. Когда Мао Цзэдун закончил свое выступление, Сталин тут же с ним согласился и конкретно высказался и по ряду вопросов: о договоре о мире и дружбе, о КЧЖД, о Порт-Артуре, о Дальнем, о внешней торговле, о соглашении по внешней торговле, о предоставлении займа, о сотрудничестве в области воздушного сообщения.
Мао Цзэдун предложил объединить в одном соглашении три вопроса: о КЧЖД, о Порт-Артуре и о Дальнем.
Сталин согласился с этим предложением и сказал: «Советско-китайский договор должен быть новым договором. Что же касается Ялтинского соглашения, то его можно не принимать во внимание. При решении вопроса о Порт-Артуре можно было бы избрать одно из двух: либо возвратить его в установленные ограниченные сроки, имея в виду то, что Советский Союз выведет оттуда свои войска после того, как будет заключен мирный договор с Японией; либо можно сейчас вывести войска, однако формально временно не изменять прежний договор».
Мао Цзэдун согласился с первым предложением Сталина, то есть с тем, чтобы советские войска были выведены после подписания мирного договора с Японией.
Далее Сталин отметил, что вопрос о Дальнем — это внутреннее дело Китая и что «Китай может сам решать этот вопрос».
При обсуждении вопроса о КЧЖД китайская сторона, исходя из недостатка у нее опыта хозяйственного управления, а также представляя дело таким образом, что она, готовясь к переговорам, с самого начала не имела в виду изменять такую форму, как совместное хозяйственное управление советской и китайской сторонами этой железной дорогой, поставила вопрос только о сокращении сроков такого управления, а также предложила изменить пропорцию, в которой определялась принадлежность капитала. К моменту переговоров каждая из сторон владела 50 процентами имущества КЧЖД. Китайская сторона предложила, чтобы это соотношение было изменено на 51:49 в пользу китайской стороны. Она также выступила за то, чтобы начальником управления КЧЖД был китаец.
Советская сторона согласилась сократить сроки совместного управления дорогой, но не согласилась на изменение пропорций при распределении капитала. Она настаивала на том, чтобы имущество принадлежало сторонам в равных долях, то есть делилось в пропорции 50:50. Советская сторона также внесла предложение о том, чтобы представители обеих сторон поочередно находились на постах начальника и заместителя начальника управления КЧЖД.
Тут Сталин поставил вопрос о том, чтобы гражданам третьих государств не разрешалось проживать на северо-востоке Китая, в Восточном Китае, в Синьцзяне.
Сталин исходил из того, что после Второй мировой войны США проявляли интерес к Китаю. Для Сталина вопрос о проникновении американцев в Северо-Восточный Китай представлялся наиболее болезненным.
В 1945 году во время переговоров Сталина с представителями правительства Китайской Республики Сун Цзывэнем и Цзян Цзинго Сталин уже выдвигал предложение о том, чтобы не допускать американцев в Северо-Восточный Китай, причем выдвинул это в качестве главного условия предоставления помощи правительству Китайской Республики.
При согласовании СССР и КНР договора о дружбе и союзе Сталин снова поставил этот вопрос. Мао Цзэдун твердо настаивал на том, что КПК никогда не была настроена «проамерикански»; она никогда не позволяла американцам появляться на территории Северо-Восточного Китая, поэтому такая постановка вопроса Сталиным была воспринята китайской стороной как бесцеремонная и оскорбительная. У Мао Цзэдуна она вызвала неприязнь. На участников переговоров сразу же повеяло холодом.
Чжоу Эньлай поставил контрвопросы: «Что имеется в виду под термином “граждане третьих стран”? В Северо-Восточном Китае проживает очень много корейцев; относятся ли они к категории граждан третьих стран? И тем более я уж и не говорю о монголах».
Сталин не сразу нашел ответ. Он стал раскуривать трубку, но никак не мог зажечь спичку. Трижды она не загоралась у него.
Сидевший рядом с ним Мао Цзэдун улыбнулся. Он зажег спичку, дал Сталину прикурить и лишь затем с юмором сказал: «Товарищ Сталин, Новый Китай и Старый Китай — это совсем разные вещи! Мы давным-давно выгнали американский империализм из Северо-Восточного Китая! А что до тех так называемых “граждан”, которые кормились за счет агрессии против Китая, то о них и говорить нечего; они давно уже сбежали, поэтому нет и никакого вопроса об их проживании там».
Сталин раскурил трубку и, снимая неловкость, улыбнулся: «Я не хотел бы вмешиваться во внутренние дела Китая. Ставя этот вопрос, мы имели в виду воспрепятствовать деятельности людей из империалистических стран, США, Японии, Англии, при их проникновении в Северо-Восточный Китай. В настоящее время китайские товарищи решили этот вопрос, и это, конечно же, хорошо».
Здесь столкнулись мнения Сталина и Мао Цзэдуна. Каждый из партнеров полагал, что он настоял на своем. Мао Цзэдун добился того, что в договорные документы соответствующие положения включены не были. Сталин мог предвидеть это. Ведь то же самое произошло и в 1945 году в результате переговоров с делегацией правительства Китайской Республики в Москве. В то же время для Сталина самым важным было довести до Мао Цзэдуна свою главную мысль. Он никак не мог согласиться с тем, чтобы Мао Цзэдун или любой другой его китайский партнер вступил в какие бы то ни было отношения с США, предусматривающие ущемление национальных интересов нашей страны. Сталин высказался достаточно ясно, и Мао Цзэдун понял его позицию. Он должен был уразуметь, что сможет получать выгоды от сотрудничества с СССР только до тех пор, пока не вступит в союзные отношения с США или в такие отношения, которые будут сочтены в Москве угрожающими интересам нашей страны.
Вслед за тем стороны перешли к вопросу о работе в КНР советских специалистов. С точки зрения Сталина, соглашаясь направить в КНР советских специалистов, он тем самым предлагал Мао Цзэдуну такую помощь, которая была бесценна, особенно в условиях того времени, учитывая то, что это были лучшие специалисты в разных областях, которые были в то время необычайно нужны в самом СССР, так как он далеко еще не оправился от ран Великой Отечественной войны.
Мао Цзэдун трактовал вопрос, во всяком случае для себя и для своих сторонников, иначе. Он видел в этом акте прежде всего вынужденное обстоятельствами приглашение в КНР иностранцев в качестве технических экспертов. Мао Цзэдун стремился всячески затушевать или принизить значение того факта, что Китай находился на более низкой ступени развития во многих областях экономики и относительно передовой опыт наших специалистов действительно помогал КНР выходить из отсталости и разрухи. С точки зрения Мао Цзэдуна, это была, прежде всего, временная мера. Кроме того, он полагал, что, вообще говоря, КНР могла бы приглашать любых иностранцев. То, что это оказались люди из СССР, было, в представлении Мао Цзэдуна, обусловлено только сложившимися временно неблагоприятными для КНР условиями. При этом Мао Цзэдун не делал акцента и даже старался вовсе не придавать значения тому, что знания, опыт этих специалистов представляли величайшую ценность. Он также никогда не принимал во внимание, что Сталин и его страна, идя на этот шаг, отрывали часть своих лучших специалистов от работы внутри СССР, от себя, замедляя темпы восстановления собственной страны после страшных разрушений Великой Отечественной войны.
