Пастер так никогда и не опубликовал результаты этих своих наблюдений, и мы бы ничего не узнали о них, если бы в один прекрасный вечер в марте 1879 года он не вышел из себя в Парижской академии медицины во время лекции некоего акушера о послеродовой лихорадке. Услышав, что лектор категорически отрицает возможную роль микробов в развитии этого заболевания, Пастер перебил его и прокричал: «Причина болезни — в докторах, переносящих микробы от одной больной к другой!» Лектор возразил, что такого микроба никто и никогда не найдет. Пастер вскочил с места, вышел на трибуну и заявил, что уже нашел его: «Я покажу вам этого микроба!» — после чего нарисовал на доске маленькую цепочку структур, напоминающих четки. Отчет об этом инциденте в печати не появился, но как бы гордился Левенгук, узнай он о нем!
В 1878 году Пастер начал изучать организмы, вызывающие холеру домашней птицы, и снова его талант научного предвидения преподнес ему бесценный подарок. Обычно, когда он вводил курам культуру, содержащую микробы холеры, птицы погибали в течение суток. Но однажды он ввел двум цыплятам несвежую культуру, полученную несколько недель назад. Цыплята быстро заболели, но потом поправились. Пастер дал указание помощнику поместить их в одну клетку со здоровыми курами.
В это время весь персонал лаборатории ушел в отпуск. Когда отпуск закончился, курам снова стали вводить свежую культуру холеры. Свою порцию смертельной свежей культуры получили и два цыпленка, выжившие ранее после инъекции старой культуры. На следующий день погибли все куры — кроме тех двух, выживших после первой инъекции. Они резвились как ни в чем не бывало среди трупов своих собратьев.
Пастер увидел, как эта парочка весело кудахчет и резво клюет свой корм, и научная интуиция, щедро отпущенная ему природой, помогла сделать правильные выводы. Наблюдение за двумя цыплятами буквально ошеломило его — он понял, что их выживание открывает путь к спасению миллионов еще не родившихся детей и взрослых. Более того, он сразу же осознал, что сделал величайшее открытие в своей жизни. Правда, поначалу Пастер полагал, что инъекция состаренной или ослабленной культуры возбудителей холеры защитит животное не только от заражения холерой в будущем, но и от всех прочих болезней.
После нескольких месяцев лихорадочного, полного энтузиазма, но неизменно обескураживающего исследования других болезней стало очевидно: введение животному старой культуры возбудителей холеры обеспечивало ему защиту от холеры, и только от холеры. Столкнувшись с этим обстоятельством, Пастер быстро сообразил, что раз введение ослабленных возбудителей холеры не защищает от других болезней, то от них, этих других болезней, защитит введение их ослабленных возбудителей. Именно это прозрение великого французского ученого заложило основы бактериальной вакцинации.
Почти наверняка можно утверждать, что тогда Пастер уже читал о сделанном двумя годами ранее блестящем открытии Коха — немецкому ученому удалось выявить бациллу, вызывающую сибирскую язву. Таким образом, Пастеру были известны два факта: во-первых, что сибирскую язву вызывает характерный микроорганизм, и, во-вторых, что введение ослабленной культуры возбудителей холеры защищает кур от заражения этой болезнью. Может быть, подумал он, аналогичную защиту от сибирской язвы может обеспечить введение животному состаренной и тем самым ослабленной культуры ее возбудителя?
Это предположение оказалось правильным. После многочисленных исследований методом проб и ошибок, он установил, что, если осторожно состарить и ослабить культуру бацилл сибирской язвы, ее введение, как правило, защищает животное и оно не гибнет от введения второй, смертельной, дозы культуры возбудителя сибирской язвы. Потребовалось долгое, тщательное исследование, чтобы найти надежный метод получения ослабленной культуры возбудителя болезни — слишком слабой, чтобы убить или серьезно ослабить реципиента после введения, но достаточно сильной, чтобы обеспечить ему иммунитет против повторного введения смертельных бацилл.
Это исследование требовало большой осторожности, времени и терпения, а Пастер вовсе не отличался терпеливостью. Он добился того, что в большинстве случаев инъекция ослабленной культуры защищала животное от заражения сибирской язвой, но иногда это не срабатывало. Случалось, что после введения предположительно ослабленной культуры животные погибали.
