Становление и развитие критического реализма в новой еврейской литературе шло в том же направлении, что и общероссийское историко-культурное движение. Борясь против пережитков средневековья и отсталого патриархального образа жизни своих соплеменников, находившихся под влиянием клерикалов, Менделе Мойхер-Сфорим и Шолом-Алейхем, с гордостью называвший себя внуком «дедушки еврейской литературы», были беспощадны в раскрытии темных сторон национального бытия.
В лучших своих сочинениях, таких, как «Такса», «Ришка-кривой», «Заветное кольцо», Менделе добирался до социально-классовых корней безудержной эксплуатации трудящихся евреев власть имущими. Шолом-Алейхем пошел дальше по пути, проложенному Менделе. Он срывал все и всяческие маски со «своих» кровопийц-единоверцев.
Шолом-Алейхем развивает энергичную просветительскую деятельность, становится организатором ежегодника «Еврейская народная библиотека» (1888—1889). Велика роль этого издания в развитии реализма в литературе на идише и в формировании демократического читателя. В этом смысле ежегодник можно поставить в один ряд с горьковским издательством «Знание», возникшим в начале 900-х годов.
Шолом-Алейхем приобретает репутацию истинно народного писателя. Ширится его популярность. За его плечами, помимо серий очерков и фельетонов, памфлетов и литературно-критических статей, романы «Стемпеню» (1888) и «Йоселе-Соловей» (1889), которые вместе с написанными спустя двадцать лет «Блуждающими звездами» составляют трилогию, посвященную обреченным на трагическую участь в мире торгашей талантливым людям из народа.
В начале 90-х годов Шолом-Алейхем публикует первые части главных своих произведений, работа над которыми продолжалась два десятилетия: «Менахем-Мендл» и «Тевье-молочник». Одновременно появляются в печати новеллы, вошедшие в циклы «Железнодорожные рассказы», «Касриловка», «Неунывающие», «Монологи» и др.
Вслед за русской литературой XIX в. литература на идише выдвинула на первый план как одну из самых животрепещущих проблему униженных и оскорбленных, обреченных на жалкое прозябание под гнетом неправедного социального строя. Гуманистическая тема «маленького человека» воспринималась как протест против общественного порядка, калечащего и уродующего людей. Притом сам образ «маленького человека» эволюционировал. Уже в сочинениях Менделе «маленький человек» отнюдь не абстрактный символ страдальца, каким он предстал в творчестве ранних еврейских просветителей, а живое, внутренне противоречивое существо. Самой жизнью «маленький человек» в конце века был поставлен в новые условия, и в литературе этот традиционный образ лишен той «экзотики», которая, случалось, так живописно воссоздавалась на страницах проникнутых сочувствием к «малым сим» сентиментальных рассказов. Время требовало самоопределения, выбора пути, отказа от пассивности, покорности обстоятельствам.
Герой Шолом-Алейхема, большинства его романов и новеллистических циклов, монологов и пьес — классический «маленький человек». Названия ряда его произведений прямо на это указывают: «Великий переполох среди маленьких людей», «Город маленьких людей»... Ими, «маленькими людьми», населена Касриловка (обобщенный образ-символ дореволюционного еврейского местечка в черте оседлости). Однако отношение автора к этому своему герою отнюдь не однозначно. Великий гуманист, подлинно народный писатель, он любит и жалеет своих героев. Но не всех. В том же посвященном Касриловке и ее обитателям цикле юмор то и дело перерастает в горькую иронию, а то и в гневную сатиру. Смех Шолом-Алейхема сердечен, но и грустен, доброжелателен, но и язвителен. Граница между юмором и сатирой в его творчестве весьма условна. Недаром писатель часто вспоминал известные слова Гоголя из «Мертвых душ» о смехе сквозь невидимые миру слезы...
Шолом-Алейхем прежде всего трезвый реалист. Обратившись к человеку из народа, сочувствуя ему и даже прощая ему отдельные слабости, писатель отнюдь не склонен трактовать пассивность, долготерпение народа как неизбежность. Свою главную цель художник видел в том, чтобы расширить горизонты мира, в котором «маленький человек» обитает, воспитать в нем чувство собственного достоинства, привить понимание подлинных духовных ценностей и тем самым посеять зерна протеста против казавшихся извечными условий человеческого существования. О мудрой любви Шолом-Алейхема к народу писал Горький, прочитав повесть «Мальчик Мотл». Но любовь эта не была ни благостной, ни всепрощающей. Постоянен интерес писателя к повседневным заботам человека из низов, в поте лица добывающего себе хлеб насущный, прозябающего в недобром мире, где господствуют волчьи законы.
