В 1836 г. Коллар опубликовал трактат «О литературной взаимности между племенами и наречиями славянскими», в котором изложил свою программу практических мер, направленных на культурное сближение славянских народов. Эта программа предусматривала взаимное изучение в славянских странах основных славянских языков, обмен книгами, создание соответствующих библиотек, издание журналов и т. д.
Освоение чешской литературой богатств славянского фольклора наиболее ярко проявилось в творчестве Франтишека Ладислава Челаковского (1799—1852). Его трехтомное собрание «Славянские национальные песни» (1822—1827) представляло собой своего рода свод песенной культуры всех славянских народов (иноязычные песни даны в оригинале и в параллельном поэтическом переводе самого поэта). Челаковский написал также стихотворные циклы «Отзвук русских песен» (1829) и «Отзвук чешских песен» (1839), состоящие из стихотворений, выдержанных в образно-стилевом ключе характерных жанров русской и чешской народной поэзии, баллад, лирических, разбойничьих, шуточных песен. Автор стремился создать оригинальные произведения, которые в то же время передавали бы жанрово-стилевой спектр русской и чешской народной поэзии и их своеобразие. В цикле «Отзвук русских песен» центральное место занимают стихотворения, созданные по типу русских былин и несущие в себе идею защиты родной земли. Романтизированный образ Руси, переданный красками народной поэзии, развивают разнообразные лирические стихотворения. Одна из особенностей цикла «Отзвук чешских песен» — соединение лирики с юмором, задорное противопоставление эмоционального мира крестьян и господ, что характерно и для чешской народной песни. Главный вклад Челаковского в развитие художественного сознания выразился в том, что он учил писателей мыслить в национальных художественных формах, мыслить национальными типами. Герои его стихотворений — русские богатыри (в том числе Илья Муромец), «удалой молодец», «красна девица», «вдова многоразумная», чешский крестьянин и чешская сельская красавица — национальные фольклорные типы. В значительной степени с именем Челаковского связано в чешской литературе открытие национального колорита.
В 30—40-е годы национальное движение в Чехии начинает приобретать более массовый характер и порой выливается в политические формы. Наряду с большим числом патриотических кружков и обществ культурно-просветительского характера (читательские клубы, любительские театральные коллективы и т. п.) периодически возникают тайные политические организации, в том числе республиканской ориентации, отражавшие формирование левого, радикально-демократического крыла освободительного движения.
Новым в литературной жизни было появление с начала 30-х годов регулярно выходящих и длительное время существующих журналов, пришедших на смену прежним альманахам и периодическим изданиям, которые обычно издавались лишь на протяжении короткого времени. Особенно влиятельными среди новых журналов были «Часопис ческего музеа» («Журнал чешского музея», выходивший с 1827 г.), «Ческа вчела» («Чешская пчела» — с 1834 г.) и наиболее левый и популярный «Кветы» («Цветы» — с 1834 г.).
Самым крупным явлением литературы 30-х годов стал романтизм, представленный прежде всего лирикой поразительно яркого и самобытного поэта К. Г. Махи, а также творчеством К. Сабины, позднее В. Небеского и Й. Фрича, К. Я. Эрбена. Идейно-эстетические основы чешского романтизма были тесно связаны с формированием радикально-демократической идеологии и ростом революционных настроений. Жажда перемен, протест против существующего общественного уклада, симпатии революционным формам борьбы, и в частности солидарность с польским восстанием 1830—1831 гг., породили «бунтарскую» литературу, проникнутую духом порыва к иной, гармонической жизни, духом мятежного протеста как против национального и социально-политического гнета Габсбургской монархии, так и против существующих философских, религиозных, морально-этических представлений.
Творчество крупнейшего из чешских романтиков Карела Гинека Махи (1810—1836) — одно из самых удивительных явлений в чешской литературе эпохи национального возрождения. Поэт прожил очень недолгую жизнь, его творческая деятельность продолжалась всего каких-нибудь шесть лет. Но он открыл для чешской литературы и совершенно новую проблематику, и новые художественные формы. Его поэзия отличается такой силой лирического чувства, что она до наших дней не утратила своей волнующей свежести. На традиции Махи в той или иной мере опирались в дальнейшем все чешские лирики, в том числе всемирно известный чешский поэт XX в. В. Незвал.
