В этот период городская тема занимает в прозе более скромное место — и в количественном, и в жанровом отношении, в основном это малые формы. Обращение к жизни города зачастую связано с обличением мещанства, мелкой буржуазии, олицетворением которой являлся пан Броучек — популярный уже к тому времени сатирический персонаж Сватоплука Чеха. Параллельно с рассказами о жизни рабочих («Душа фабрики», 1894) Матей Анастазия Шимачек (1860—1913) публикует пять сборников «Из записок студента философии Филипа Коржинека» (1893—1897), где метко характеризуются эгоизм и беспринципность пражского мещанина. Как такая мещанская среда способна довести честного человека до гибели, показывает Игнат Герман (1854—1935) в романе «У съеденной лавки» (1890).

Имя Германа иногда связывается с возникновением натурализма в чешской прозе. Однако на чешской почве натурализм не получил существенного развития, поэтому, пожалуй, более правильно было бы говорить о частичном его проявлении в творчестве отдельных писателей. Их было немного. Самые известные — Чапек-Ход и Вилем Мрштик. Объект внимания Карела Матея Чапека-Хода (1860—1927) — процесс упадка и разложения буржуазного общества. Это мы видим и в первом зрелом его произведении «Кашпар Лен — мститель» (1908), где рабочий, правда, еще не осознавший себя представителем класса, стихийно поднимается на борьбу — убивает купца, соблазнителя его возлюбленной, и в самом известном его романе «Турбина» (1916), где терпят крах и отец-предприниматель, и дочь, мечтающая о карьере артистки, и в книге «Антонин Вондрейц» (два тома, 1917—1918), повествующей о судьбе бедного поэта, об угасании его таланта. Как натуралисту Чапеку-Ходу присущи подробное описание социальной среды, внимание (часто чрезмерное) к отдельным деталям, детерминизм: большинство его персонажей — люди беспомощные, бессильные противостоять разрушающему влиянию окружения, что приводит к краху все стремления героев. Обращаясь к трагикомическим ситуациям, писатель, казалось бы, безучастно опускает своих персонажей с высоты их мечтаний в серую будничность реальности.

Эмоциональный диапазон произведений Вилема Мрштика (1863—1912) значительно шире. Его лирическая идиллия «Майская сказка» (1892) излучает жизнеутверждение и радость, гармоническое слияние красоты двух влюбленных душ с красотой окружающей природы, а в романе «Santa Lucia» (1893) он описывает темные городские кварталы, где протекает нищенская жизнь безнадежно влюбленного студента. Действие как таковое приглушено, вместо него на первый план выдвигаются лирические монологи, которые выражают внутреннее состояние героя, чистоту его мечтаний и контрастируют с бесцветной, обыденной действительностью. Выступая со статьями в защиту натурализма, В. Мрштик первым в чешской литературе обратился и к широкому использованию приемов импрессионизма. В то же время для него постоянным ориентиром была прогрессивная русская литература (известны его переводы Гончарова, Достоевского, Толстого), и свое творчество он стремился соединить с традиционным развитием чешской реалистической прозы.

В дальнейшем черты натурализма и вместе с тем импрессионизма проявились в ранних произведениях Анны Марии Тильшовой (1873—1957) — в сборниках «Семнадпать рассказов» (1903), «На горах» (1905), романах «Фани» (1915), «Старая семья» (1916) и др.

В литературе конца XIX — начала XX в. заметным явлением был неоромантизм. Не находя соответствия своим идеалам в реальной жизни и в то же время стремясь воспеть величие человеческого духа, писатели нередко обращались к народным сказкам, легендам, преданиям, к историческим примерам. Самым заметным представителем неоромантизма был Юлиус Зейер (1841—1901). Он с участием относится к бесправному положению чешского народа, однако не видит в его недрах никакой силы, способной что-либо изменить в существующей ситуации. Частые зарубежные поездки только укрепили его скептицизм. В окружении чешских мещан он особенно сильно чувствует свою изолированность, поэтому его произведения той поры — «Ян Мария Плойгар» (1891), «Дом „У тонущей звезды“» (1894), «Три легенды о распятии» (1895) — исполнены пессимизма, разочарования, их герои живут и умирают в чужой для себя среде, в одиночестве. В драматургии, как и Врхлицкий, Зейер предпочитает исторические и сказочные сюжеты. Обоих писателей привлекают мотивы героического прошлого чешского народа. Параллельно с этим Врхлицкий пишет драмы на библейские и античные темы, самые удачные из них «Сватовство Пелопа» (1890), «Примирение Тантала» и «Смерть Гипподамии» (обе — 1891), составляющие трилогию «Гипподамия». Зейр останавливает свое внимание на словацкой народной сказке и по ее мотивам создает драму «Радуз и Магулена» (1898), которая вместе с пьесами-сказками «Принцесса Одуванчик» (1897) Квапила и «Фонарь» (1905) Ирасека принадлежит к лучшим образцам чешской драматургии конца XIX — начала XX в.