Шолом-Алейхем выступал против отсталой местечковой психологии, против веками выработавшейся привычки безропотно переносить обиды, приспосабливаться к бесчеловечным условиям существования, подчиняться инерции привычного.
Неоднозначен национальный характер, воплощенный Шолом-Алейхемом в эпистолярном романе «Менахем-Мендл» и в «Тевье-молочнике», книге монологов главного ее героя — повествователя. Автору по душе Тевье-молочник, ему импонируют жизнестойкость и оптимизм этого рабочего человека, крепко связанного с матушкой-землей и не сгибающегося под ударами судьбы. Тевье не склоняет головы перед испытаниями, подстерегающими его чуть ли не на каждом повороте жизненного пути. Он подлинно интеллигентен, этот не очень образованный человек. Ему присуща природная деликатность, способность понять и разделить чужую боль, готовность протянуть руку помощи нуждающемуся, как бы самому ни было худо. А сколько понимания Тевье проявляет по отношению к своим дочерям, к подрастающему поколению. Не скрывает он своей симпатии к молодому революционеру Перчику, хотя многого в поведении этого юноши не понимает.
В Тевье-молочнике писатель воплотил лучшие черты своего древнего народа. И недаром именно такое «прочтение» образа принесло успех сценической интерпретации классического произведения Шолом-Алейхема выдающимся артистом С. Михоэлсом. Национальное и общечеловеческое, исторически обусловленное и непреходящее в характере Тевье блестяще воплотил Михаил Ульянов в телевизионной версии романа.
Иное отношение автора к герою романа в письмах «Менахем-Мендл». Оно явно иронично, а местами ирония переходит в сарказм. Шолом-Алейхем прибегает к приему «снижения», противопоставив каждому посланию «человека воздуха», энергичного охотника за мифической птицей призрачного счастья, трезвое и преисполненное народного практицизма письмо его жены, оставленной с детьми и матерью на произвол судьбы в нищем местечке. Письма Шейне-Мендл своего рода комментарий, камня на камне не оставляющий от прожектов мужа. В них вскрывается вся нелепость его надежд на фантастический успех в мире хищников.
Разумеется, Менахем-Мендл с его воздушными замками, неуемной энергией, расходуемой на погоню за ускользающим призраком несметных богатств, — фигура трагикомичная. Человек без почвы под ногами, он стремится каким-то образом приспособиться к жестоким законам капитализма, урвать для себя кусок от сладкого пирога. При этом Менахем-Мендл проявляет, можно сказать, феноменальное упорство и изобретательность. Он по-своему ловок, изобретателен, хитер, даже талантлив. Но герой романа неизменно остается ни с чем, у разбитого корыта: крупные хищники безжалостны и ненасытны, законы биржи беспощадны.
Тема «маленького человека», как мы видим, в еврейской литературе на рубеже веков заметно усложнилась, как и в других литературах, в частности русской. Сошлемся на «Смерть чиновника», «Толстого и тонкого», «Депутата» Чехова, на повести и рассказы Куприна, Л. Андреева, Вересаева, раннего Серафимовича. С одной стороны, звучат нотки неприятия покорности униженных и оскорбленных, с другой — не вызывают одобрения и попытки иных представителей социальных низов, оторвавшись от своего класса, во что бы то ни стало, не брезгуя ничем, вскарабкаться хоть на одну-две ступени вверх по шаткой лестнице буржуазного благоденствия.
Этот мотив звучит достаточно громко и в книге Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл»: глазами ребенка мы видим, в сущности, вариант все той же трагикомедии, что и в романе о похождениях Менахем-Мендла. Дядя Пиня с его умопомрачительными прожектами молниеносного обогащения — своего рода двойник Менахем-Мендла. Ни в России, ни в Америке, куда герои повести эмигрируют, они не обретают благополучия. Горько улыбаясь, Шолом-Алейхем как бы говорит своим персонажам: неверный путь выбирают «люди воздуха». Надеяться на чудеса в этом суровом мире не приходится. Выход из тупика, в который загнан народ, находится, очевидно, не здесь. Не приспосабливаться к существующему порядку вещей, а бороться против него — вот в чем спасение. К такому выводу объективно подводил своего вдумчивого читателя мудрый художник.