Связанный происхождением и жизненными впечатлениями с плебейскими городскими низами, Маха вращался в кругу самой радикальной студенческой молодежи своего времени. В этой среде с восторгом были встречены революционные события во Франции 1830 г., провозглашение независимости Бельгии, польское восстание 1830—1831 гг., которые воспринимались как симптом близкого крушения абсолютистских режимов в Европе. Маха увлекался примером итальянских карбонариев, был лично знаком с участниками польского восстания и оказывал им помощь. Вместе с одним из лидеров чешского радикально-демократического движения К. Сабиной он участвовал в организации патриотических кружков и обществ в Праге, возлагая надежды на революционное воспитание народа.
Творчество Махи отразило тот момент в художественном познании мира, когда достиг кульминации процесс пересмотра всей системы представлений старого, феодального общества, безвозвратно скомпрометированной в глазах передовых людей эпохи. Сознания поэта при этом коснулись и противоречия новых буржуазных отношений. Они складывались и в Австрийской империи, особенно на протяжении последних десятилетий — после отмены крепостного права, а также ощущались поэтом в атмосфере жизни других стран Европы. В творчестве Махи преломляется мироощущение человека, вырвавшегося из плена прежних сословно-кастовых отношений, познавшего вкус свободы, почувствовавшего изменения, которые происходят в мире, но тут же оказавшегося во власти неких новых, еще неведомых сил, сковывающих личность и фатально вторгшихся в ее свободу. Ощущение дисгармонии и «разлада миров» (собственное выражение Махи), порыв к истине, идеалу, мятущиеся искания характерны для его творчества.
Маха имел смелость первым в чешской литературе Нового времени почувствовать себя суверенным субъектом познания. Не «отраженное» слово, не отраженное, например через призму фольклора, восприятие жизни, а личность, умом и сердцем осваивающая мир, стала основой его поэзии. Стремление создать цельную концепцию мира, тоска по гармонии бытия придавали его поэзии философский характер. В то же время новая система воззрений только что начинала складываться. Мысль поэта напряженно билась в поисках ответа на вопросы о бесконечности космоса и месте человека в нем, о духе и материи, о силах, управляющих мирозданием, народами, человеком, об источнике зла в мире и в душе человека, о причинах вражды и конфликтов между людьми, об идеалах и реальной действительности, о пределах влияния на жизнь человеческой воли и о власти обстоятельств и т. д. Расставшись с верой в бога и не поддавшись даже соблазну пантеизма, Маха не побоялся признать, что бессмертие — только «майская мечта», что бытие человека ограничено лишь земным его существованием. Но это открытие еще полно для него тревожной и пугающей тайны. Он словно остановился в смятении перед открывшейся бездной космоса и вечности и ищет опору в том, чтобы «прильнуть» к природе и людям, к их земному миру, компенсировать ограниченность возможностей разума эмоциональным познанием. Многое поэту открывалось лишь в виде вопросов и прозрений, представало в его творчестве в форме эмоциональных реакций и аналогий.
Поэзия Махи насыщена сильным субъективным чувством. Мысль стихотворения он называл «кусочком, вырванным из сердца поэта». Он открыл для чешской литературы личность как неповторимую индивидуальность и чувство как средство познания. Он задавался вопросом: не является ли «одинаково истинным как понятое разумом, так и понятое с помощью образотворчества»? Поэзия Махи — это лирика обжигающей мечты и обжигающей боли. Мятежному порыву к свободе, жажде революционного действия и готовности к восстанию против гнета сопутствует в его поэзии и мотив рока, жертвенности, который, с одной стороны, отражает ощущение давящей атмосферы меттерниховской Австрии, скорбь, вызванную разгромом польского восстания, сознание малочисленности и слабости революционных сил в Чехии, а с другой — и нерешенность многих мучительных философских вопросов, которые как пучина открылись поэту, заглянувшему в беспредельность мира.