Дальнейшее развитие принципов критического реализма в драматургии прежде всего сказалось в пьесах на сельские темы. Классовый антагонизм жителей новой, капиталистической деревни, власть денег, лишающая их владельцев моральных человеческих качеств, предстают в драмах Ирасека «Войнарка» (1890) и «Отец» (1894), в пьесе Габриэлы Прейсовой (1862—1946) «Ее падчерица» (1890), послужившей основой для известной оперы Леоша Яначека. Одной из лучших на эту тему является пьеса Алоиса и Вилема Мрштиков «Мариша» (1894).

Важным явлением в развитии чешской исторической драмы стала гуситская трилогия Ирасека — «Ян Жижка» (1903), «Ян Гус» (1911) и «Ян Рогач» (1914). Центральные фигуры этих пьес не герои-одиночки, возвышающиеся над толпой, они связаны с простыми людьми самыми тесными узами. Авторские ремарки свидетельствуют, что почти каждый поступок главного персонажа получает одобрение или осуждение народа. Вот этот-то голос народа, призывающий к борьбе, в 1917 г. зазвучал настолько актуально, что австрийская цензура распорядилась изъять пьесы из репертуара или выбросить из них отдельные реплики и целые сцены.

Заметное развитие в этот период получила эстетическая мысль. Театральный и музыкальный критик, один из основоположников чешской эстетики Отакар Гостинский (1847—1910) в работах «О художественном реализме» (1890) и «Искусство и общество» (1907) рассматривает теоретические вопросы литературы, в частности вопрос о художественном методе, о соотношении правды и красоты. Романтизм, считает он, уместен в произведениях с исторической тематикой, современность же требует единственно реалистического изображения. Статьи Гостинского, выступления в печати В. Мрштика, собранные им в книге «Мои мечты». Pia desideria» (два тома, 1902—1903), отстаивали позиции критического реализма.

Традиции Гостинского продолжил его ученик,

музыковед, историк и литературный критик Зденек Неедлый (1878—1962). Ему принадлежат объемные труды, посвященные гуситскому песнопению, статьи по эстетике («Кризис эстетики», 1912), а также ряд литературоведческих исследований, в частности работа «Алоис Ирасек» (1902), имеющая важное значение для правильной оценки творчества основоположника чешского исторического романа.

Новые требования к литературе получили свое теоретическое обоснование в трудах другого крупного чешского критика — Франтишка Ксавера Шальды (1867—1937), взгляды которого отражены в манифесте «Чешская модерна». Он стремится выделить критику как отдельный литературный жанр, придать ей научный характер, при котором оценка произведения основывалась бы на объективных данных последнего, а не являлась только следствием эмоционального восприятия его критиком. Отсюда и требование тщательного, скрупулезного анализа художественного текста. В то же время он считает критику своего рода искусством. Образцы такого подхода к литературе Шальда подает в книге эссе «Бой за завтрашний день» (1905), в работе «Современная чешская литература» (1909), в очерках-портретах чешских и зарубежных писателей «Душа и творчество» (1913). Большое значение он придавал творческому потенциалу произведения, его способности вторгаться в жизнь, однако провозглашенная им «внутренняя правда художника» как критерий оценки искусства подчас приводила к тому, что произведения с максимальным самовыражением автора получали у Шальды порой завышенную оценку, не всегда совпадавшую с их объективной значимостью. Авторитет Шальды оставался непреложным для нескольких поколений чешских литераторов, его работы не потеряли значения и в наши дни.