Нежизненность, утопичность этой идеи была очевидной. Однако призыв Толстого был услышан в некоторых странах Востока, где идея пассивного сопротивления могла найти опору в вековых традициях и верованиях народов. Статьи Толстого «Письмо к китайцу», «Письмо к индусу» получили широкий резонанс в странах Азии, находившихся под властью колониальных держав. Его авторитет в этих странах был особенно высок благодаря тому, что он в статьях и трактатах последних десятилетий своей жизни неоднократно обличал преступления империализма, а также и благодаря тому, что он высоко ценил, внимательно изучал религиозно-философское наследие стран Востока.
Молодой индийский общественный деятель М. К. Ганди, горячий почитатель Толстого, выработал тактику борьбы с империализмом, именуемую «сатьяграха», включавшую различные формы массового гражданского неповиновения. Идеи Толстого, воспринятые и переработанные индийским последователем, в конечном счете помогли народу Индии завоевать национальную независимость. К этим идеям обращались в недавние десятилетия Мартин Лютер Кинг и другие борцы за гражданские права черных американцев.
Последним печатным выступлением Толстого, вызвавшим при его жизни широкий общественный отклик в России и за рубежом, стала его статья «Не могу молчать» (1908) — страстный, исполненный гнева и боли протест против массовых казней революционеров и бунтующих крестьян.
Публицистика, письма, дневники Толстого позволяют яснее увидеть истоки той духовной драмы, от которой он в старости все более тяжко страдал. Причины его ухода из Ясной Поляны, те невыносимые для него обстоятельства, которые наложили трагический отпечаток на закат его жизни и, быть может, ускорили его смерть, ни в коем случае не сводятся к семейному конфликту, о котором много раз писали мемуаристы и биографы. Духовная драма Толстого — результат взаимодействия разных причин, и биографических, и исторических, и идейных. Важнее всего тут предельное обострение тех кричащих противоречий, о которых писал В. И. Ленин. В дневниках Толстого разных лет отражены его мучительные сомнения в собственных взглядах. Уход Толстого из Ясной Поляны был так или иначе актом протеста против «барской» жизни, в которой он против собственной воли принимал участие, и вместе с тем — актом сомнения в тех утопических концепциях, которые он вырабатывал и развивал на протяжении ряда лет.
Непреходящее всемирное значение Толстого ни в коем случае не сводится к тем конкретным примерам его литературного влияния, которые упоминались выше (или ко множеству других аналогичных примеров, которые можно было бы привести). Оно не сводится и к тому непреложному факту, что Толстой необычайно высоко поднял авторитет реализма в искусстве и указал ему новые пути.
В течение нескольких десятилетий Толстой был одним из властителей дум эпохи — и на Западе, и на Востоке. Исключительная сила его художнического гения, мощь его самобытной и неукротимой личности поражала современников, внушала ощущение, что «этот человек богоподобен» (Горький). Не только в художественном, но и в идейном наследии Толстого есть то, что оставило глубокий след в духовном развитии человечества. Сама постановка Толстым коренных вопросов общественной жизни и человеческой нравственности, «вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 17. С. 208) — все это производило и производит глубокое впечатление на читателей, способных мыслить. Писатель, деятель культуры, воспринявший наследие Толстого, не может не чувствовать своей ответственности за то, что происходит в мире.
ЛИТЕРАТУРА 80-х —НАЧАЛА 90-х ГОДОВ
Пестрая, с виду хаотически развивающаяся литература 80-х — начала 90-х годов родилась на почве действительности, отмеченной зыбкостью социальных и идеологических процессов. За двадцать лет с начала реформы 1861 г. новые, буржуазные порядки в России все еще «укладывались» и, как известно, до полного утверждения так и не дошли. Неясность в области социально-экономической, с одной стороны, и острое ощущение катастрофичности политического момента (конец революционно-народнического движения, начало жестокой правительственной реакции), длившееся до первой половины 90-х годов, с другой, лишали духовную жизнь общества цельности и определенности.