Несмотря на эти редкие «промахи», уже в 1880 году Пастер заявил, правда несколько преждевременно, что нашел вакцину, способную защитить овец и коров от сибирской язвы. В 1881 году некий научный комитет предложил ему провести публичную демонстрацию эффективности вакцины. Пастер немедленно согласился. Событие должно было состояться 21 мая — 2 июня в городке Пуайи-ле-Фор. Мы никогда не узнаем, какое значение придавал Пастер предстоящей демонстрации, но можно предположить, что он лично занимался всей технической подготовкой.
Пятого мая 1881 года Пастер и его ассистенты ввели ослабленную культуру сибирской язвы двадцати четырем из сорока восьми овец, трем из шести коров и одному из двух козлов. Семнадцатого мая те же животные получили вторую инъекцию препарата. Затем 31 мая всем вакцинированным и невакцинированным животным ввели смертельную свежую культуру сибирской язвы. На 2 июня была назначена основная демонстрация; известные врачи, представители прессы и множество других заинтересованных зрителей собрались, чтобы увидеть результаты этого эксперимента.
Первого июня Пастер получил телеграмму, извещавшую его о том, что заболели некоторые из вакцинированных овец, получивших накануне смертельную культуру. Потрясенный ученый набросился на своего преданного сотрудника, Пьера Ру, и грубо обвинил его в том, что он небрежно провел первую вакцинацию. «Я не собираюсь завтра терпеть унижение из-за допущенных вами ошибок при вакцинации овец! Вы совершили эту ужасную ошибку, так вот пусть вас завтра толпа и освищет!» — кричал Пастер, не сдерживая эмоций. К счастью, при скандале присутствовала жена ученого, и ей кое-как удалось успокоить супруга. Пастер решился ехать в Пуайи-ле-Фор только поздней ночью, когда пришла вторая телеграмма, сообщавшая, что все вакцинированные овцы чувствуют себя хорошо.
Крики восторга, приветствовавшие прибытие Пастера и Ру, дали понять: эксперимент прошел удачно. На демонстрационном поле лежали трупы двадцати двух овец, не получивших вакцину, еще два контрольных животных умирали. Двадцать четыре вакцинированные овцы беззаботно щипали траву и выглядели совершенно здоровыми. Точно так же уже умерли или умирали коровы и козел, не получившие вакцину, а их вакцинированные собратья пребывали в добром здравии.
Это событие стало величайшим триумфом Пастера. Он снова признанный герой в национальном, да и в международном, масштабе. Уже через несколько дней тысячи владельцев крупного и мелкого скота стали засыпать его просьбами о поставке чудодейственной вакцины от сибирской язвы, лаборатория отправляла им сотни ампул. Поток изъявлений международного признания просто захлестывал Пастера и его сотрудников. Однако не все было хорошо — сотрудники Пастера еще не отработали систему приготовления вакцины, которая обеспечивала бы ее нетоксичность и гарантировала выработку иммунитета у вакцинированных животных. Неудивительно, что вскоре стали поступать сообщения о случаях, когда вакцина либо убивала овец и коров, либо оказывалась неспособной защитить их от заражения сибирской язвой.
Роберт Кох, оскорбленный тем, что Пастер никогда не ссылался на его основополагающие исследования сибирской язвы, воспользовался этой ситуацией и опубликовал ряд статей, в которых яростно критиковал работы Пастера. Пастер, обидевшись на эту критику, обрушившуюся на него буквально через несколько месяцев после триумфа в Пуайи-ле-Фор, выступил с резкими нападками на Коха на Четвертом Международном конгрессе по гигиене и демографии, который проходил в 1882 году в Швейцарии.
После выступления Пастера председатель заседания пригласил Коха выступить с ответным словом, и тот в самой оскорбительной манере заявил, что приехал на конгресс узнать что-то новое об ослаблении действия бактерий, но ничего интересного не услышал. Он отказался отвечать на замечания Пастера, потому что не считал конгресс подходящим местом для дискуссий — а также и потому, что плохо говорил по-французски, тогда как Пастер вообще не владел немецким языком. Кох пообещал, что обратится в соответствующие медицинские журналы и через них даст ответ на критику Пастера и укажет на ошибки в его исследованиях (действительно, он сделал это в нескольких журналах). Тогда Пастер язвительно заметил, что если бы Кох потрудился выучить французский язык, то узнал бы на конгрессе много нового.
