Мао Цзэдун был весьма злопамятен, особенно в таких случаях.
В декабре 1949 года Мао Цзэдун прибыл в Москву. Давая указания приехавшему с ним (кстати сказать) его личному повару (в том, что касалось обслуживающего персонала, да и вообще обслуживания высоких руководителей, КПК — КНР не только не отличалась от КПСС — СССР, но и могла еще дать несколько очков вперед; Мао Цзэдун, на словах будучи скромнейшим из скромных, на деле пользовался, по сути дела, рабским трудом весьма многочисленной челяди и вел жизнь в таких роскошных условиях, какие, может быть, и не снились советским руководителям), Мао Цзэдун велел: «Вы должны готовить для меня только блюда из живой рыбы. Если же они (советские) пришлют уснувшую рыбу, швырните им ее назад!» [243]
Когда доставили рыбу к столу Мао Цзэдуна под присмотром полковника из советской охраны, повар, увидев, что рыба уснула, и, выполняя указание Мао Цзэдуна «швырнуть ее им обратно», отказался принимать эту рыбу.
Послали за переводчиком, и тогда выяснилось, что Мао Цзэдуну нужна только живая рыба. Недоразумение мгновенно уладили. Тут же доставили взамен уснувшей живую рыбу. Обо всем этом мгновенно доложили и Мао Цзэдуну, и Сталину.
Мао Цзэдун полагал, что таким образом он добился того, что с ним стали считаться в Москве люди и на высшем, и на низовом уровне. В 1957 году перед приездом Мао Цзэдуна в Москву Н. С. Хрущев, давая указания о том, как принимать китайского гостя, в частности, говорил: «С Мао Цзэдуном дело иметь не просто. Он уснувшую рыбу не ест». [244]
Если сопоставить оценки, которые давала визиту А. И. Микояна в Китай советская и китайская сторона, то становится вполне очевидно, что существовало значительное недопонимание между ними. Они лишь нащупывали некоторые точки соприкосновения. У них были различные представления и о себе, и о партнере. Существовали объективные обстоятельства и интересы, которые заставляли обе стороны делать шаги навстречу друг другу, но существовали и весьма значительные расхождения между позициями руководителей ВКП(б) — СССР и КПК.
Визит А. И. Микояна в Китай был важной составной частью процесса подготовки к личной встрече Сталина и Мао Цзэдуна.
СТАЛИН
И ПОСЛАНЕЦ МАО ЦЗЭДУНА ЛЮ ШАОЦИ
Существует выдвинутая в КПК—КНР версия, согласно которой Сталин в 1949 году никак не хотел, чтобы войска Мао Цзэдуна переправлялись через реку Янцзы. При этом можно себе представить, что обуянный своей подозрительностью и патологической или генетической ненавистью к России (СССР) Мао Цзэдун мог рассуждать и таким образом: Сталин одновременно и ненавидел Китай, и боялся его, поэтому Сталина устраивал Китай, разделенный, подобно Германии, Корее или Вьетнаму, на два государства: на «Северное царство» Мао Цзэдуна и «Южное царство» Чан Кайши; Сталин исходил из того, что при таких обстоятельствах границы СССР были бы защищены более успешно, вдоль границ Советского Союза на востоке был бы создан защитный пояс из зависящих от Москвы стран; китайцы были бы заняты своими проблемами, а ему (Сталину) было бы легче иметь дела одновременно, но порознь с двумя китайскими государствами, с каждым из двух китайских лидеров, то есть и с Мао Цзэдуном, и с Чан Кайши; при этом и тот и другой оказался бы в трудном положении и нуждался бы в поддержке Сталина.
