Одной из центральных в творчестве Махи является тема «чужой вины», тема страданий человека по вине не зависящих от него обстоятельств. Эта тема проходит, в частности, через повесть «Цыгане» (1835), в которой автор создал образы деспота-графа и жертв его эгоизма. Сильная социальными противопоставлениями, повесть вместе с тем оставляет впечатление намеренного сгущения красок, нарочитого сплетения страшных судеб. При этом виноваты одни, а страдают и гибнут другие. Как символический лейтмотив проходит через произведение вопль доведенной до помешательства Ангелины, ее крик жалобы: «Это не я, это не я, это он, это он».
В центре произведения — предельно заостренный, хотя и отвлеченно поставленный, вопрос об источнике зла в человеческих отношениях. Поэт как бы стремится найти универсальный закон, верный для всех случаев, так сказать, «неспровоцированных» страданий и ищет его, обращаясь к чрезвычайным ситуациям и конфликтам, полагая, что там он проявится наиболее полно. Вместе с тем в повести просматривается и актуальное иносказание: смерть деспота-графа, бывшего австрийского офицера, заколотого итальянским кинжалом (образ кинжала вообще часто выступал в романтической литературе как символ), — намек на освободительное движение итальянцев.
Перу Махи принадлежат также медитативные прозаические произведения, близкие по типу дневниковым записям, незавершенные опыты в области исторической прозы, связанные, в частности, с намерением показать героическую гуситскую эпоху («Кршивоклад», 1834).
Вершина творчества Махи — романтическая поэма «Май» (1836), в основе которой лежит противопоставление чарующей гармонии в природе и трагедийности человеческих отношений. На фоне ликующей майской природы, дышащей любовью и миром, которого нет в человеческой среде, показана гибель человека, ставшего жертвой и преступником по вине обстоятельств. Переживания Вилема, заточенного в башне и ожидающего смерти, переданы главным образом через напряженные внутренние монологи. Мысль его прикована к тому же мучительному вопросу о границах предопределенности, детерминированности человеческой судьбы и о пределах свободы действий человека, о власти обстоятельств и о свободе воли. Не будь Вилем в детстве изгнан из дому, он не стал бы разбойником и его жизнь сложилась бы иначе: «По чьей вине проклятье несть // Я осужден, — не по своей ведь!.. А если волею чужою // Я действовал, то смертью злою // За что я гибну?» Вилем умирает, не раскрыв тайны противоречий мира. Внутренние монологи героя — вопросы, не находящие ответа. Маха вообще «мыслит» открытыми противоречиями, обнажая сам процесс мышления, делая читателя соавтором дум и переживаний. «Диссонансная диалектика» (Ф. К. Шальда) получает выражение в самой интонации поэмы, в столкновении и взаимопроникновении контрастирующих эмоциональных мотивов. Часто полярности соединены в одном экспрессивном восклицании, в одной строке, которую словно «лезвие меча рассекает цезура» (Шальда): «И без конца любовь!.. — обманута любовь моя!» А рядом — целые аккорды метафор, каскады поэтических аналогий, словно вырвавшиеся в едином порыве чувств. Сеть звуковых перекличек и интонационно-мелодических созвучий пронизывает поэтические партии поэмы, создавая каждый раз особую ассоциативную гамму. Нередко появляются своего рода звуковые темы, несущие на себе не только мелодическую, но и определенную эмоционально-смысловую нагрузку и т. д. Маха обогатил арсенал форм и средств чешской поэзии, став родоначальником подлинной лирики.
Последующая эволюция чешского романтизма, хотя и не давшего таких ярких художников, как Маха, состояла в усилении в нем героико-революционного начала. Это отразилось в творчестве К. Сабины, П. Хохолоушека, который обратился к тематике освободительной борьбы южных славян против османских поработителей (прозаические повести «Черногорцы», 1844; «Гайдуки», 1846; «Гайдуцкая смерть», 1847, и др.). Писателя привлекали образы самоотверженных романтических героев, сердцу которых близки и социальные чаяния простого народа. Тема национального восстания звучит в стихах В. Б. Небеского («Умирающий борец», 1842, и др.).