Крах народничества как системы социально-философских взглядов и как типа общественного поведения отразился в литературе: он повлиял на изображение не только героев, причастных к этому движению, но и такой важной вообще для русской литературы сферы жизни, как крестьянская. Проблема «интеллигенция и народ», которой всегда были заняты лучшие умы России, теперь — ввиду драматического поворота в истории революционно-народнического движения — приобрела особенную остроту. То, что происходило в деревне, имело прямое отношение к судьбам интеллигенции: рушилось целое мировоззрение.
В духовной жизни общества началась безрадостная полоса. За революционно-народнической концепцией преобразования действительности стояли ясные общественные идеалы, восходящие еще к эпохе подъема революционно-демократического движения и требовавшие энергичного действия. В 80-е годы для тех, кто был связан с народничеством, жить стало нечем, а в среде общественных деятелей либерального толка, занявших господствующее положение на идейной арене, начался «поход» против революционной демократии, ее идеалов и эстетики.
Ощущение безвременья, идейного тупика особенно острым стало во второй половине 80-х годов: время шло, а просвета не было. И хотя смысл рассказов в книгах Чехова «В сумерках» и «Хмурые люди» (1887 и 1890) далеко не исчерпывался изображением мрачных сторон жизни, критика пользовалась долго этими терминами для характеристики литературы 80-х годов.
Тогда же явилось понятие: «fin de siècle» — конец века. Правда, как термин, определяющий культуру, клонящуюся к упадку, это выражение утвердилось в России несколько позднее, в годы развития модернизма, но и в рассматриваемое время оно уже входило в обиход.
Атмосфера политической реакции, настроения «конца века», «сумеречности», «хмурости» эпохи — все это не могло не давить на художественное сознание общества. Литература развивалась в условиях тяжелого цензурного и психологического гнета. И все же, приспосабливаясь к полицейскому режиму, чтобы не погибнуть вовсе, прогрессивная литература искала новые пути — и находила их. Интеллектуальная жизнь этой эпохи — эпохи «мысли и разума» — отличалась интенсивностью во всех сферах. И если техника, наука, живопись, музыка, как известно, переживали расцвет, то и словесное искусство не стояло на месте.
Целая плеяда писателей, начинавших свой долголетний творческий путь в 40—50-е годы, теперь завершала его. Еще работали Достоевский, Тургенев, Островский, Щедрин, Лесков, Гл. Успенский, еще были живы и следили с интересом за развитием литературы Гончаров и Чернышевский.
Среди писателей, начавших творческий путь в эти годы, — В. Гаршин (1855—1888), В. Короленко (1853—1921), А. Чехов (1860—1904), более молодые А. Куприн (1870—1938), Л. Андреев (1871—1919), И. Бунин (1870—1953), М. Горький (1868—1936).
В литературе этого периода появляются такие шедевры, как — в прозе — «Братья Карамазовы» Достоевского, «Смерть Ивана Ильича» Толстого, рассказы и повести Лескова, Гаршина, Чехова; в драматургии — «Таланты и поклонники», «Без вины виноватые» Островского, толстовская «Власть тьмы»; в поэзии — «Вечерние огни» Фета; в публицистике и научно-документальном жанре — речь Достоевского о Пушкине, «Остров Сахалин» Чехова, статьи о голоде Толстого и Короленко.
При всем многообразии позиций отдельных писателей в развитии литературы этого времени обнаруживаются единые художественные тенденции. Гаршин и Короленко много сделали для обогащения реалистического искусства романтическими элементами, поздний Толстой и Чехов решали проблему обновления реализма иначе — путем углубления его внутренних свойств. Но есть что-то объединяющее характер перелома, который начался в творчестве Толстого в начале 80-х годов, и с раздумьями кончавшего свой путь Достоевского, и с художественным опытом молодого Чехова, и с писательскими заботами авторов второго ряда. В пестрой картине литературы 80-х — начала 90-х годов магистральные художественные тенденции еще только намечаются, чтобы утвердиться в недалеком будущем в творчестве зрелого Чехова, его младших современников (Бунина, Куприна, Л. Андреева, Горького).