Мао Цзэдун действительно был иррационален и опасно агрессивен в своих размышлениях, стратегических и тактических планах и даже, частично, практических действиях, когда дело касалось, в частности, России (СССР). В одной из бесед 11 апреля 1957 года Мао Цзэдун вспоминал: «Вплоть до 1949 года, то есть вплоть до того момента, когда мы должны были уже вот-вот форсировать реку Янцзы, находился кое-кто, ставивший преграды на этом пути; говорили, что этот некто считал, что ну ни в коем случае нельзя переправляться через Янцзы, ибо форсирование реки Янцзы, дескать, непременно приведет к тому, что США введут в бой свою армию, а в результате в Китае может создаться ситуация, при которой будут одновременно существовать два царства, две династии: “Северная династия и Южная династия”. Однако мы этого некто не стали слушать, не стали ему повиноваться. Мы форсировали реку Янцзы, а США так и не решились пустить в ход свою армию; в результате в Китае так и не возникла ситуация одновременного существования “Северной и Южной династий”. А вот если бы мы послушались его, вот тогда действительно могли бы появиться “Северная династия” и “Южная династия”». [245]
В литературе, изданной в КНР, также утверждалось, что этим «некто» был Сталин, который якобы имел такого рода мысли, причем замыслы Сталина проявлялись во внешнеполитических действиях СССР. Ссылались на то, что в момент подготовки НОАК к переправе через реку Янцзы, когда правительство Китайской Республики в панике готовилось к передислокации из Нанкина на Тайвань, Москва продолжала «показывать», что она «не желает искренне поддерживать народно-освободительное движение, находившееся под руководством Мао Цзэдуна и КПК», а хотела бы «явно или тайно различными методами защищать господство гоминьдановского правительства». Эти тенденции Сталина и советского правительства «проявились в нескольких фактах»:
Во-первых, в январе 1949 года, когда временным президентом Китайской Республики был Ли Цзунжэнь, посольство СССР в Китайской Республике выработало с Ли Цзунжэнем проект двустороннего соглашения, стремясь тем самым продемонстрировать, что Советский Союз желает «по-настоящему сотрудничать» с Китайской Республикой, при том условии, что это государство в будущем при любых ситуациях будет занимать нейтральную позицию и устранять воздействие США на ход событий в Китае. Это соглашение оказалось невозможно подписать только по той причине, что правительство США сочло «нелогичным», чтобы в одно и то же время Ли Цзунжэнь просил о помощи США и вел с Москвой переговоры об устранении влияния США в Китае. Рассуждая на эту тему, автор из КНР подчеркивал, что, с его точки зрения, фактом остается то, что в последний момент, когда НОАК уже свергала гоминьдановское правительство, Москва стремилась «по-настоящему сотрудничать» с гоминьдановским правительством.
Во-вторых, версия автора из КНР содержала утверждение о том, что накануне освобождения Нанкина в апреле 1949 года в отличие от всех остальных дипломатических представителей посол СССР Н. В. Рощин оказался единственным членом дип-корпуса, который сопровождал правительство Китайской Республики при его переезде из Нанкина в Гуанчжоу.
Далее говорилось, что, когда руководимая КПК НОАК вошла в Нанкин, советского посольства уже не было в Нанкине. На самом же деле, согласно свидетельству тогдашних работников советского посольства, часть его сотрудников оставалась в Нанкине в эти дни, причем они тут же вступили в контакт с руководителями частей НОАК; посол Н. В. Рощин действительно с другими советскими дипломатами выехал вместе с правительством Китайской Республики, при котором он был аккредитован, в Гуанчжоу.
По мнению автора из КНР, такое поведение посла СССР говорило о подлинном и, что само собой подразумевалось, очевидно негативном отношении СССР к народной освободительной войне, которая велась под руководством Компартии Китая.
Зная о реальном, хотя и скрытом тогда, по крайней мере формально, от внешнего мира взаимодействии Сталина и Мао Цзэдуна, о чем свидетельствовали, по крайней мере, документы, связанные с визитом А. И. Микояна в Китай в начале 1949 года, никак нельзя согласиться как с вышеуказанными утверждениями автора цитируемой работы, так и с намеками, содержавшимися в вышеприведенных словах Мао Цзэдуна. На самом деле на протяжении всего довольно продолжительного времени перед образованием КНР шла напряженная практическая работа, в ходе которой Сталин оказывал Мао Цзэдуну всестороннюю реальную поддержку и помощь, хотя при обсуждении ряда проблем стороны занимали самостоятельные и отличавшиеся одна от другой позиции.
Пять месяцев спустя после визита в Китай А. И. Микояна, то есть в июле 1949 года, Мао Цзэдун поручил Лю Шаоци возглавить делегацию, которая была направлена в СССР. Специально давая свои разъяснения в связи с вышеупомянутыми фактами, Сталин говорил в то время в беседе с Лю Шаоци, что посол СССР в Китайской Республике Н. В. Рощин последовал за гоминьдановским правительством в Гуанчжоу потому, что «мы хотели наблюдать за обстановкой в Гоминьдане». С точки зрения упомянутого автора из КНР, это было разъяснение, которое можно охарактеризовать известным выражением: «На воре и шапка горит». Разъяснение было неубедительным. Ведь в то время НОАК имела явное преимущество, Гоминьдан разваливался, не мог оказывать сопротивления, «мирные переговоры» завершились крахом. «Да разве была хотя бы минимальная необходимость того, чтобы в ситуации того времени направлять посла “следить” за обстановкой в Гоминьдане в Гуанчжоу?»—задавал риторический вопрос автор из КНР. Он не желал принимать во внимание твердое и обоснованное намерение Сталина не дать в руки ни США, ни партии Гоминьдан Китая, Китайской Республики никаких формальных поводов для обвинения Советского Союза во вмешательстве во внутреннюю борьбу в Китае. Более того, такое поведение Сталина способствовало укреплению тезиса Мао Цзэдуна о том, что всех своих побед КПК добилась в опоре на собственные силы, без помощи из-за рубежа. Сталин, фактически всемерно содействуя Мао Цзэдуну и КПК в их борьбе против Чан Кайши, в то же время был согласен оставить суть дела, подлинный характер взаимоотношений и помощи со стороны ВКП(б) и СССР Мао Цзэдуну и КПК в тайне от всего мира, включая даже народы СССР и Китая.