Наряду с романтизмом яркой революционной окраски в чешской литературе 30-х годов существовала и другая линия развития: постепенное усиление оппозиционно-демократических настроений и нарастание протеста против национального и социального гнета, постепенное изменение и обогащение поэтики. Характерным представителем общего патриотического подъема, с годами приобретавшего революционную окраску, был Йозеф Каэтан Тыл (1808—1856). Его творчество развивалось от сентиментально-патриотических и социально-нравоучительных рассказов и пьес к романтической сказочно-фольклорной пьесе и героико-исторической драме, в которых проявляются уже и реалистические тенденции.
Й. К. Тылу принадлежат первые чешские рассказы и повести на темы современной жизни. Сюжет их обычно строится на противоречии между чувством любви и патриотическим долгом. Герой этих рассказов — учитель, музыкант, актер, писатель — неустанный сеятель национальных идей, патриот-просветитель. Однако образы главных героев и счастливые разрешения конфликтов несли на себе сильный налет идилличности. Лучшие свои произведения Тыл создал в области драматургии, где он выступил продолжателем В. К. Клицперы, который еще в 10—20-е годы писал комедии, осмеивавшие нерадение в патриотических начинаниях, и пытался обновить рыцарскую драму за счет введения сказочно-балладического элемента. В пьесах Тыла простые, «маленькие» люди, патриоты противопоставляются представителям имущих классов или мещанам, обычно нарисованным в комическом свете. Проблема патриотизма или равнодушия к судьбам родины часто осмысливалась писателем в свете социально-имущественных отношений. Позже Тыл обратился в своих драмах непосредственно к социальным конфликтам, решая их с позиций нравственного негодования против угнетения и бесчеловечности.
Драматические произведения Тыла тяготели главным образом к двум жанрам: поэтической пьесе из народной жизни со сказочным элементом и героико-исторической драме. Сказочно-фантастические мотивы (образы лесных вил, сказочных существ, волшебных вещей и т. д.), с одной стороны, помогали автору поэтизировать душевный мир народа, его нравственное здоровье, энергию, оптимизм, а с другой — аллегорией, символом подчеркивать и выявлять сущность конфликта, основую идею, мораль. Так, волшебная волынка в пьесе «Волынщик из Стракониц» (1847) теряет свои волшебные свойства, когда ее владелец, оказавшись на чужбине, забывает родину. В пьесах Тыла фантастические и сказочно-лирические мотивы органически сливаются с реально выписанными бытовыми образами и картинами.
Драматургия Тыла достигает особого расцвета в период революции 1848—1849 гг. Еще в канун революционных событий он создает пьесу «Кутногорские рудокопы» (1848) — о восстании на рудниках в XV в., будившую ассоциации и с волнением чешских рабочих в 1844 г. В разгар революции драматургом была написана героическая драма в стихах «Ян Гус», прозвучавшая как поэтический манифест революционных идеалов. Впервые в чешской литературе был создан монументальный образ Яна Гуса — человека, мыслителя, борца, идущего на смерть за свои убеждения, и показан образ народа, способного «сотрясать троны» и в открытой борьбе добывать свободу.
В 40-х годах в литературе появляются первые реалистические тенденции. Углублявшаяся социальная и идеологическая дифференциация чешского общества, которое казалось ранее единым, сопровождалась более сложным и многогранным художественным осмыслением жизни и самой национальной проблемы, частичным избавлением от идеализирующих тенденций, более острым ощущением социальных противоречий. В статьях К. Гавличека-Боровского («Последний чех», 1845; «Глава о критике», 1846) непосредственно было сформулировано требование правдивого изображения реальной действительности и знания жизни писателем. Характерно обращение писателей к жанру очерково-аналитических зарисовок, родственных физиологическому очерку и отмеченных особым вниманием к социальным отношениям. Таковы очерки Божены Немцовой «Картины из окрестностей Домажлиц» (1845—1847), «Из Домажлиц» (1847), «Письма из Франтишковых Лазней» (1846) и словно продолжавшие их рассказы писательницы (основное творчество которой падает на последующее десятилетие). Очень близок физиологическому очерку цикл произведений Гавличека-Боровского «Картины из России», в которых отражены впечатления от поездки писателя в Россию в начале 40-х годов и его наблюдения над взаимоотношениями различных сословий. В очерках хорошо видно, как национально-этнографический жанр приобретает черты социально-бытового и социально-политического повествования.
